Николай Карташов
БЫЛЬ – КАК СКАЗКА, СКАЗКА – КАК БЫЛЬ Алексей МАНАЕВ. "С белкой посиделки". — М.: "Эдитус", 2019.
Название детской книжки Алексея Манаева "С белкой посиделки", выпущенной недавно московским издательством "Эдитус", обещает некую сказочность. Само слово "посиделки" почти вышло из употребления: нынешние формы досуга даже в сельской местности — дискотеку и её разновидности — к посиделкам не отнесешь. А уж посиделки с белкой вне сказки, вне литературного поля невозможны в принципе.
Обещание не обманчиво. Удивительно, но сказочность изданию придают авторские фотографии живой натуры. Кажется, что большинство персонажей, снятых не просто в движении, а на лету, на бегу, в прыжке, вот-вот "сорвутся" со страниц книги и заспешат по своим делам, оглядываясь на читателя. Иллюстрации сами по себе "возбуждают" наше любопытство.
Сказочность действу передаёт и стихотворное повествование. Автор ушёл от традиционной описательности, объединив все "мизансцены" сюжетом, создающим своеобразную интригу. Фабула проста: к читателю на посиделки (а написана книжка для детей дошкольного возраста) приходит белочка по имени Пушинка — явный намёк на её способность играючи скакать с ветки на ветку, с дерева на дерево. Во время неспешного общения юный друг узнаёт много нового о беличьей жизни.
Пушинка выступает и в роли экскурсовода, в ходе виртуальной прогулки знакомящего собеседника со зверями и птицами, встречающимися на пути.
Но какой же рассказ без морали? Со времён Пушкина известно: сказка — ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок. Вот вам первый урок. На снегу, будто игрушечный, сидит снегирь, похожий на дородную красную розу. Обращая внимание на его окрас, гостья восхищается:
Уж такой снегирь проказник,
И морозы с ним — как праздник!
И это очень важная эстетическая и нравственная установка — воспринимать встречу с природой не как повседневную обыденность, а как потребность души, как праздник, пульсирует с первой до последней страницы издания. Ощущение праздника не покидает, когда всматриваешься в фотографии скворца, "голосистого удальца", только что принявшего баньку в летнем пруду. Одинокого голубя, грусть которого напоминает состояние обиженного человека. Поющего зяблика, что "похож
на яблоко". Дрозда-рябинника, радующегося обилию спелых рубиновых ягод. И даже обыкновенного серого воробья, который восседает на ветке с таким видом, будто дает наказ — "верить в свой счастливый час!"
А вот второй урок. Праздник — не праздность. Общение с природой — это возможность приблизить мир к себе, а себя — к миру, познавая его. Это — возможность "отфильтровать" внутренние нравственные установки. Напоминания Пушинки о том, что белки любят семечки, орешки, а вот шоколад и другие сладости им вредны, что, выводя рулады, скворец пересмешничает, а трясогузка трясёт хвостом для того, чтобы таким образом тревожить мошек и благодаря этому ловить их, — из сферы
познания.
Автор дает и поведенческие уроки. У тронутых осенью кустов невесть откуда взявшийся попугай, сопровождаемый удивленным воробьём. Белке вояж попугая в пору, когда до ненастных дней остается совсем немного, не нравится, и она даёт совет:
Возвращайся ты домой,
Попугайчик дорогой.
Без тепла и без уюта
Всем нам худо почему-то…
Утка-кряква, заботливо охраняющая покой утят, отдыхающих на берегу пруда. Пушинка советует не суетиться — "пусть поспят, им сладко спится!"
Подкупает и то, что в книге нет легковесного надоедливого морализаторства. Друзьям-читателям предлагается самим оценить ситуацию и самим сделать выводы. Такие строки отдают иногда басенным началом в исполнении Крылова. Например, к увлечённо поющему соловью подходит утка и просит научить трелям утят. Что ответил соловей доброй кумушке своей? — спрашивает Пушинка у собеседника. Ответ остаётся за читателем.
Есть и еще одна похвальная особенность книжки. Действие происходит в обыкновенном московском парке. Сюда, в парки, мы ходим с чадами, едва они появятся на свет. Очень важно, чтобы "племя молодое" с юных лет знало, что парк — не только аттракционы и лотки с мороженым, прохладительными напитками и сахарной ватой, ухоженными аллеями и дорожками. Это в первую очередь хрупкий оазис фауны и флоры в зафлаженном громадами бетонного многоэтажья городе. Это
наш душевный и духовный санаторий-профилакторий, радующий встречами с соловьями и огарями, с поползнями и дроздами-рябинниками, с воронами и ежами, с чайками и свиристелями, с соснами и елями, с березами и липами, с дубами и тополями — со всем, что привносит в городскую жизнь особый колорит, "разминая" душу.
И последнее. На первый план рецензии вышла утилитарность, полезность книги. Но декларируемая полезность беспомощна, если беспомощна эстетика письма, литературно-художественная ткань. Несколько строк о мамаше-утке, которую называют огарем, и на спине которой беззаботно примостился крохотный утенок, по-моему, убеждает, что автор, давний корреспондент "Московского литератора", избежал часто подстерегающей литераторов мели:
Эти утки почему-то
Ярче спелого грейпфрута,
Ярче утренней зари.
И зовут их огари.
А птенец счастливый самый
На спине стоит у мамы.
Может плавать целый день —
Ведь стоять ему не лень!
Почему счастливый самый?
Потому что вместе с мамой!