Александр Алиев __ «В ГРЕЦИИ ПАМЯТЬ ПРЕЖНИХ ВРЕМЁН ЖИВЕЕ…»
 Московский литератор
 №23 ноябрь-декабрь, 2018 г. Главная | Архив | Обратная связь 

     

Александр Алиев
«В ГРЕЦИИ ПАМЯТЬ ПРЕЖНИХ ВРЕМЁН ЖИВЕЕ…»

     Со второй половины XVIII столетия в жизнь русского общества всё прочнее входят путешествия. Вояжировала вся знать — от членов императорской фамилии до юношей с гувернёрами, вояжировали духовные лица, писатели, живописцы, музыканты. Организовывались экспедиции с целью изучения новых земель: Крыма, Сибири, Дальнего Востока…
     Собираясь путешествовать, вельможи и учёные зачастую приглашали с собою художников, кои должны были осуществлять "живописное описание" тех самых путешествий.
      
     Одним из них стало "Путешествие на Восток", предпринятое в 1835 году камер-юнкером Владимиром Петровичем Давыдовым. Выбранный им маршрут (Ионические острова, Греция, Афон, Малая Азия) был нелёгким и требовал больших затрат. Однако в России всегда жил особый интерес к Элладе, к её культуре, знаменитым античным памятникам, к православным афонским монастырям, где в течение нескольких веков подвизались наши иноки.
     Кто станет спорить, что Греция и Рим не только определили ход европейской духовной жизни, но и задали эталоны? Ведь ни на йоту принципиально нового знания и понимания человека не добавили литература и искусство с тех времён.
     Но до той поры, пока греческие земли не освободились от османского ига, ездить туда охотников было маловато. Наконец, в 1832 году долгожданное свершилось.   
     "Давно уже беспокоило меня желание посетить Восток, — писал Давыдов из Италии. — В надежде увидеть Грецию, Турцию, Анатолию, Святую Землю, я уже три месяца занимаюсь приготовлениями к отъезду…" Человек широко образованный, любитель старины, собравший в своём подмосковном имении Отрада ценную коллекцию старопечатных книг, писавший по различным вопросам общественной жизни и культуры, Владимир Петрович рассматривал это путешествие как служение на благо России.
     На исходе 1834 года он обратился к прославленному живописцу К.П. Брюллову с просьбой принять участие в экспедиции, на что последовало охотное согласие. Но прежде Карл Павлович стал спешно приводить в порядок свои дела в Италии. Личное имущество он запечатал подаренным ему Давыдовым перстнем, на котором имелась примечательная надпись: "но не згораша". "Хозяину студии, — указывал Брюллов, — вручить ключи по очищению оной, а гипсы прошу раздать русским художникам с условием беречь и доставить впредь потомству российских пенсионеров по наследству".
     В субботу, 4/16 мая 1835 года давыдовская группа, окончив приготовления, тронулась в путь. "Сегодня ночью я отправляюсь в Грецию и в Малую Азию, в художественную и литературную экспедицию, в сопровождении архитектора и археолога на счёт графа Давыдова, который также едет с нами", — читаем мы в письме Брюллова своему итальянскому другу, художнику Н. Фумагалли. Упоминаемый тут архитектор — это пенсионер Академии художеств Н.Е. Ефимов, а археолог — немец доктор Крамер.
     ПУТЕВЫЕ заметки В.П. Давыдов начинает с Рима, ибо не найти "другого места, которое бы столько говорило душе и сердцу, как он. Каждая площадь его, каждый древний столп, каждая новая церковь говорят или о прошедшем обладании его целыми царствами, или о настоящей его власти над душами. Кто не был в Риме, не знает, какая важность и какое достоинство царствуют в этом городе, восходившем дважды на высшую ступень между всеми городами земли, сперва посредством своего оружия, потом своей религии".
     Какое-то время участники экспедиции двигались по итальянской территории, а в Анконе сели на пароход, прибывший из Триеста, и поплыли вниз по Адриатике. Кратковременные остановки делались у островов Корфу, Санта-Мавра, Итака, Занте. Из них наиболее приятной показалась Итака — родина Одиссея — с её источником Аретузы, вытекавшим из углубления в горе Карака. "Признаться, Одиссей владел страной неплодородной, но чрезвычайно красивой", — заметил Давыдов. У восточных берегов Санта-Мавры — античного Лефкаса — Владимиру Петровичу показали скальный массив, откуда, по преданию, бросилась в море из-за неразделённой любви к красавцу-перевозчику Фаону выдающаяся поэтесса Сафо.
     Наконец, 2/14 июня пароход подошёл к Морее (Пелопоннесу), где пассажиры высадились в крохотном местечке Катаколон.           
     Первое впечатление от легендарной Эллады было для наших героев совсем иным, чем от Италии. В самом деле, при столь же безоблачном небе и всевозможных красотах природы, тогдашняя Греция не представляла того благоденствия, той кипучей живости, что так украшала Апеннины. Вместо тамошних многочисленных городов здесь были редки и самые убогие сельские жилища. "Деревень, столь бедных, как Мирака, нет у нас в России; избы выстроены не вместе, но рассыпаны по горе, между камнями и деревьями. Они без окон и печей, и даже выстроены не из брёвен, а из плетня", — охарактеризовал Давыдов деревню, где путешественниками был сделан первый привал.
     Бедность и безлюдье Греции поразили и Карла Брюллова. Но он, выполняя условия договора с Давыдовым, внимательно изучал незнакомую страну, снимал виды с мест и архитектурных сооружений, а также запечатлевал уклад жизни современных греков. (Примерно то же делал и зодчий Ефимов, а археолог Крамер копировал надписи на встречающихся развалинах.)
     Быстрота передвижения не позволила художнику заняться во время экспедиции масляной живописью, и работы его выполнены главным образом сепией, акварелью и чёрным карандашом. Помимо семнадцати акварелей, предназначенных для давыдовского издания, появился и ряд "вольных" тем, которые говорят об интересе Брюллова к героике национально-освободительной борьбы греческого народа. Таковы, например, сепии "Портрет инсургента Теодороса Колокотрониса", "Грек на скале", "Раненый грек, упавший с лошади". А вот рисунок, известный под названием "Горные охотники", возможно, изображает на самом деле членов экспедиции, преодолевающих сложные горные переходы.
     Жизненной правдивостью, ясностью и простотой художественного языка отмечены акварели "Греческое утро в Мираке" и "Деревня Св. Рокка близ города Корфу".   
     До поездки в Элладу Брюллов, нужно отметить, не уделял внимания пейзажу как самостоятельному жанру, прибегая к изображению природы как к фону в портретах, исторических или бытовых композициях. Теперь же перед ним встала задача создания собственно пейзажных работ.
     МИРАКА была расположена в знаменитой и прекрасной долине Олимпии, служившей некогда поприщем, куда собиралось всё греческое юношество. "Как переменилась она с тех пор, — пишет Давыдов, — когда Дарий, могущественный царь персов, восклицал с негодованием: "Что можно делать против таких людей, которые рискуют жизнью, чтобы приобрести масличный венок?"
     Теперь же долина представляла собою великолепную пустыню длиною в три мили; лишь кое-где видны были отдельные засеянные места, и нигде не наблюдалось никакого жилья. Но по-прежнему в изобилии росли дикие оливы, груши, мастиковые деревья и — аристократия здешних лесов — лавры и олеандры.
     Путешественники наши весьма желали осмотреть развалины храма Зевса (Юпитера), лежащие посреди ржаного поля и в углублении земли. Так что с определённого расстояния они были вовсе не видны, хотя и состояли из больших масс.
     Греческий писатель и географ II века Павсаний отмечал, что храм этот отличался между прочими в Элладе своей пышностью и богатством. Не забудем, что именно тут находилась колоссальная хрисоэлефантинная (из золота и слоновой кости) статуя Зевса работы Фидия, признанная одним из семи чудес света.  
     Все откопанные к тому моменту французскими археологами части святилища были зарисованы К.П. Брюлловым. Обнаруженные позднее фрагменты скульптурного убранства — в, частности, метопы с изображением подвигов Геракла — демонстрируются в Музее Олимпии.
     ЭКСПЕДИЦИЯ тем временем продолжалась. Давыдов и его спутники ехали узкой извилистой дорогой вблизи берега реки Алфей — быстрой, мелкой, часто переменявшей своё течение, пересекли две другие речки, Доану (древний Эриманф, где обитал поблизости легендарный вепрь, укрощённый Гераклом) и Руфию. Перед ними лежала Аркадия — поэтически переосмысленная страна безоблачного счастья.
     Брюллов был в восхищении и находил, что яркость красок в природе здесь несравненно блистательнее, чем в Италии, а аркадские горные цепи по разнообразию форм превосходят Апеннины.
     Днём 4/16 июня показался городок Андрицена, и в здешнем трактире путешественников тут же их окружила целая толпа местных жителей, которые с интересом расспрашивали Давыдова о России, например, водятся ли там двуглавые орлы и т.д. и т.п.
     Остаток того дня и следующий посвящён был изучению самого лучшего по сохранности архитектурного сооружения античной Греции — храма Аполлона Эпикурейского в Бассах, близ города Фигалия.
     "Вид самого храма, — читаем у Давыдова, — прекрасен и великолепен к югу и западу, с прочих сторон он закрывается высокими горами. Нельзя было избрать счастливейшего места для постройки его. Он стоит на диком камне, и, хотя землетрясения не пощадили его, он мог по крайней мере держаться несколько столетий и не претерпеть такого совершенного разрушения, как храм Олимпийский. Глядя на эти серые остатки храма, … на дубы, его окружающие, на отдалённое море и близкие горы, невольно вспомнишь стих нашего поэта: "Прошедшее для сердца вечно!"   
     Воздвигнутый Иктином, автором прославленного Парфенона, в благодарность за избавление от чумы 430 года до н.э., храм сей находился очень далеко от главных греческих центров, в пустынной и, вдобавок, высокогорной местности. После долгих веков забвения, он был случайно обнаружен во второй половине XVIII столетия, а впервые детально обследован в 1810 году.
     Две брюлловские акварели великолепно передают голубовато-серый тон мраморовидного аркадского известняка, из которого, за малым исключением, построен храм.
     Интерес представляют также чертежи Н.Е. Ефимова и научные комментарии Крамера.
     ИТАК, Пелопоннес остался позади, участники экспедиции, минуя Аргос, Навплию, руины Микен и Тиринфа, Коринф, перебрались в Аттику.  
     Двенадцатого июня продолжили путь через Лепанто, Дельфы, Херонею, Платею, Марафон.
     Карл Брюллов без устали трудился, запечатлевая местные виды, и под его карандашом или кистью они приобретали монументально-эпический размах — "Долина Дельфийская с Парнасом", "Долина Херонейская", "Долина Итомская перед грозою". Мастерство художника особо подчеркнул В.П. Давыдов: "Краски его удивительно как натуральны и передают с необыкновенной верностью все цвета, которым подобных, по моему мнению, нельзя найти нигде, кроме Греции".
     Кроме того, Карл Павлович был живым, умным и увлекательным собеседником. "Разговор [его], — продолжает Давыдов, — приятен как картина, ибо он всё замечает и куёт новые слова для собственных мыслей… Брюллов вмешивается в разговор только изредка, как стрелок, который выстрелив раз или два, но метко, потом выходит из сечи и наблюдает за нею в некотором расстоянии".
     Наконец, — Афины! Город, куда так стремились наши странники! Но и здесь их, несмотря на приветливость жителей, ждало определённое разочарование. "Вот уже неделя, как я в Афинах, — записывает Давыдов в свой дневник 28 июня/10 июля, — где удивляюсь славным памятникам прошлого и убожеству нынешнего города. Более разительной противоположности нельзя нигде видеть".   
     Да, конечно, священный Акрополь по-прежнему царил над Афинами. По-прежнему великолепны были Парфенон, Эрехтейон с его Портиком кариатид, Пропилеи, Одеон (театр) Герода Аттика. Однако здесь ещё громоздились чужеродные турецкие постройки, и рабочие-греки только-только приступили к их сносу.
     Между тем здесь, в Афинах, давыдовская экспедиция начала распадаться. Доктор Крамер по некоторым причинам вынужден был вернуться в Рим, а Карл Брюллов 1 (13) июля в результате неосторожного купания в Эгейском море, где он просидел часа полтора, спасаясь от полуденного зноя, получил сильный солнечный удар и на пару недель оказался прикованным к постели.
     Теперь Давыдов лишь в сопровождении архитектора Ефимова осматривал другие уцелевшие островки античности — Агору, храм Зевса Олимпийского, квартал Керамик, а также руины храма Посейдона на мысе Сунион (примерно в 70 километрах к юго-востоку от Афин).
     Вскоре после этого Владимир Петрович, решивший осуществлять-таки намеченный план, двинулся в Малую Азию на русском корвете "Ифигения". Что до Брюллова, то его, по выздоровлении, взял на борт бриг "Фемистокл", находившийся в распоряжении нашего посла в Турции В.А. Бутенёва и направлявшийся с депешами в Константинополь.
     А там морской вояж Карла Павловича завершился, и он поспешил домой, в Россию.
     Заметки же В.П. Давыдова под заглавием "Путевые записки, ведённые во время пребывания на Ионических островах, в Греции, Малой Азии и Турции в 1835 году" изданы были в Петербурге двумя частями в 1839-1840 годах.