Александр Алиев __ И СВЯЩЕННИК, И ХУДОЖНИК
 Московский литератор
 №7 апрель, 2018 г. Главная | Архив | Обратная связь 

     


Александр Алиев
И СВЯЩЕННИК, И ХУДОЖНИК

     В самом конце прошлого лета, по возвращении из отпуска, мне выпал случай зайти в московскую церковь Святого великомученика Димитрия Солунского на Благуше (неподалёку от Семёновской площади).
     Храм этот, откровенно говоря, совсем не древний: сооружен в 1909-1911 годах для духовного окормления жителей тогдашней рабочей окраины на востоке Москвы — Благуши. Однако облик его представляет собою удачное сочетание византийско-русских архитектурных приёмов.
     В советское время церковное здание использовали как завод вторичной переработки драгметаллов, и вернулось оно верующим лишь в 1991-м, разорённым и отрезанным от всех городских коммуникаций. Восстановительные работы здесь были проведены на удивление быстро, и ныне здесь течёт полноценная приходская жизнь.
     Я МНОГО слышал об одной из храмовых святынь — Кресте-распятии, который несколько лет назад собственноручно сделал здешний клирик — протоиерей Герасим Иванов. Слышал, но вот до сего момента не видел…
     Отец Герасим принадлежит к числу замечательнейших личностей в истории Русской Церкви XX — начала XXI веков. Ведь помимо исполнения чисто священнических обязанностей, он много и плодотворно трудился над росписями православных храмов в Москве и Подмосковье, Перми и Печорах, Сербии и Чехии. Причём заниматься этим он начал, ещё будучи мирянином. Когда же принял сан, живописи не оставлял, успевал плодотворно сочетать труд, богослужение, молитву, принимал огромное количество людей.
     Об этом в высшей степени скромном и благочестивом человеке мы уже однажды писали и достаточно подробно — в журнале "Православный паломник", в сетевом журнале "Камертон". Но сейчас есть повод снова вспомнить про батюшку: на март 2018 года пришлось столетие со дня его рождения.  
     …В 2002-м отца Герасима, постаревшего, перенёсшего сложную операцию на глазах, определили в храм Димитрия Солунского на Благуше сверхштатным священником. Он мог стоять, тихо говорить возглас, но, главным образом, исповедовать. Тем не менее, батюшка пользовался огромным уважением паствы, на службы с его участием собирались сотни прихожан.
     Однако этого ему было явно недостаточно. И Герасим вплотную задумался о Кресте-распятии для храма. Большом, деревянном, подобном тому, старинному, который он не раз видел в старообрядческой часовенке на Преображенском кладбище!
     Нужно сказать, что вырос Герасим Иванов в старообрядческой семье, где крепко держались за традиции, и только в возрасте 33 лет присоединился к Православию.
     А Преображенка с XVIII столетия была духовным центром московских беспоповцев (федосеевцев). На местном кладбище хоронили многих именитых купцов, промышленников, банкиров, военных, священнослужителей.
     Середину главной аллеи занимает необычайно красивая, недавно отреставрированная часовня Николая Чудотворца "о девяти крестах". Фасады её оформлены в стиле "русской готики" и напоминают оформление Царицынского дворца. Именно поэтому долго считалось, что соорудил часовню великий зодчий Василий Баженов. Впрочем, по последним данным, автором проекта является Фёдор Соколов.    
     Но упомянутый Крест находится совсем не в этой часовне, как думают некоторые, а в соседней (путаница возникает из-за того, что именно Никольскую часовню отец Герасим запечатлел на великолепной "осенней" акварели).
     ЧУГУННАЯ часовня Воздвижения Креста Господня стоит отсюда буквально в нескольких шагах. Она существовала уже в 1879 году, что явствует из следующего описания: "Близ большой каменной часовни находится деревянный крест, длиною аршина в 3, с вырезанным распятым телом Спасителя, стоящий в особенной маленькой часовенке, в которой горит лампада".
     По преданию, мастер-старообрядец привёз фигуру Христа прямо из Иерусалима и изготовил для неё крест в специально воздвигнутой часовне.
     Герасим Иванов прекрасно знал об этом месте, часто ходил сюда и как-то запечатлел себя карандашом коленопреклонённым подле Креста. И вот батюшка решил повторить это Распятие для "своего" храма Димитрия Солунского. Набросал эскиз, отдал резчику, а после чего сам собрал Крест воедино и расписал. Ему активно помогала духовная дочь — сестра иерусалимского Горненского женского монастыря Надежда (Алексеева): левкасила, украшала нимб Спасителя нитками жемчуга, янтарём и агатами. Вместе с батюшкой выложила центральную часть подножия — там, где Адамова голова — камнями, привезёнными со дна реки Иордан, с самой вершины Афона и из Серафимо-Дивеевской обители. (А один из самых примечательных камней — Стопочку Богоматери — подарили сестре Надежде в Иерусалиме монахи Успенской Почаевской лавры.) Порою она и ночевала прямо на церковных хорах, где шли все работы.  
     Готовое изделие вышло массивным и тяжёлым, из-за этого его оказалось затруднительным перенести вниз на руках. Пришлось, обернув в материю, аккуратно спускать на верёвках.   
     Настоятель и клир были очень признательны, а прихожане совсем скоро стали считать это своей новой святыней.
     А Герасим тем временем задумал добавить к ней Рождество Христово и несколько других живописных композиций из жизни Спасителя. Приготовил деревянные доски, загрунтовал, но вот довести дело до конца, увы, не успел.   
     Отметим, что ещё одну практически точную копию Распятия отец Герасим выполнил как дар России православной Сербии. Выполнил, несмотря на то, что ноги уже плохо слушались, и зрение всё слабело и слабело.  Подарок настолько понравился, что его установили в церкви, а Герасима даже пригласили на открытие, и это стало для него настоящим праздником.
     "Этот Крест я всю жизнь делаю. И если Господу угодно будет, я и слепой всё распишу", — сказал он однажды сестре Надежде (Алексеевой).
      
     СТОИТ, наверное, сказать ещё немного об оригинале Креста-распятия. Он прекрасно сохранился, хоть на государственной охране не числится, равно как и сама часовня. Обе часовни (Никольская и Воздвиженская) принадлежат теперь общине Старопоморских безбрачных старообрядцев федосеевского согласия, при этом действующей является только вторая — её открывают для поклонения по праздникам и воскресеньям,  но служб тут не проводится. Интересно, кстати, что прежде окрас этой часовни был иным: красный с белым, что придавало ей более нарядный вид, нежели современный чёрный.
      
     С ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ теплотой отец Герасим отзывался всегда об архимандрите Алипии (Воронове), участнике Великой Отечественной, наместнике Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, иконописце и коллекционере. Познакомились они ещё мирянами, когда в 1930-х годах вместе занимались в Изостудии ВЦСПС, возглавляемой маститым живописцем Константином Юоном, учеником Валентина Серова.
     "В студии я познакомился с отцом Алипием. Он тогда был ещё Иваном Михайловичем Вороновым. Редкая православная фигура! Великая фигура! Художник от Бога. Во время войны я не знал, где он. Мы встретились с ним в Троице-Сергиевой лавре, когда я подавал прошение о приёме в семинарию, а он устраивался в Лавру послушником".
     Тесное общение двух замечательных личностей продолжилось и тогда, когда Иванов, ещё семинарист, получил от Алипия предложение отреставрировать приходской храм Сорока мучеников Севастийских в Печорах, рядом с обителью.
     "Когда я впервые приехал… как отец Алипий обрадовался! Посадил меня рядом с собою… я сижу около него такой, в костюмчике, смущённый, вся братия смотрит. Тут, помилуй Господи, и отец Иоанн (Крестьянкин), и духовник архимандрит Никита (Чесноков), и старец Савва (Остапенко), а отец Алипий довольный-довольный! Потом он говорит: "Как бы нам, всем бывшим студийцам, у меня собраться да сфотографироваться? У меня прежний, довоенный, снимок куда-то пропал". Но мы так и успели собраться…"
     Позднее, став уже настоящим православным живописцем, Герасим Иванов неоднократно бывал в Печорах, жил там подолгу. Роспись монастырских храмов, вылившаяся в исключительно масштабный труд, дала ему бесценный духовный опыт.
     "Как нам работалось! — с воодушевлением вспоминал потом отец Герасим. — Святая, бесценная земля, уже теперь вечно освящаемая пребыванием и деяниями мудрых монахов... Вот почему люди тянутся к монастырям. За советом, с покаянием, с просьбой о духовной помощи".
      
     В 60-е ГОДЫ древнюю Псково-Печерскую обитель удалось защитить от закрытия именно благодаря особой решимости и силе духа архимандрита Алипия.
     Наместник сумел поднять практически из руин монастырские стены, провёл значительные реставрационные работы в Михаило-Архангельском, Успенском и Никольском храмах, уделял внимание местной иконописной традиции и сам писал образа.  
     Долгое время отец Алипий собирал информацию о сокровищах монастырской ризницы, похищенных нацистами в период войны.  И это, в конце концов, принесло свои плоды. Следы сокровищ обнаружились в запасниках Музея икон немецкого города Реклингхаузен — они никогда не выставлялись на всеобщее обозрение.
     Солнечным майским днём 1973 года ценности были возвращены контейнером через Ленинградский морской порт. Консул ФРГ в Ленинграде Дитер Боден сопровождал контейнер (12 ящиков и 504 предмета) до Псково-Печерского монастыря.
     Обо всём этом Герасиму Иванову в Печорах, безусловно, рассказывали. А его собственная память сохранила посещение обители на все большие праздники знаменитым тенором, солистом Большого театра, Козловским, и отец Алипий его всегда просил: "Иван Семёнович, одну арию спойте, коронную — Ленского". — "Только одну и для Вас, потому что мне ещё в соборе выступать".
     Козловский, кстати, очень симпатизировал младшему брату Алипия, Михаилу, который практически постоянно приезжал в монастырь поработать трудником. После кончины архимандрита, певец даже специально просил, чтобы Михаила не обижали.   
     "Печерская обитель при Алипии славилась огромными запасами, —  продолжал вспоминать отец Герасим, — картошка, капуста, огурцы, грибы… И при случае он всегда помогал продуктами горожанам. А мне он несколько раз признавался, что если бы ему отдали в пользование соседний мусорный котлован, он устроил бы там пруд и весь город снабжал бы рыбой. Да что говорить, у архимандрита даже склад гробов имелся! Случись у кого горе, к нему — отец Алипий, выручай, а то ведь в Псков придётся ехать! После, даст Бог, сочтёмся.    
     Помню хорошо монастырского сторожа, Аввакума. Голуби его знали и слетались на голос, садились на голову, на плечи, на руки. А он кричал: "Все, все, все!" Если кто-либо говорил — какие, мол, прожорливые, Аввакум отвечал: "Не говорите так, они кушают".
     Монахи уговаривали меня: "Герасим Петрович, приезжайте к нам почаще. Отец наместник с вами совсем другой — оживлённый, ласковый".
     Он и навещал Печоры почти каждый год: помогал в реставрации храмов, рисовал архитектуру монастыря, братию, жителей города. И особенно завораживающими здешние пейзажи казались ему зимой, целиком укрытые пушистым снегом.    
      
     НАСТУПИЛ 1975 год. К несчастью, именно тогда архимандрита настиг третий инфаркт. В один из последних февральских дней Герасим получил телеграмму, что отцу Алипию очень плохо, и можно ожидать самого худшего. Поскольку Иванов уже был в сане и служил в патриаршем Богоявленском (Елоховском) соборе, он брал благословение на отъезд у самого святейшего.
     "Приезжаю, вижу дело действительно плохо: Алипия уже буквально под ручки водят. Он, конечно, рад мне был: "А ты, я слышал, уже известным человеком стал, и как священник, и как художник". — "Что вы, отец Алипий, я только скромно и честно служу Господу"…
     Я исповедовал его, он принял Святые Дары, а потом вскоре я отбыл. Но только вернулся в Москву, пришла вторая телеграмма: отец наместник скончался 12 марта. После мне говорили: а мы думали, вы останетесь в монастыре на похороны. Но не мог  я задерживаться там без разрешения моего начальства…"
     Всю оставшуюся жизнь отец Герасим горько сожалел, что не смог проводить Алипия в последний путь. Но он всегда помнил его — истинного подвижника Православия, любителя живописи, музыки, театра, пения…  Гордился дружбой с таким неординарным человеком.