Стихи русских поэтов всегда очень точно и выразительно говорили о дружбе и любви, о ненависти и измене, о добре и зле. И лучшие строчки — это частица души поэта. Читатель ищет в поэтических строчках пищу для чувств, для эмоционального сопереживания с автором. Поэтому ахматовские строки: "Я научилась просто, мудро жить, / Смотреть на небо и молиться Богу" переживут века и будут близки и понятны грядущим поколениям. Мне эти строки дают силу и веру…
СЛОВО
Вместило всё несказанное слово…
Вникая в каждый звук за веком век,
Оно рождает крик и тихий говор
Там, где следы оставил человек.
Заполнено им всё на свете бренном,
И чёрный океан, и светлая лазурь,
А, может, по немереной вселенной
Летит оно сквозь гром вселенских бурь.
Оно восторг любовный источает,
Короткое — убьёт или простит.
Оно, скорбя, навеки провожает,
И память вечно бережно хранит.
Живёт, когда, казалось бы, забыто,
Оно в основе бытия лежит…
Ему подвластно таинство молитвы,
И лишь оно с Всевышним говорит.
* * *
Николаю Ремизову
Ах, как бы научиться мудро жить:
Встречать рассветный час
и помнить Бога,
Сомненьями себя не изводить,
Растя в душе гнетущую тревогу.
А как бы научиться понимать
И шёпот трав, и птичьи разговоры,
И без сердечной боли принимать
Порой осенней холодок сыновний.
И поспешить, пока горит свеча,
Собрать, все до единого, каменья:
И всех, с кем не поладил сгоряча,
Простить, понять и попросить прощенья.
* * *
Безрукову Е. А.
Храни вас Бог за ваш великий труд,
Вас ждут непокорённые вершины.
Храни вас Бог от "дружеских" Иуд,
И пусть вам друг в беде прикроет спину.
Пусть счастье чаще в ваш заходит дом,
И не стучатся грусти и печали.
Чтоб недруги поганым шепотком,
Коллег бы ваших только потешали.
Храни вас Бог за добрые дела,
Спаси святую душу от возмездий.
Храни вас Боже от людского зла
И от бродящих по миру болезней.
И пусть вам в этой жизни нелегко,
И не всегда хватает сил бороться…
Господь вас не оставит. Широко
Судьба вам в этой жизни улыбнётся.
* * *
Рассвет осенний вял и сед,
Упал на древнюю хибару,
И в телогрейке белый дед
Щепу стругает к самовару.
Из глаз привычная тоска
От ветра свежего слезится.
И думы треплют старика,
Но он их гонит и бодрится.
Давно он свыкся с тишиной
В лесной приземистой сторожке,
И покрывается травой
Тропа, ведущая к порожку...
А старый мается без сна,
И где сыны его — не знает...
И только бледная луна
Его ночами навещает.
* * *
Э. Г.
Постарел... Обид не помню.
Годы, годы — черепки.
Ничего не нужно, кроме,
Теплоты твоей руки.
Всё, что есть, ношу с собою —
Сам себе я не солгу, —
И судьбу свою иною
Я представить не могу.
Поскитался я немало
Чужаком в стране чужой,
Но, когда судьба терзала,
Оставался сам собой.
И сегодня, как и прежде,
Мы слова одной строки,
И меня на свете держит
Теплота твоей руки.
* * *
В осенний день дорогою пустынной
Я шёл усталый среди скошенных полей.
Стелился дым со сладкою горчинкой,
И я бы мог припомнить без запинки
Всё, что увижу — ведь я шёл уже по ней.
И шёл не раз — мне многое знакомо,
Что впереди меня я знаю наперёд.
Вокруг стожки с пожухлою соломой,
Раскинулись в тиши печаль и дрёма —
Порой, мне кажется, иду я целый год.
Я тороплюсь, устал, и силы тают —
Я занесён сюда опять тревожным сном —
Вот рощица, с холма к реке сбегаю,
Через плотину, а за ней, я знаю,
Меня заждался материнский милый дом...
Я не дошёл... Картина вдруг пропала,
Когда был рядом и готов я был ползти...
И вновь поля, дорога запетляла,
Я хоженым путём иду сначала
И вновь надеюсь я... Я так хочу дойти!..
ВРЕМЯ
Близки тебе старенье и забвенье,
Ты можешь заглянуть за окоём,
Ты усмиряешь быстрые мгновенья
И прячешь их в безжизненном былом.
Ты красоту в морщины обращаешь,
Ты можешь и тянуться и спешить,
Бесчисленные раны исцеляешь,
Затем лишь, чтоб безжалостно убить...
Ты всё уничтожаешь беспощадно,
Ты рок и гений в жизни и судьбе,
Всевластно ты... И мне лишь то отрадно,
Что мысли неподвластны и тебе.
* * *
Жизнь нельзя пережить,
не исправить её, не исправиться...
И года, пролетая,
поникнут в безвестной дали,
Но от мысли простой
почему-то никак не избавиться:
Не покажется парус,
сгорели твои корабли.
Всё прошло, как прошло,
что за радость былое домысливать.
В мираже растворилось
всё то, что сгорело дотла.
Был единственный путь
среди всех вариантов бесчисленных,
И мечта, заблудившись,
к раздумьям тебя привела.
Жизнь нельзя обмануть,
даже если вдруг кто-то обманется.
Ты такой же, как прежде —
казни, если можешь, себя...
И судьба, проходя
своенравной небесною странницей,
Может, мысли читая,
за это полюбит тебя.
* * *
Мороз хрустит снежком.
Туманы над полями.
Над избами дымы белёсыми столбами
Безмолвно тянутся до розовых небес.
Сухими ветками потрескивает лес
В ершистом инее, сверкающем на солнце.
В колючем воздухе
над белым морем звонко
Повисла вековая тишина…
Как в день погожий греет белизна,
Как радует простор нетронутой равнины
И даль с высоким горизонтом ярко-синим.
Я всякий раз
в морозный полдень изумлюсь,
Как хороша в наряде белом Русь!
* * *
Копи счастливые мгновенья…
А. Коротаев
Ночная тишина. Предутренние росы,
И песня пересмешника-скворца.
Неверный свет луны, потухший и белёсый,
И горьковатый запах чабреца.
В настоянной прохладе
сладко просыпаться
Без грустных мыслей с ясной головой.
С толпою городской и суетой не знаться,
Плеснуть в лицо водицы дождевой.
Не слышать ход часов,
не помнить дня недели,
Внимая шуму отдалённых гроз.
Прихлёбывать чаёк с вареньем мирабели,
Следя за выкрутасами стрекоз.
Глядеть, как дождь бежит
по разноцветным крышам,
Переполняя бочки до краёв.
Вещающих голов не видеть
и не слышать —
В уютном кресле с книгою стихов.
Оставив в стороне грехов нагроможденье
Из маловерья, лени и нытья,
Душою ощутить, что каждое мгновенье
Тебе дарует счастье бытия.
* * *
Устало тело, но душа-то трудится,
И это счастье — что ещё желать?
И иногда в тиши ночной почудится,
Что волосы седые гладит мать.
Давно ли по росе на первой зореньке
На речку лугом клеверным бежал.
Давно ли вечерком в уснувшем дворике
Девчонку с рыжей чёлкой целовал.
И в тишине глубокой, изнуряющей
Не снятся мне мечты поры былой,
А снится мне издалека ласкающий,
Негромкий мамин голос молодой.
* * *
Памяти Бориса Ивановича Пешкова
Как это просто — смерть среди зимы,
Кулак зажат упрямо, и — ни стона…
Лишь из далёкой беспросветной тьмы —
Внезапный знак печали потаённый.
Упала вековая тишина,
Пленив радушный смех жизнелюбивый…
Дорога, вдруг свернувшая к обрыву,
Судьбою не была предрешена.
Осиротели души двух влюблённых,
Невидимой стеною разделённых,
Как птицы в разных клетках взаперти.
Блуждать им по неведомым просторам,
Но в долгую безрадостную пору
Покоя им уже не обрести…
ПЕСНЯ ДЕТСТВА
Думы за полночь тронули сон.
Песня детства мне слышится где-то…
Снова слышу полуденный звон
Золотого рязанского лета.
Я бегу по песчаной косе
В облаках лугового дурмана…
Жизнь летит в первозданной красе,
В птичьих криках, цветах и туманах.
Благодарная память хранит
Лучик света пронзительно алый,
И предутренний шёпот ракит,
И пахучий уют сеновала.
Открываю глаза… Петухи
В предрассветной зашлись лихорадке.
И стремглав из-под ветхой стрехи
Вылетают на волю касатки.
Новый день улыбается мне
Бирюзой с золотистым отливом,
В деревенской моей стороне,
Небогатой, но самой счастливой.
Босиком выхожу на крыльцо.
Тянет яблоня тонкую ветку…
И любовно мне гладит лицо
Милый край беззаботного детства.
* * *
Душа мелькнула искрой Божьей,
Зачем, куда она рвалась?
И, путь закончив непреложный,
К далёким звёздам унеслась;
И не осталось даже тени
В пустыне чёрной вековой…
Как будто чистый дух весенний
Легко пронёсся над землёй.
НА ОГОНЁК…
Сибирский разохотился мороз.
Треск по лесу сухой, как на пожаре,
И огонёк в заснеженной хибаре
Средь темени в глухой ночи без звёзд,
В мороз суровый, как спасенье мне.
Прижалась, одинокая, к опушке,
В сугробах утонувшая избушка
От всех дорог проезжих в стороне.
Я сам — похож на маленький сугроб,
Толкнулся в дверь, сомненьями снедаем,
И виновато улыбнулся, чтоб
В полночный час не напугать хозяев.
Вдруг слышу женский голос, он меня
Войти, раздевшись, в хату приглашает,
Присесть поближе к печке, у огня,
Поняв без лишних слов, в чём я нуждаюсь.
И даже не спросила: кто, зачем?
Я что-то сам промолвил для знакомства.
Казалось мне, не слушала совсем
Дремавшая хозяйка незнакомца.
Она, склонясь, сидела за столом,
И, верно, молодой была красива.
Был неказист и прост крестьянский дом,
Как тысячи таких домов в России:
В одной неброской рамке на стене
Десяток фотографий пожелтевших,
И в центре, давший имя всей родне,
Хранитель всех традиций, поседевший.
Их души здесь — живут среди живых,
Их память берегут от рода к роду,
Их почитают так же, как святых
В теперешние бешеные годы.
Большая печь с лежанкой на двоих,
Стол самодельный, струганные лавки,
Дорожек пара вязанных, цветных,
Ведро с водой на рубленой подставке.
Резной буфет с посудою простой,
Кровать под покрывалом разноцветным.
На самоваре чайник заварной,
И дух целебный ведренного лета.
Надёжность и покой хранили дом…
Для жизни человеку мало надо,
Чтоб заниматься праведным трудом,
И чтоб родные были где-то рядом…
Забылась городская суета,
И мне до боли вдруг понятно стало:
Вот здесь живут любовь и доброта,
Здесь неизменно русское начало.
"Ну, что, согрелся? — голос в тишине, —
Попей чайку, должно ещё горячий,
Баранки, сахар" — словно бы во сне
Я слышу тихий голос сибирячки.
Намаялась, наверное, за день,
Забот по горло летом и зимою,
У них в любую пору трудодень
Кончается с погасшею зарёю…
С рассветом покидая тёплый дом,
С поклоном неулыбчивой хозяйке,
К которой стылой ночью с огоньком
Во тьме кромешной я забрёл случайно,
Я понял правотою естества
Простую тайну нашей жизни, ибо,
Пока глубинка русская жива,
Душа в российских бурях не погибнет.
* * *
Стою на берегу, как на краю обрыва.
Шумит река, узка и широка.
Любуется собой, к воде склонившись ива.
Светясь, плывут по ряби облака.
И радость с песней птиц гуляет на просторе.
Ромашковый к реке сбегает луг.
И кажется, что нету ни тревог, ни горя,
А только воля вольная вокруг.
И рдеет горизонт, как гаснущее пламя.
Душа надрывно ноет и поёт…
И в этот райский миг молчит старуха-память,
И будущее зов не подаёт.
Чем одарил Господь — всё отдал без остатка,
А коли что не так — прошу простить.
Исписаны листы, кончается тетрадка…
Осталось только реку переплыть.