Ушло в историю ещё одно столетие, начатое в 1917-м.
Какие горизонты открываются в 2018-м? Как бы ни складывалась Судьба,
Я прошу: спаси и сохрани
Наш союз — союз отца и сына.
ГРОЗА
Как будто что-то взорвалось.
Как будто что оборвалось.
Как будто диким ураганом
Над головами пронеслось.
И слышу я, внимая стоя:
Громятся сущего устои,
Покорно рушатся миры
И меркнет свет и всё святое.
Я в этом рёве не мечусь.
Стою. Не падаю. Держусь.
А вот и небо засияло —
Как ты, моя родная Русь.
Порой гремит над нами гром.
И нас готовы съесть живьём,
Прибить, прикончить, изничтожить.
А мы и жили, и живём.
ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ
Отчего что низко, что высоко?
Отчего тем свет, а этим тень?
Оттого, какая ждёт эпоха,
Оттого, в какой родился день.
Не тебя ждут сладостные яства,
Пить и есть их — не твоя судьба,
Если ты рождён в эпоху рабства,
Значит, и твоя судьба раба.
Тот сидит, неспешно тянет кофе.
Всё его, что видится окрест.
Ну а тот крутой толпой к Голгофе
Тащит свой, едва по силам, крест.
Кто спасёт? На небесах святого,
Кто ведёт наперекор судьбе,
Ищешь ты великого, простого,
Веру и защитника себе.
Только вот просить мы не умеем
Ни пощады, ни грошей взаймы,
Вдохновляясь духом Прометея,
Свято верим, что рабы не мы.
Есть ещё один исток могучий,
Ни на глаз даётся, ни на слух,
Яростный, отчаянный, кипучий —
Есть такой неистребимый дух.
Он в названьях, именах и датах.
Он сильней, чем атомный заряд,
Тот, что в душах, что в самих солдатах.
Он и самый волевой солдат.
Вспомним, было: враг довлел исконный.
Нам же явно не хватало сил.
Но пошли с Казанскою иконой,
И народ в сраженье победил.
Знаем, что стоит за словом если.
И враги пусть помнят про одно:
Кто бы где бы к нам когда б ни лезли,
Непременно ждёт Бородино.
Всё наследие — с годами славы
Нам с рожденья флаг отцов несут:
Сталинград, а до него Полтава,
Чесма, Севастополь и Гангут.
Что ни день — всё это дни рожденья.
Море светлых, звонких голосов.
Юное приходит поколенье —
Это дар от дедов и отцов.
Как пружина — сжалась и разжалась.
В чётком ритме невозможен сбой.
Чтобы жизнь на свете продолжалась,
Кто-то должен жертвовать собой.
Просыпаться утренней зарёю
И вдыхая ароматы трав?
Надо, чтобы души тех героев
Жили в юных, смертью смерть поправ.
День рожденья мне всегда без лоска.
Дайте мне хоть в календарь взглянуть.
Знаю я, что Николай Островский
Свой земной в тот день закончил путь.
Не одну, а сразу по три, по две
Жил он жизни и пока был жив,
Были эти жизни словно подвиг,
Всю страну собой вооружив.
Было мне тогда всего два года,
Говорят — под стол ходил пешком.
Но была прехмурая погода.
Что-то жизнь готовила тайком.
В тот же день, но только попозднее,
Я ходил, как помню, в первый класс,
В камере берлинской Плётцензее
Встретил Харро свой последний час.
Кто судить его тогда был вправе?
Сердцем честен и душою чист,
В форме оной — офицер люфтваффе,
А вне формы он — антифашист.
Судьи в мнении своём едины,
Суд в своём решенье твёрд и скор.
Лезвие холодной гильотины
Утверждает чёрный приговор.
День пришёл — по смыслу и по дате,
Жизнь явила истинный настрой.
Приговор палаты был — предатель,
Приговор истории — герой.
В день рожденья — на крутом морозе
Мне живой Островский Николай
И здоровый Харро Шульце-Бойзен
Говорят: нигде не отступай.
Новое приходит поколенье,
Всё сильней и больше, больше нас.
День рожденья — наше возрожденье.
В добрый путь, друзья, и в добрый час!
СТАРОСТЬ
Свой путь выбираем мы сами —
С детства у нас на слуху.
Но что-то вершится не нами,
А где-то там наверху.
Стараюсь, хоть, может, не очень.
Живу, улыбаюсь, пою.
Но кто-то в порядке общем
Решает судьбу и мою.
Тружусь и не знаю покоя.
Но что он, продукт моих дней?
А с ним и я сам — какой я?
Оттуда, выходит, видней.
Всё тихо, спокойненько вроде,
Но жребий будет суров:
Подходишь ли — не подходишь…
И будь наперёд готов.
И если уже перетружен,
И не в цене твой труд,
То ты, решают, не нужен,
И дело твоё сдают.
Гадаю: оставят? Едва ли…
Кусаю седеющий ус.
Молюсь, чтоб меня не сдавали.
На них, на богов молюсь.
* * *
Серые будни — стандартный набор —
Ни праздника, ни победы,
Сплошной помрачающий вздор,
Застой, неудачи и беды.
И что же — такая судьба для всех?
Но говорили деды:
Личность, настрой формирует успех,
Жизненный фон — победы.
Вот жил гражданин или даже народ
Безвестным пчелиным роем.
Но дал вековому врагу разворот —
И сразу же стал героем.
Жизнь без побед — это песня без слов:
И правила нам возвестили:
Что по-английски звучит как плей-офф,
По-русски — игра на вылет.
Бывает, соперника взял по очкам,
Послал в нокаут второго.
А третий в нокаут послал тебя сам.
И ты уже как без крова.
И кто пред тобою — один или рать,
Чужую отбрось сурдинку.
Главное в жизни — не проиграть
И не уйти с ринга.
И лёгких иллюзий себе не строй,
Готовься к каждому бою.
И светлый придёт непременно настрой
И праздник всегда с тобою.
БОЛЬ
Боль больше, чем бог.
Бог не любовь, а боль.
Семён Кирсанов
Не знать бы, что значит боль,
Как рану сжигает соль.
Когда как себя ни неволь,
А всё — поперёк и вдоль.
Не мыслится, не разумеется
И всё почему-то не клеится.
И мама родная рассердится,
А то и проколется сердце.
Такая вот боль — ревущая,
И в клочья всю душу рвущая,
Глухая, тупая, зудящая
И сердце моё щемящая.
Кто снимет мне адскую боль?
Но доктор — это не роль.
Он умный, а может, и друг,
Но только не тех наук.
Есть доктор иного рода.
Творит чудеса природа.
Природа многое может,
А может, и мне поможет?
Сказали мне: в сад пойди
И древо своё найди,
Берёзку свою обними,
Проси: ты мне боль сними.
Вот так: никого не неволить…
И кто же сумел обезболить,
Ничем ничего не руша,
И сердце моё и душу?
А доктором стала ты.
Рецепты твои просты:
Дыханье сдержав в груди,
Ты не сказала "Уйди".
И только дрогнуло веко,
И как приглушённое эхо
Чего-то совсем не земного —
Короткое тихое слово.
…Такая у нас юдоль.
Мильоны судеб и доль,
И сильных, и слабых воль.
Своя у каждого боль.
А жизнь — это дикое поле.
И век — не защита от боли.
Но ты не беги за веком —
Коль можешь, то будь человеком.
ГРУСТЬ
А мы с тобой одни, совсем одни.
В окошко дождь стучит и тих, и редок.
И напролёт безведренные дни…
Нам не звонят, к нам не идут, не едут.
Друзей старинных многих уже нет,
С кем с юности студенческой дружилось,
И с кем когда-то, в пору тех же лет
На Тихом, на Амуре послужилось.
Сын далеко, на волжских берегах,
С работою, с охотою и дачей,
С машиной, сонмом кошек и собак
Как самой непосредственной задачей.
Родная дочка здесь, недалеко,
И нам близка своим дочерним чувством.
Но ей отныне тоже нелегко —
У Андрияки учится искусству.
Лишь книги как друзья нам хороши —
Великие умы, философы, поэты.
Но вот, к несчастью, нет у книг души,
Живой души. А что заменит это?
Осенние безведренные дни.
А мы с тобой совсем-совсем одни.
БЫВШЕМУ ТОВАРИЩУ
Мы парни совсем не плохие,
Но в нашем весёлом роду
Находятся и вот такие,
Что даже и слов не найду.
Сделать товарищу гадость —
Я знаю — твоё естество.
Тебе самому это в радость,
А тем, кто с тобой, каково?
В хамстве тебе нет пределов.
Ни близких нет, ни дорогих.
А что-то негодное сделав,
Умеешь свалить на других.
По-твоему все мы сдурели,
Один только ты хорош.
Но кто ты на самом деле —
Подумай, и сам поймёшь.
Пижон, ты и хитро, и тонко —
Опыт, конечно, был —
У друга его девчонку
Играючи соблазнил.
Зачем она, право, тебе-то,
Любителю лёгких драм?
И как называется это,
Ты знаешь, наверно, и сам.
Парень, конечно, ты пылкий.
Когда из массандровских вин
Прислали тебе бутылку,
Ты выдул её один.
И даже ничуть не посетовал —
Ухмылка и вам, и нам.
И как тебя звать после этого —
Ты знаешь, конечно, и сам.
Состроишь невинную морду.
А мы на тебя глазей?
И знаешь — пошёл ты к чёрту —
От бывших твоих друзей.
БЫТЬЁ И БЫТИЕ
И девочка ликует и смеётся,
Охваченная счастьем бытия.
Николай Заболоцкий
Жизнь — если попросту — это житьё.
А быт по натуре — это бытьё.
А в общем что-то твоё и моё,
Общее наше житьё-бытьё.
И что же такое житьё-бытьё?
Каждому мыслится что-то своё.
Иному безделье, другому питьё.
А руки распустишь — так и битьё.
А что значит быть? Это значит жить.
А всё ли под силу тебе пережить?
А коли увидишь — судьба не твоя,
То не захочешь такого житья.
Ещё говорят: не бытьё — бытовуха.
И жизнь уж не жизнь, а скорее житуха.
И как ни крути, ни подделай её,
А в общем всё то же — житьё-бытьё.
Так мерится жизнь по критериям низшим.
Признать их?
Принять как духовно нищим?
Навечно остаться в плену бытовухи?
И строить себя по законам житухи?
А коль по критериям самым высоким,
То нам бытие и со смыслом глубоким —
Живым, многоцветным, ярким и строгим
(Возьмём и вернёмся
к античным истокам).
И пусть нас не давит житьё-бытьё.
А жизнь — надо ль нам принижать и её?
Не надо глухого, тупого бытья.
Жить будем законами БЫТИЯ!
Вот так — ни бытья, ни питья, ни битья,
А светлый, как песня, простор БЫТИЯ.
Того БЫТИЯ, что весенней ранью
Рождает наше с тобой сознанье.
Рождает, и в это ясное утро
Нас осеняет светло и мудро,
И вопреки всем земным недугам
Питает высоким весенним духом.
Мы сердцем — в этой живой струе.
Душою — на самом её острие.
И это горячее острие
Не наше ль с тобою, мой друг, БЫТИЕ?