Алла Новикова-Строганова,
доктор филологических наук, профессор «УВЕЛИЧИТЬ СУММУ ДОБРА…» Николай Семёнович Лесков — русский писатель и мыслитель
Творчество Николая Семёновича Лескова (1831-1895) на всём протяжении его многотрудного пути служения русской литературе пронизано "исканиями истины Христовой", идеями добра и правды. По собственному признанию писателя, он был одарён "счастливой религиозностью", способной "мирить веру с рассудком".
Творческую самобытность Лескова как писателя и мыслителя невозможно представить вне связи с духовно-нравственными исканиями его эпохи, вне соотнесённости с художественными системами писателей последней трети XIX века. Философ начала ХХ века Н.А. Бердяев справедливо замечал: "Вся наша литература XIX века ранена христианской темой, вся она ищет спасения, вся она ищет избавления от зла, страдания, ужаса жизни для человеческой личности, народа, человечества, мира. В самых
значительных своих творениях она проникнута религиозной мыслью. Соединение муки о Боге с мукой о человеке делает русскую литературу христианской, даже тогда, когда в сознании своем русские писатели отступали от христианской веры". По словам исследователя русской святости Г.П. Федотова, русская литература "в своем нравственном горении была литературой христианской, а, может быть, и единственной христианской литературой нового времени". Достоевский, Лесков, Л. Толстой, Салтыков-Щедрин и другие писатели
каждый по-своему решали и художественно оформляли усвоенные ими религиозные идеи, однако все безоговорочно признавали важнейшим духовно-нравственным ориентиром христианские идеалы добра и правды. Так, например, М.Е. Салтыков-Щедрин интенсивность духовной жизни изображал в "исканиях праведной веры", умея оценить православные религиозные чувства народа, восхищаясь ими как неотъемлемым органическим свойством народного миросозерцания. Показательна мысль писателя, выраженная в афористической форме:
"Народ без религии все равно что тело без души".
Изучая вопрос о творческих взаимосвязях Лескова и его современников, Г.Б. Курляндская приходит к справедливому выводу о том, что Лесков "стоял рядом с Толстым и Достоевским по характеру своих религиозно-нравственных исканий. <…> Они не удовлетворялись относительностью гуманистической морали. Для них идея добра неразрывно связана с признанием Бога как первоначала".
Раскрывая внутренний конфликт современной личности — между верой и безверием, Достоевский и Толстой с особенной мощью показали борьбу за веру, происходящую в душах героев: "добро со злом борется, а поле битвы — сердце человеческое". В противоположность им положительные герои Лескова уже по натуре своей наделены нерефлектирующим, бесконфликтным сознанием, одарены глубокой верой и пониманием сокровенного смысла жизни ("Соборяне", "Однодум",
"Человек на часах", "Несмертельный Голован", "Левша", "Инженеры-бессребреники", "Фигура" и многие другие). Все лесковские герои-праведники — своеобразные наставники, несущие христианские идеалы деятельной любви к ближнему примером собственной жизни. По образному выражению Бориса Зайцева, это "рука, протянутая человеком к человеку во имя Бога".
Лесков был не просто хроникёром, но во многом предвестником и выразителем духовно-нравственных настроений своего времени. Критик Р.И. Сементковский считал, что Лесков раньше Л. Толстого и Достоевского провозгласил в литературе "идеал любви к ближнему": "Вопросы религии <…> начали усиленно занимать общество, в особенности с тех пор, как граф Л. Толстой, следуя примеру Лескова, начертал на своем знамени лозунг любви к ближнему" (выделено мной. А.Н-С.).
В настоящее время в литературоведческой науке особенно остро стоит задача вписать творчество Лескова "в историю русского светского богословия, связав с публицистикой Достоевского, Владимира Соловьева, Толстого".
Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900), "чистый помыслами и сердцем", был духовно близок Лескову. Сын и биограф писателя Андрей Лесков называл молодого философа единственным, "на ком последние годы здесь отдыхал глаз и кому радовался дух" отца. Писателя восхищала нравственная энергия этого философа — одного из немногих сильнейших русских умов, — напряжённо размышляющего о религиозных вопросах. Развивая идею о "всеединстве": "Я называю истинным,
или положительным, всеединством такое, в котором единое существует не за счёт всех или в ущерб им, а в пользу всех. Ложное, отрицательное единство подавляет или поглощает входящие в него элементы, и само оказывается, таким образом, пустотою; истинное единство сохраняет и усиливает свои элементы, осуществляясь в них как полнота бытия", — Вл. Соловьев опирался на концепцию "цельности бытия внутреннего и внешнего" И.В. Киреевского и учение о "соборности", выражающей идею "единства во
множестве" А.С. Хомякова.
В письме критику М.О. Меньшикову от 15 февраля 1894 г. Лесков определяет своё отношение к Вл. Соловьеву, и при этом — что наиболее важно — характеристика христианского философа и поэта по-лесковски "кстати" становится поводом для полемического прояснения собственной религиозно-нравственной позиции писателя: "Это душа возвышенная и благородная: он может пойти в темницу и на смерть; он не оболжёт врага и не пойдет на сделку с совестью, но он невероятно детствен
и может быть долго игрушкою в руках людей самых недостойных и тогда может быть несправедлив. Это его слабость. <…> У Соловьева есть отличное выражение: он с таким-то (например, с Тертием <Т.И. Филиппов. А. Н-С.> ) "ездит попутно". Может быть, это так и нужно, но я этого не могу; есть отвратительные "поты" и "псиные запахи", которых я не переношу и потому не езжу попутно, а иду с клюкою один <выделено мной. А. Н-С.>. В этом смысле Соловьев мне неприятен; но я думаю,
что он человек высокой честности и всякий его поступок имеет своё оправдание". В который раз Лесков настойчиво подчёркивает свое "уединенное положение", индивидуальный путь своих исканий — "против течений". И все же Лескову с его "живым стремлением к правде" были внутренне близки философско-религиозные раздумья Вл. Соловьева, серьезно и глубоко верующего. С ним писателя связывали многолетние дружеские отношения, напоминанием о которых служит хранящаяся в орловском Доме-музее
Н.С. Лескова книга в составе личной лесковской библиотеки: Владимир Соловьев. Стихотворения. М., 1891 — с дарственной надписью: "Глубокоуважаемому Николаю Семеновичу Лескову от искреннего почитателя его и приятеля. В. Соловьев". В подаренном ему томике стихов Лесков отметил стихотворение на странице 12:
В тумане утреннем, неверными шагами
Я шёл к таинственным и чудным берегам.
Боролася заря с последними звездами,
Ещё летали сны — и, схваченная снами,
Душа молилася неведомым богам.
В холодный белый день дорогой одинокой,
Как прежде, я иду в неведомой стране.
Рассеялся туман, и ясно видит око,
Как труден горный путь и как еще далеко,
Далеко все, что грезилося мне.
И до полуночи неробкими шагами
Всё буду я идти к желанным берегам,
Туда, где на горе, под новыми звездами,
Весь пламенеющий победными огнями
Меня дождётся мой заветный храм.
На примере этого поэтического текста, неслучайно выделенного Лесковым в сборнике стихов, отчетливо различимо, насколько религиозно-философская поэзия Вл. Соловьева была созвучна духовно-нравственным исканиям писателя, раздумьям о высшем предначертании личности в её вечном стремлении к абсолютному идеалу. Лирический текст в иносказательной форме рисует Путь, Истину и Жизнь — евангельское представление о Богочеловеке — и в то же время описывает жизненный путь земного человека:
от младенческого неведения и духовного "сна" — к внутреннему прозрению и озарению. Лирический герой, осознав свою духовную сущность, настойчиво и неотступно, преодолевая заблуждения и трудности, стремится к Истине и твердо верует в успех своего бесконечного движения к совершенству: "Всё буду я идти к желанным берегам". Средствами поэтической выразительности в финальных строках стихотворения создается возвышенная и светоносная образность: "Туда, где на горе, под
новыми звездами, / Весь пламенеющий победными огнями, / Меня дождется мой заветный храм", — нарисована жизнеутверждающая философская картина обретенной человеком твердой веры во всепобеждающее торжество Истины.
В истории отечественной философской мысли заметно выделяется фигура критика Н.Н. Страхова (1828-1896). Будучи почти ровесником Лескова, религиозный мыслитель высоко ценил в современных ему литераторах прежде всего обращение к традиционным ценностям сущностного порядка. Автор концептуальных работ, полемически заострённых против позитивизма: "Философские очерки", "Учение о Боге по началам разума", "О вечных истинах: Мой спор о спиритизме" и
др. — с позиций верующего человека представил картину мира на путях приближения к высшему идеалу — Христу — и обосновал необходимость постоянного нравственного совершенствования личности во имя достижения этой цели. Н.Н. Страхов утверждал: "каждый из нас, уже в силу своего христианского воспитания, должен бы был глубоко чувствовать своё нравственное несовершенство. Современное нравственное состояние людей должно бы нам являться тёмным и низменным в сравнении с тем высоким идеалом добра, чистого
подвига, сияющей душевной красоты, которая внушается нам, по-видимому, с детства. Вероятно, человечество глубоко извратилось, если оно уже не видит этого идеала, уже смотрит на его проповедь как на пустые слова и фразы <...> требуется усердное служение некоторым положительным идеалам, ясные требования определенного строения человеческой жизни, и затем уже мы можем свободно сострадать людям".
С этой идеей соотносятся размышления Л.Н. Толстого, ратующего за утверждение в реальной действительности утраченного христианского идеала: "Мы все привыкли думать, что нравственное учение есть самая пошлая и скучная вещь, в которой не может быть ничего нового и интересного; а между тем вся жизнь человеческая, со всеми столь сложными и разнообразными, кажущимися независимыми от нравственности деятельностями, — и государственная, и научная, и художественная, и торговая
— не имеет другой цели, как большее и большее уяснение, утверждение, упрощение и общедоступность нравственной истины".
Осмысляя опыт прошлого и задумываясь над перспективами развития России, ведущие русские литераторы и философы сосредоточили внимание на вопросах стабилизации жизни на путях внутреннего духовного обновления. В своих раздумьях о социально-нравственном состоянии действительности русская словесность предвосхитила мысль о "целях" цивилизованного общества, сформулированную Н. А. Бердяевым в "Самопознании": "человек должен быть "теоцентричен"
и организовать себя на Божественном начале, в этом его образ; общество же должно быть "антропоцентрично" и организоваться на начале человечности".
Вл. Соловьев в третьей "Речи в память Достоевского" (1883) выразил глубокое суждение о том, что задачей нашей литературы стал "поиск исцеления" общества; отечественная словесность явилась источником истинных суждений о мире и человеке. Идеи диалога между сословиями, примирения, братственной любви людей как детей Отца Небесного, высказанные Ф.М. Достоевским на Пушкинском празднике, звучали в унисон настроению времени.
Н.Н. Страхов охарактеризовал Достоевского как "образец истинного консерватизма". "Консерватизм" в данном случае не синоним "реакционности", поскольку в то же самое время критик называет автора "Речи о Пушкине" "самым широким" из русских писателей. В "консерватизме" Страхов видит явление самое "естественное и правильное", подразумевая под ним "любовь к тому, что нас окружает", "желание
сохранить то, что мы любим", "добро", "свет ума", "красота" — всё то, что противостоит "злу непонимания, презрения, насилия".
Лесков вместе со своим другом и духовным союзником, знатоком истории церкви Ф.А. Терновским (1838-1884) заявил свое согласие с Достоевским и Л. Толстым в концептуальной статье "Граф Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский как ересиархи (Религия страха и религия любви)" (1883). Работа полемически заострена против книги К.Н. Леонтьева "Наши новые христиане Ф.М. Достоевский и гр. Лев Толстой" (М., 1882), автор которой, опираясь на Пушкинскую речь Достоевского
и рассказ Л. Толстого "Чем люди живы", обвинял обоих писателей в ереси утопического, "розового" христианства: "об одном умалчивать; другое игнорировать; третье отвергать совершенно; иного стыдиться, а признавать святым и божественным только то, что наиболее приближается к чуждым православию понятиям европейского утилитарного прогресса — вот черты того христианства, которому служат теперь многие русские люди и которого, к сожалению, провозвестниками явились на склоне лет наши литературные
авторитеты".
Константин Леонтьев, бесспорно, был выдающимся публицистом, незаурядным литературным критиком и религиозным мыслителем последней трети XIX века. Современные исследователи отмечают, что Леонтьев был неповторим и самобытен в своих религиозных размышлениях. Для философа очевидно, что каждый христианин должен прежде всего "внимать о своем загробном спасении, а всё остальное приложится". Размышляя о "страхе Божием", Леонтьев пришел к выводу, что это "страх
от избытка земного благоденствия".
Лесков опроверг постулат Леонтьева о том, что в христианском вероучении превалируют мотивы страха и покорности, идеи о "наказаниях, о страхе, о покорности властям, родителям, господам, — о проклятиях непокорным, гордым, неверующим"; любовь же лишь плод страха. Писатель не может принять максимализма Леонтьева. По мнению Лескова, критик "в кичливом ортодоксальном азарте" не только извращает христианскую позицию Достоевского и Л. Толстого, но и представления
о самой сути христианства, истинный смысл которого — в совершенной любви.
Пневматология (духоведение) любви и страха как религиозно-нравственных, философских, этико-психологических начал составляет ядро художественного мира самого Лескова. "Совершенная любовь изгоняет страх", — эти слова евангелиста Иоанна часто повторял писатель и даже сделал эпиграфом к "Несмертельному Головану" (1880) — одному из "рассказов о трёх праведниках". <…>
Лесков сочувствует упованиям Достоевского об историческом призвании России изречь слово примирения, указать исход европейской тоске. Опорой здесь является "то качество русской идеи и русской культуры, которое Ф.М. Достоевский определил как "всечеловечность", а И.А. Ильин назвал "наднациональностью"". Лесков поддерживает позицию автора речи о Пушкине, потому что, как и Достоевский, верит "в прогресс человечества, в будущее блаженство всех народов,
в воцарение на земле благоденствия и гармонии, в торжество любви, правды и мира", а для достижения этой цели, по мысли Лескова, "мы можем и должны всеми зависящими от нас средствами увеличивать сумму добра в себе и кругом себя" (курсив мой. А.Н-С.).