Я читаю монолитный стих и гадаю: что за порода, из которой он сотворён? Высечен ли он из афганского камня, сработан ли из дамасской стали? А может быть, это пульсирующий человеческий нерв, сплетённый в тугой русский узел?
А может быть, это и не стих вовсе, а рвануло над нашим солдатом, и осколки его родовой памяти, его строф, запёкшихся в груди слёз и полуночного вскрика разлетаются по вселенскому безмолвию. Осколки остры и кровавы. Ни дожди, ни пески, ни время не омоют, не сотрут и не отлакируют убийственные лезвия. Время лечит бессердечных, а поэту дарована любовь. Она и скрепляет воедино летописные строки и строфы, и предаёт всему творчеству Александра Проханова эпическое звучание.
Владимир Бояринов
ПОСЛЕДНИЙ ЛЕТОПИСЕЦ
Мне долгий век кукушка нарыдала.
Должно быть, знала, вещая, она
О том, что терпеливо поджидала
Меня далекая нездешняя война.
Давно остыл ожог афганского загара,
Утихла боль в прострелянной груди.
Но снятся мне предгорья Кандагара,
И взорванный КАМАЗ пылает впереди.
Он штурмовал тот призрачный дворец.
Всадил он пулю в шею президента.
Был гроб его наряден, как ларец.
На нем венок и траурная лента.
Среди божественных мечетей,
Среди сияющих шатров,
Среди фонтанов и соцветий
Погиб от пуль сержант Петров.
Я помню роз волшебный аромат,
Герата перламутровое утро.
Ты мне принес трофейный автомат.
На нем сиял цветок из перламутра.
Они два дня лежали под горою.
К ним не дерзнул спуститься ни один.
Разъятый пулями, оплавленный жарою,
Живот напоминал лиловый георгин.
Среди песков в пустыне Регистан,
Там, где текли ночные караваны,
Мой пулемет без устали хлестал,
В боках верблюдов вспарывая раны.
Река бурлива и светла была.
Я опаленные омыл в ней брови.
Передо мной, качаясь, проплыла
Чалма, пропитанная кровью.
Я расстрелял последний магазин.
Раздался звук пронзительный и тонкий.
И наливник, стоящий на бетонке,
Взорвал свой огнедышащий бензин.
Прекрасен вид рассерженных бровей,
Орлиный нос и твердых губ румянец,
И автомат, лежащий на траве.
Таким он был, убитый мной афганец.
Гранатомет попал в живое тело.
Взрывной волной отбросило назад.
Но впереди еще рука летела,
Стремилась в бой, сжимая автомат.
Я снайпер, и ношу в кармане нож.
Закончив бой, в спасительной прохладе
Спокойно, не испытывая дрожь,
Убитого врага пометить на прикладе.
Мы два часа его пытали током.
И, погибая от смертельных ран,
Он сдался в состязании жестоком,
Когда мы стали рвать его Коран.
Над городом прошла снарядов буря.
Ракета пронесла отточенный резец.
Я видел сквозь прицел, как капелькой лазури
Сияет на земле разбитый изразец.
Нам перед боем местный властелин
Прислал под сень своих ажурных арок
Двенадцать девушек, восточных балерин.
Мы приняли его ночной подарок.
Я был обмотан пулеметной лентой.
Кто я такой? Кто слышит пули свист?
Перед уходом в горы документы
У нас забрал прилежный особист.
Застава не казалась нам твердыней.
Мы вырыли под нею катакомбы.
Всю ночь над ней, как золотые дыни,
Висели осветительные бомбы.
Враги его подбили из зенитки.
Его несло на скалы у реки.
За ним тянулись огненные нитки.
Он прокричал: "Прощайте, мужики!"
За рекой, за горным поворотом
Мы всегда испытывали страх.
Там, где неудачливая рота
Пала в лазуритовых горах.
Я присел на высохшую глину,
Чтоб заклеить крохотную ранку.
И у ног моих увидел мину,
Врытую на тропке "итальянку".
Мы отступали из страны жестокой.
В колоннах под прикрытием зениток.
Так уходили русские с Востока.
Империя сворачивалась в свиток.
На Родине нас ждали не объятья,
Не радужные речи Президента.
Нас ждали оскорбленья и проклятья.
Был наш поход, как траурная лента.
Я остаюсь последний летописец.
Пусть надо мной смыкает время своды.
В бездонном небе надо мною высится
Лучистая звезда афганского похода.
ДЫРОЧКА В ВИСКЕ
Я был готов вонзить в него свинец.
Я целился ему в сплетенье жил.
Но на винтовку мне слетел скворец,
И я мою винтовку отложил.
У автомата ложе из березы,
Коричневый березовый приклад.
Вдруг из приклада выступили слезы,
И стал зеленой веткой автомат.
Я улетал из пыльного Шинданта.
Наш фюзеляж был полон мертвецов.
Я не запомнил имя лейтенанта,
Но помню его мертвое лицо.
Был караван разбит. Отряд спецназа
Раскладывал трофеи на песке.
Тому досталась голубая ваза,
Тому досталась дырочка в виске.
Он умирал, объят смертельной дрожью.
Пил воду утомившийся верблюд.
Отряд остановился у подножья
В зеленом камне вырезанных Будд.
Тряслись верблюдов пыльные горбы.
И воздух был горячий и белесый.
Нам из Союза привезли гробы
С медовым запахом распиленного леса.
Он говорил о женщине чудесной,
Как к ней вернется, невредим и цел.
Висел портрет в его каморке тесной.
Я поправлял мой сбившийся прицел.
В наш отряд приехала певица.
Был прекрасен цвет ее лица.
Капитан хотел на ней жениться,
А женился он на капельке свинца.
Я не пустил на дно моих глазниц
Картины окровавленного ада.
Я вижу рынок золотой Газни,
Лазурную мечеть Джелалабада.
Никогда он в жизни в церкви не был.
Он лежал и стискивал винтовку.
"Господи, возьми меня на небо,
Как берешь ты божию коровку".
"Ты не кайся, не проси прощенья.
В жизнь назад из смерти не зови"
Снилось ей, как падает в ущелье
Взорванный горящий грузовик.
Он снял мешок, тряхнул пустую фляжку,
И, поплевав на грязные ладони,
Установил незримую "растяжку".
Вновь побежал, спасаясь от погони.
Его "шальная" клюнула в затылок.
Он тонко вскрикнул, будто изумился.
Когда мы подбежали к зампотылу,
Его окурок все еще дымился.
Она была из тех безмужних женщин,
Заброшенных в стреляющий Герат.
Сперва комэска с нею был повенчан.
Потом начфин. А уж затем комбат.
Рассветный луч окровянил скалу.
Пылили танки, выли "бэтээры".
Мы шли уничтожать Мусакалу,
Оплот врага, его священной веры.
Среди разноголосого народа,
В мясных рядах, в час утренний и ранний
В меня стрелял пуштун чернобородый,
Но пуля угодила в мозг бараний.
Мы мчались в ночь. Недвижные, как глыбы,
Сидели на броне солдаты.
Нас ждал Герат. Как фосфорные рыбы,
Светились в "бэтээре" циферблаты.
Враг наступал, росли потери.
Мы отбивались восемь дней подряд.
Его нашли в сгоревшем "бэтээре".
В обугленной руке оплывший автомат.
НЕБЕСНЫЙ ВИНОГРАД
Ты видишь на плече моем рубцы?
Они краснеют, словно позументы.
Так грызли кожу медные зубцы
Меня обвившей пулеметной ленты.
Мы убивали недругов жестоко.
Дарили нам посмертные награды.
Но там, на небесах, в саду высоком,
Кормили мы друг друга виноградом.
На танке уходил из Кандагара,
Держась за башню пыльными руками.
И мальчуган, весь черный от загара,
Метнул в меня прощальный камень.
Я улетал под вечер из Кабула
С пробитым пулями походным рюкзаком.
Прощаясь навсегда, страна меня лизнула
Своей зари холодным языком.
Мой "бэтээр" наткнулся на фугас,
Когда дивизия вела бои в Кундузе.
И белый свет в глазах моих погас.
Я долго заикался от контузии.
Однажды я очнулся на заре,
Три ночи проведя в забвенье вязком.
Была кровать. Был душный лазарет
И на груди кровавая повязка.
То рваная солдатская панама,
То синева десантного берета,
То полная бинтов кровавых яма.
Мне снятся сны и стоны лазарета.
Я умирал в походном лазарете.
Последний час мне оставалось быть.
Он прилетел на сумрачном рассвете.
Сказал: "Живи!", и я остался жить.
Я не открыл священнику грехов,
Он не добился от меня признаний.
И только льется из моих стихов
Кровавый пот моих воспоминаний.
Выносил меня из боя вертолет.
Трубки капельниц мерцали в огоньках.
Мне казалось, подо мной сияет лед,
Я летаю на серебряных коньках.
Казалось, что хирург со мною говорит
На странном языке сквозь узкое оконце.
И чудилось, что надо мной горит
В кровавые бинты замотанное солнце.
Снаряд разворотил ему бедро.
Он матерился и клеймил врага.
И звякнула, ударив о ведро,
Хирургом отсеченная нога.
Откуда явились, скажи мне сестрица,
В разбитой моей голове
На синем снегу золотая лисица
И розовый лось на траве?
Мне в медсанбате ногу отпилили.
Тянулась ночь. Горел свечи огарок.
Врачи за стенкой шумно спирт делили
И целовали пьяных санитарок.
Моя душа счастливо улетела.
Забыла на прощенье улыбнуться.
Забыла на прощанье оглянуться,
Как остывает брошенное тело.
Не приходи ко мне в мою палату
И надо мной не голоси навзрыд.
Мне выбило глаза ручной гранатой,
Последнее, что видел в жизни — взрыв.
Лес родной, зеленая волна,
Я в тебя укроюсь с головою.
Чтобы я не встретился с войною,
Чтобы не нашла меня война.
Боже, сделай так, чтоб смолкли пушки.
Боже, отпусти мои грехи.
Отведи меня к лесной опушке,
Где сережки розовой ольхи.
Я видел, как взрываются селенья,
Как старец голову оторванную нес.
Меня Господь лишил за это зренья.
Глаза истаяли потоком мутных слез.
Бабочка, красавица ночная,
Прилети, присядь у изголовья.
Может, это матушка родная
Весточку прислала мне с любовью.
Он думал о любви, когда упал снаряд.
В него вонзилась тысяча осколков.
Он думал, как снимал с нее наряд
И слышал звук струящегося шелка.
Мой милый доктор, добрый военврач,
Все вижу сквозь туманную дремоту,
Как "бэтээры" проносились вскачь,
И по горам стреляли пулеметы.
Не приходи в покои лазарета.
Не умоляй дрожащими губами.
В тот год цвело и полыхало лето,
И синева лежала под дубами.
Ты, в красных брызгах, полевой хирург,
Не отсеки мне памяти случайно
О белизне ее душистых рук,
О золотом колечке обручальном.
Он падал на подбитом самолете,
И черный дым за ним тянулся следом.
Теперь вся жизнь его
в мучительной дремоте,
Обрубки ног его накрыты теплым пледом.
Пусть боль не жжет пробитой головы,
Пусть не мерцает капельницы склянка.
Летели волны ветряной травы,
И в них металась бабочка-белянка.
Не докучайте мне в мучительном бреду.
Пусть все уйдут, и вдруг тогда приснится
Тот день, когда в сверкающем саду
Свистела мне восторженная птица.
Приснилось мне, что вместо прежних рук,
Оторванных шальной афганской миной,
Две легких ветки появились вдруг,
В листах зеленых и цветах жасмина.
ПАРАД
Я верю, что когда придет пора,
Когда оставят Родину невзгоды,
Грядет на Красной площади парад
Седых солдат афганского похода.
Пусть перед строем, отдающим честь,
Протащат ржавый корпус "бэтээра",
Его огнем изрезанную жесть,
Подорванную на камнях Панджшера.
Пусть караул торжественно замрет,
Пускай приспустит боевые стяги,
Когда ввезут на площадь вертолет,
С дырявым баком, без винтов и тяги.
Пусть затуманится Кремля прекрасный лик,
Когда тягач с трудом ввезет на площадь
На ободах сожженный "наливник".
Пуст флага алый шелк над ним полощет.
И пусть еще помедлят танков лязги,
Пускай замрут войска недвижным строем,
Когда покатят инвалидные коляски,
И в них — безрукие, безногие герои.
Тогда полки пройдут священным маршем.
Им честь отдаст с высокого гранита
Моей страны победоносный маршал.
Крест золотой. Звезда из лазурита.