ФАНТОМ
Человек знает, что умрёт,
но до конца не верит в это.
Полынный мрак. Тяжёлый свет.
Глухие думы.
Борюсь со смертью столько лет!
Борюсь угрюмо.
И, отогревшись под Луной,
Бреду по свету…
А смерть не борется со мной,
Ведь смерти нету!
И в дом вхожу, и на ветру
Грохочут двери.
И твёрдо знаю, что умру,
Да вот не верю.
Без веры в этом мире зла
Ничто не вечно.
И если б явью смерть была, —
Жилось бы легче.
Но верю, что храним Судьбой!
И в круговерти —
Я — не со смертью, а с собой
Борюсь до смерти…
СТИХОТВОРЕЦ
Хоть убей, хоть не убей, —
Душу в слове не раскроет —
Плод ущерба, раб страстей,
Юркий карла-стихотворец.
Жлоб до гробовой доски,
До тоски необоримой,
Но карябает стишки,
Воспевая край родимый.
Нынче я ни от кого —
Ничего не ожидаю,
Но печатаю его,
Даже чем-то награждаю.
И зачем стишки ему?
С ними путь один — в канаву.
Он же, видно по всему,
Поиметь желает славу.
Нынче словом правит ад,
Графоман, как вор в законе.
И Господь не виноват,
Что Поэзия в загоне.
Враз готов меня продать —
Блудный сын глухих околиц.
Жаль нельзя зарифмовать —
Слёту: "сволочь-стихотворец"!
Вон стоит он — конь в пальто,
Первый средь неблагодарных…
Впрочем, гении — ничто,
Если б не было бездарных!
ПОЛНОЧНЫЙ СНЕГ
Полночный снег всё тяжелее,
Но вижу въявь, а не во сне:
Смерть по заснеженной аллее
Легко идёт навстречу мне.
"Эх, Лёва, Лёва!.. Лёвка, Лёвка!" —
Твержу, чтоб враз не околеть,
И смерть свою хочу неловко —
За беспокойство пожалеть.
А смерть души во мне не чает!
Души не чает, хоть убей!
И утомлённо отвечает:
"Себя, мой милый, пожалей…"
Молчу с вниманьем бесполезным,
Но продолжает смерть моя:
"Мой милый, если ты исчезнешь,
То навсегда исчезну я…"
Ни слова возразить не смею,
И вопрошающе молчу…
А смерть уходит по аллее,
Меня похлопав по плечу.
У ОКНА
В старом парке листобой жестокий,
Всё темней осеннее окно.
И молчу, как дворник одинокий,
Недопивший грустное вино.
Но в ненастье не томлюсь спасеньем,
И упорно не включаю свет.
И не прячусь — за стихотвореньем,
Как порою прячется поэт.
А ведь мог бы скрыться в строфах тёмных,
И предстать, — ну как испанский гранд! —
Для влюблённых и — не для влюблённых —
В мой угрюмый, искренний талант.
Но не буду! Миновали сроки —
И совсем другое на уме…
И молчу, как дворник одинокий,
И душа, как женщина, в тюрьме.
ИМЯ МОЁ ЗВЕРИНОЕ
Я за каждый миг могу ответить!
"Всё пройдёт, как с белых яблонь дым…"
И душе — ну ничего не светит…
О, как тяжко с именем моим.
Но могу ведь сочинить такое
И такую красоту воспеть,
Что навек обманутся со мною —
Все, кто жаждет истину прозреть.
Но не буду против Божьей воли
Нагнетать лирический туман.
И оставлю тёмному безмолвью —
Красоты пленительный обман.
И томлюсь словами неземными,
И молчу, до срока поседев…
И сжирает душу моё имя,
Словно серну одинокий лев.
ТО ДА ЭТО…
Может, я не самый лишний,
Может, лишний, как никто…
Да простит меня Всевышний —
Не за это, так за то!
Кто-то скажет: "То да это?..
Что за примитивный стих?
Никакой фактуры нету,
Пиитизмов никаких.
И бездарная эпоха —
За пределами стихов,
Да и с образностью плохо,
Котюков — не Котюков!"
Дурака не обрываю,
Ибо слово мной живёт,
И угрюмо понимаю:
Смерть от жизни не спасёт…
ОТКРОВЕННОЕ
Сон больше, чем жизнь.
Надо ж, сдуру приснилось:
Будто вечность прошла,
И с тоски застрелилась
На рассвете душа!
Что за бред беспредельный
В забытьи бытия?!
Но, как выстрел смертельный, —
Ощущаю себя.
И смертельное эхо
Тупо давит виски…
Мне бы встать и уехать
В никуда — от тоски.
Мне бы счастья немного!
Вон как люди живут!
Но счастливых у Бога —
Не особенно ждут.
А меня и подавно,
Что возиться со мной,
Коль растратил бездарно
Свой талант неземной?!
Позабыл Божью Милость,
Словоблудьем греша…
Нет, не сдуру приснилось:
Застрелилась душа!..
Но на милость надеюсь —
Ну, хотя бы — во сне,
И молчанием греюсь
В ледяной тишине…
ПОСЛЕДНЕЕ ОДИНОЧЕСТВО
Ни упорства, ни твёрдости,
И успех не в успех…
Ни тщеславья, ни гордости,
Что пишу лучше всех.
Безнадёга кромешная,
И на радость врагу,
Я слова обгоревшие
Зарываю в снегу.
Будто вынес из пламени,
Будто вырвал у псов…
И молчу, словно памятник,
Над могилою слов.
Жить вообще-то не хочется,
Жизнь вообще-то — херня!
Но моё одиночество
Не вмещает меня.
Не вмещает поганое,
И не ждёт никого…
Да и я — без нагана —
Не вмещаюсь в него.
Смерть под соснами топчется
И не смотрит вослед…
И в моём одиночестве —
Одиночества нет…
В ГОРОДЕ ДВОЙНИКОВ
Был желанным и признанным
В этом городе злом.
А теперь тёмным призраком —
Хоронюсь за углом.
Не от недругов бешенных…
Я от них отобьюсь.
От себя многогрешного —
За углом хоронюсь.
Вот идёт злобным городом
Мой двойник неземной.
Как он выглядит молодо
По сравненью со мной!
Словно гранд-иностранец
Из нездешнего дня.
И не смотрит поганец,
Хоть убей, на меня.
И вся жизнь, как забава,
Двойнику моему.
Водка, бабы и слава —
Всё досталось ему.
Эх бы, дать ему по уху,
Чтоб мозги набекрень!
Из-за этого олуха
Я сегодня, как тень.
Эх бы, дать ему пенделя,
Да и выпустить дух.
Из-за этого "кренделя"
Я страдаю за двух.
Эх, ты время поганое.
А двойник ого-го!
Жаль, что нету нагана,
Чтоб прикончить его.
И в себе повторяясь,
Позабыв Божий страх,
Мой двойник, ухмыляясь,
Торжествует, как враг.
Но врага именитого
Без меня не убьют.
Ведь известно: за битого —
Двух небитых дают.
И вязаться не хочется
С двойником на года.
Его время закончится,
А моё — никогда!
Вот и вроде кончается
Время в городе злом!..
И двойник обращается —
В тень мою за углом.
НЕЛОВКОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
В тени отравленных деревьев,
Народ работный приютив,
Завод резиновых изделий
Был душен, как презерватив.
Я был почти трудоустроен
На тот заводишко, но тут —
Вдруг оказалось, что достоин
Пройти отбор в Литинститут!
И я решительно уехал,
А нынче, как из забытья,
Прекрасной молодости эхо
Уже почти не слышу я.
А нынче горечь душу гложет,
Что мог бы жить судьбой иной,
И шествовать с довольной рожей —
С работы тухлой проходной.
Но жив ли тот завод недужный,
Что всю округу отравлял,
Что ни одну живую душу —
Досрочно к Богу отправлял?!
Быть может, не пропал курилка?
А, может, разорился в прах?
И старость с тёмною ухмылкой
Мелькает в смутных зеркалах.
И в смуте тёмных сновидений,
Трубою адскою дымя,
Завод резиновых изделий
С тупой надеждой ждёт меня.
СЧЁТ
Золотая опушка.
Светоносная тишь.
Что ж ты, сучка-кукушка,
Как в могиле, молчишь?!
Моё время на мушке
Притомилось в тоске.
Что ж ты, сучка-хохлушка,
Держись клюв на замке.
Иль молчишь по приказу,
Тайну жизни храня?
Иль жалеешь, зараза,
Лишний год для меня?
Но во длани Господней —
Я в седой тишине,
И кукушка сегодня
Откликается мне.
И опушка ликует:
Я в Господних руках!
И кукушка кукует,
Не заткнётся никак.
Как взведённая чёртом —
Всё кукует в бреду…
И до срока бессчётно —
Моё время в аду…
ПАМЯТИ КОЛХОЗНОЙ ДЕРЕВНИ
Светятся нивы колхозные
В дальнем, забытом году.
Светятся травы морозные,
Светятся листья во льду.
Светится время грядущее,
Дышит в лицо горячо…
Светится женщина лучшая,
Светится что-то ещё…
То ли дорога рассветная,
То ли следы на воде…
Где моё время заветное?
Слово заветное где?!.
Всё, что мне было обещано,
Сгинуло в омуте лет.
И ни колхоза, ни женщины,
Да и грядущего нет…
И не расстаться, не встретиться,
И — бесконечна зима…
Но обещающе светится —
Вечная-вечная тьма…
НЕЧЕЛОВЕК
Бесследно не прошло общенье с дураками,
Кто был ничем — вовек не станет всем!
И снился человек с картавыми руками,
А может, — и! — не человек совсем!
Он яростно сгребал года остатней жизни —
Моей, не чей-нибудь, в глухую, злую тьму.
И не было со мной ни дальних и ни ближних,
Чтоб укорот примерный дать ему.
Он всё сгребал во тьму с неукротимой силой —
Сады и города, деревни и поля…
Он даже землю с собственной могилы —
И ту подгрёб по-сучьи под себя.
Он полнил пустоту с безумием упорным,
Но всё ж очнулся я, — ну из последних сил!
И вспомнил вдруг — о человеке чёрном,
Как он садистски гения гнобил.
Но тот чернильный монстр с лукавыми грешками —
Ну просто жалкий ноль, не страшный никому…
Царит нечеловек с картавыми руками,
Сгребающий весь мир в глухую, злую тьму.
Напрасно дурачьё утробисто смеётся,
Что, дескать, я — того!.. Что нагнетаю жуть!
Вот-вот нечеловек сожрёт с Землёю Солнце, —
И заодно Луну, а после Млечный путь…
* * *
Так погано, погано, —
Что поганей нельзя!
И в обнимку с врагами —
Золотые друзья.
Что за злое столетье?!
Дым-дурман-анаша!
И в обнимку со смертью
В ночь уходит душа.
А за старой дорогой —
Людоедская новь…
И с одной безнадёгой
Остаётся любовь.
Брюхоногое скотство —
Всё готово сожрать!
И, похоже, — придётся
Без любви умирать.
В абсолютной свободе
От себя самого…
Хорошо б на народе,
Только нету его.
Только тьма лихолетья, —
Только немощи ржа…
Но из смерти-бессмертья
Возвратилась душа.
И вселенское скотство
Захлебнулось в крови.
И, похоже, — придётся
Умирать от любви…
ОБМЕН
…Как давят эти злые стены!
Я в них безвылазно застрял…
Как будто в мир сей по обмену —
Пришёл — и душу потерял.
А ведь не думалось теряться —
Ни в этой жизни, ни в иной…
Да вот не стал никто меняться
Судьбою лучшею со мной.
И как-то стало всё неладно,
И отбиваясь от жлобья,
Сменял я разом беспощадно —
Себя на самого себя.
Но благостней Судьба не стала,
И что ни день — облом, обвал!..
И жизнь моя — во мне пропала,
И не обмен, а сплошь обман.
И давят, давят злые стены,
И беспощаден ход планет,
И ни обмана, ни обмена,
Да и меня как будто нет…
Но, слава Богу, брезжит утро,
И отступает гиблый мрак…
И всё меняется как будто,
И не меняется никак!..
ЭПИЗОД 3 ОКТЯБРЯ 1993 года
В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА
Моему другу-поэту Валерию Шитуеву
О, как всё тупо, как непроходимо!
Свобода воли, словно сон в тюрьме…
Я выхожу на выстрелы из дыма,
Но пули предназначены не мне.
Дым дыбится пластмассовой волною,
И снайперы стреляют наугад…
И замерли в дыму передо мною —
Какой-то двор, какой-то дохлый сад.
"В саду горит корит костёр рябины красной,
Но никого не может он согреть".
И ясно всё, и ничего не ясно,
И кто-то всё же должен умереть…
ПОЧТИ ЮБИЛЕЙНОЕ
Безнадёга глухая…
В дверь стучит сволочьё…
Ну а я умираю,
Умираю — и всё!
И душа не пределе,
И не мил белый свет…
Умираю без цели
Целых семьдесят лет!
Но себя не прощаю —
И прощенья не жду,
И почти обживаю
Своё место в аду.
Но об этом сегодня
Не пристало кричать,
Лишь по воле Господней,
Нам дано не прощать.
И прощай, безнадёга,
До скончания лет!
Никого, кроме Бога —
За душой моей нет…
И душа в невозможном —
Дышит звёздным огнём,
И молчание Божье —
В каждом слове моём…
БЕЗ СЛОВ
Подожди, если сможешь!
Мы на самом краю…
Но до срока, похоже,
Я себя хороню.
Подожди, моя радость!
Впереди — благодать…
Даже смерти не в тягость —
Жизнь мою подождать.
Никуда я не денусь
До последнего дня!
И в молчанье, надеюсь, —
Ты услышишь меня.
И молчу в круговерти,
И молчу в тишине,
Как молчат после смерти,
Как молчат… на Луне.
В ПРОСТРАНСТВЕ ЛИСТОПАДА
Тяжёлый листопад над городом завис,
И тяжела башка моя седая…
Но — за меня, как за последний лист,
Цепляется берёза молодая.
А я давным-давно собой не дорожу,
Я от стихов сбежал, я отошёл от прозы…
И болью неизбывной исхожу,
Как позвоночник сломанной берёзы.
И всё-таки цепляюсь за слова,
Сам от себя спасаясь, как от ада…
Болит башка, а больше — голова,
И ничего давным-давно не надо.
Я до рожденья сам себе не рад,
Не надо мне ни подвигов, ни славы!
Сорваться бы листом
последним
в листопад!
И долететь хотя бы до канавы…
Эй, кто там жаждет вечности — вернись!
Отравлены источники блаженства…
И всё-таки бессмертна эта жизнь,
Как злое торжество несовершенства!
ЧЁРТОВ ВЕК
Я родился человеком!
Но, увы, ошибся веком!
Но родился, чтоб любить…
Надо б раньше на столетье, —
Вот тогда бы обух плетью —
Мог бы враз перешибить.
Но не вышло!..
В рот вам дышло!
Век свободы не видать!
И во зле родного края, —
Мерзости земного рая —
Не желаю ожидать!
Но моё неожиданье
Не вмещается в сознанье —
Идиотов и калек,
Долго ждавших с придыханьем —
Вместе с Божьим наказаньем,
Как свободу, чёртов век!
Нет, не я ошибся веком,
Век ошибся человеком!..
* * *
Восходящий лунный свет,
Словно музыка безмолвья…
И душа, забыв про смерть,
Тихо полнится любовью.
И молюсь за всех живых,
Обращаясь лунной тенью,
Чтоб остался этот миг,
Словно вечное забвенье.
Чтоб сполна в земной глуши —
Мне любовь была ответом,
Чтоб молчание души
Обратилось лунным светом…
НА БОЛОТНОЙ ЗЕМЛЕ
Всё глуше голос чёрных трясин,
Во льду неверная гать…
Но мёрзлые листья с гиблых осин —
Никак не хотят облетать.
И небо грозит ледяным дождём,
И клёнов дрожат сердца,
И жаждут все остаться во всём,
Не став ни кем до конца.
А в Божьих обителях мест не счесть,
Но нет никого нигде…
И Тот, Кто безвинно взошёл на крест,
Ушёл по мёртвой воде.
И пусто в доме, словно Весной,
Никто никого не ждёт!..
И дождь ледяной, как столб соляной,
Болотной землёй идёт.
Последние листья летят с осин,
И я, в ненастном году,
Один по чёрному льду трясин —
Совсем не к земле иду!..