Олег
КОЧЕТКОВ
Вишневский
- поэт, Жванецкий - писатель! И это-то
после Кольцова, Некрасова, Пушкина,
Лермонтова, Тютчева, Боратынского,
Есенина (в поэзии), Гоголя, Достоевского,
Толстого, Горького, Чехова, Тургенева,
Бунина, Платонова (в прозе).
А что ж
я удивляюсь: памятники Высоцкому и
Окуджаве стоят. А Рубцов вопрошал, с
горькой усмешкой: "Кто такая -
Окуджава?"
И всё
это - на русскую душу! В сотый раз
повторюсь: "Темная ночь"
Богословского - это "Вокализ"
великого Рахманинова в его усеченном,
урезанном виде. А, впрочем - все это -
противно. "Нет Бога на земле!"
А это
стихи разных лет.
СЛУЧАИ
Хлопнул ладонью - убил комара!
И заалела на ней моя кровь.
Та, что еще в моих жилах вчера
Миру смиренье несла и любовь.
РОДОСЛОВНАЯ
Я ладонь положил на равнину,
И сквозь кожу пошел смутный гул...
Долго слушал я песню едину,
Пока в пряной траве не заснул.
А заснул - так приснилось такое,
Чему имени нет и конца:
Раздвигал я пространство рукою
До забытого ветром крыльца.
А на нем - не князья да бароны
И другая дворянская знать:
Черный ворон бьет долу поклоны,
А вокруг - никого не видать...
И напрасно рука раздвигала
Пред собою пространства кольцо:
Лишь одно, лишь одно выпадало -
Только поле и только крыльцо!
Хоть лица ускользающий высвет,
Хоть бы голос неясный, глухой!
Пусть унизит меня - не возвысит,
Только б знать: кто, откуда, какой?
Лишь крыльцо да широкое поле -
Вот и все... Остальное - темно.
Нет на свете возвышенней доли -
Знать, что большего знать не дано!
...Я лежал средь притихшей полыни,
Окуная лицо в облака.
И лежала рука - на равнине,
И на сердце - лежала рука!
* * *
Кирюше, внуку моему
Выживание наше, не боле,
На просторе когда-то родном.
Эта тяжесть новейшей юдоли -
На младенческом сердце твоем.
Эта тяжесть виной неподъемной
Пересилила волю мою.
И теперь, от себя же свободный,
На отшибе державы стою.
Промотавший отцово наследство,
Я, в слезах, уповаю сейчас
На твое васильковое детство,
На славянский разрез твоих глаз,
На, быть может, последний свой час...
ИМЯ
Холодит и беспокоит ветер
Сумрачное, редкое жнивье.
Ты зачем на этом белом свете,
Имя древнерусское мое?
Что тебе от этого простора
И земли, продутой сквозняком?
Где тебе - с отсрочкой или скоро -
Уготован горестный укром?
Что тебе от этого напева
Вечность обнимающих ветров,
Где твое мучительное древо,
У каких исчезнувших дворов?
Даль знобит и дышит так глубоко!
Всяк здесь равен: мертвый и живой.
Почему ж тебе так одиноко
Перед этой ширью ветровой?
На какую и на чью потребу
Ты в миру блуждаешь - не понять...
Раз произнесенное под небом,
Ты летишь, летишь к нему опять...
БЕЗЫМЯННАЯ МОГИЛА
Вот кто мог, кто умел без остатка
Растворить себя в мире живом.
Глянь, под небом - сырая оградка,
Осененная ржавым крестом.
И крапивы глухое забвенье...
Никаких об ушедшем примет:
Ни кончины, ни даты рожденья,
И ни буквицы имени нет,
Вот такая завидная доля!
Вольным ветром предстать для живых,
И дорогой разбитой, и полем, -
Мглистым отсветом в мыслях моих...
* * *
Никому ничего не оставить,
Кроме бедных прозрений души,
Да и то вряд ли можно прославить
Этот вымах порывистой ржи;
Этот выдох ликующей воли,
Горьковатый отечества дым,
Улетающий в ясное поле
По законам неясным своим;
Этот стылый, кочующий ветер,
Просквозивший тебя до основ,
Сиротливые сумерки вётел,
Обступивших твой дедовский кров.
Потому, что простор так распахнут -
Потому и распахнута грудь.
Только судьбы равнинные ахнут, -
Чтобы волюшки вволю хлебнуть!
Как рябиною даль окровавить -
Так же просто, в последней той мгле -
Никому ничего не оставить,
Кроме вздоха по этой земле!
ПАМЯТЬ
Лежал в чистом поле, касаясь
Дыханием тяжким - заката.
Стонал, что-то вспомнить пытаясь...
Казалось ему, что когда-то
Он так же лежал, умирая,
В траве, на безлесой равнине,
И солнце пылало, сгорая.
И мысли о доме, о сыне
Вот так же под сердцем болели,
В предсмертную скорбь воплотившись.
И так же ромашки алели,
К дыханью его прислонившись...
И так же ресницы смежила
Тумана осклизлая стылость.
Лежал он, а в памяти живо
Вся жизнь перед ним проносилась:
Как в поле ходил за сохою,
Как верил коню да булату.
Он слева пошарил рукою:
"Где - меч?" И нащупал… гранату!
НА РОДИНЕ
Шли холодные дни, и крепчали ветра.
Облака остудили ветлу.
Погрустил, помолчал - собираться пора,
Как студено на этом ветру!
Вот и побыл. Один. Походил, постоял
Перед небом и перед землей.
Одинокий - увидел, как воздух светал
Над повинной моей головой.
Поклонился. Услышал - стенает ветла,
Сиротливо ветвями сквозит.
А равнина лежит, широка и светла,
На душе человека лежит.
В ней мерцает печаль - изначальна, стара,
И простор так ранимо открыт.
И над нею свежеют такие ветра!
И слеза в долгом небе блестит!
В БРОШЕННОЙ ДЕРЕВНЕ
Крикнешь - а кто отзовется?
Ветер, цветы, облака?
Лишь из глухого колодца
Память твоя улыбнется,
Призрачна и далека.
Теплая пыль под ногами,
Ласточки над головой.
Длится и длится веками
Над золотыми полями
Звонкий их росчерк живой.
Что им до наших прозрений,
До биотоков в мозгу?
Весь человеческий гений,
Может, не стоит мгновений
Жизни в их смертном кругу.
* * *
Влачится судьба горевая,
Мучительно в завтра мое.
Россия от края - до края,
Но русскому в ней - не житье!
Куда ему сирому деться,
К каким кипарисам цветным?
Всплакнула заветная дверца,
Где веяло духом родным.
А все остальное - пустыня,
Без родины - тлен, пустота!
И ради чего, и во имя
Оставшихся дней маета,
Вся наша земная тщета,
Во имя какого креста?
Покамест текут ее реки,
Шумят в непогоду леса -
Закрой свои волглые веки
С надеждой, что есть - небеса!
ОСВОБОЖДЕНИЕ
Громоздились синюшные тучи,
Затаились листва и трава.
Надвигалась огромно, могуче -
Тьма клубящегося естества.
Мигом канули все твои думы,
А верней, они стали - одной.
Как восторженно и угрюмо
Восходила она над тобой!
Поднималась все выше, все круче,
Чернотой безнадежной слепя!
И срасталась с грозой неминучей,
Оставляя в покое тебя.
* * *
То ль цветы не дают мне проходу,
То ли я не даю им шагнуть,
Обрести в диком поле свободу,
Им одним предназначенный путь!
Все томлюсь и глазею, не в силах
Их под небом оставить одних,
Пребывающих в ярких и милых,
Ароматнейших грезах своих!
С вечным их беспокойным покоем,
Обдаваемым ветерком,
С запредельно-естественным, с коим -
Вряд ли буду при жизни знаком! -
Освежает, ласкает предсердье
Васильково-ромашковый сон!
А я - персть, средь фиалок бессмертья,
У мгновенья - прошу милосердья,
В незабудковый свой - погружен...
ВЕСЕННИЙ ЦВЕТ
Осыпается цвет ароматный,
Невесомый, нежнеющий цвет.
И смеется порхающий свет
Над печалью моей необъятной.
Над моею кручиной-тоскою,
От которой, как ночка, темна
Вся душа, и стенает она,
И рыдает горючей слезою!
Чистотой кружевной покрывая,
Освежая своей белизной,
Цвет веселый парит над бедой,
И ликуя и благоухая!
Боже мой, Боже мой, что со мною
И с моею родною страной?
А в родимой моей стороне
Только это осталось по мне:
Восхищенье цветов по весне
Перед грустною встречей с землею...
* * *
А что, если вправду Россия -
Та бездна, где сходится зло,
Где тучи его обложные
Над жизнью ползут тяжело.
Где разве лишь в вещих просветах
Порою возникнет на миг:
Пресветлейший лик Пересветов,
Сверкающий пушкинский стих.
И тем безотрадней, унылей
Грядущее небытие,
Ведь что откликалось Россией -
Замызгало имя свое!
Пустив по торгам и панели,
И вот с подорожной сумой...
Неужто она? Неужели? -
Не верится даже самой!
И взор застилает слезами.
О, Господи, - как солоны!
Ищите нас в мусорной яме -
Мы этой стране не нужны!
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ПУТЬ
Оттрубило в привольной душистой ночи
То, что звалось любовью.
Рот землею набей или криком кричи -
К твоему изголовью
Не поставит она возожженной свечи!
Откачнулись пространства, и лес, и трава,
И светила ночные.
И упала устало твоя голова
Да на ветры степные.
Только память одна и осталась жива!
И она все одно, лишь одно себе длит:
Образ, голос любимой.
Так жестоко тебе, одинокому, мстит
Хворью необозримой.
И в груди так дремуче и сладко болит!
Можно жизнь пережить стороной, как-нибудь,
Только память - едва ли!
Пусть же до крови щиплет она твою грудь
И в конце - как в начале.
Может, это и есть - человеческий путь.
ЖЕНЩИНА
Женщина, что ты такое?
Болью сквозишь вековою
Дальше небесных светил,
Ближе друзей и родных.
Путь до желаний твоих
Ветер один проложил.
Как тебе в этом пространстве
С грезами о постоянстве
Плоти твоей и души?
Взор устремляешь куда?
Будущие года
Слабостью не сокруши.
Да, ты не друг, не родня мне
Вздох на стезе стародавней,
Посох и тягостный сон.
Что уготовишь - приму
Во поле чистом, в дому.
Я для того и рожден.
Не осуди же ты строго:
Вся на земле не от Бога.
Как тебе властно - нагой!..
Где ты, в какой стороне
Руки простерла ко мне,
А обнимает - другой.
* * *
Ты дышишь в лицо мне, смеясь.
Вдыхаю твой смех я жестокий.
Какая неравная связь!
Поймешь ли, ко мне наклонясь,
Что мы и вдвоем - одиноки?
Ну, что там за нашей спиной?
Планет леденящие числа...
Но нет среди них ни одной -
Такой же болящей, земной,
Где сердце над бездной повисло.
Прими же за чудо, что нас
Бескрайнее время связало.
Покамест еще не погас
Огонь наших сумрачных глаз.
А это, наверно, немало.
А ветер нам студит виски,
Кровь бьется в ладони упруго.
Как близкие губы близки!
Они, как бессмертья ростки,
Надеждою ранят друг друга...
БЛИЗОСТЬ
Сколько лет, и часов, и минут
Мы тоскуем душою и кожей
Друг о друге, а горло дерут
Поцелуи, до стонущей дрожи...
Когда дерзкой аортой своей
Разрываясь, лечу в поднебесье, -
Отпусти, подтолкни, не жалей,
Что в сей миг в этой жизни - не здесь я!
Я за той разудалой чертой -
Где ни духа, ни плоти, ни крови.
Не греховный я и не святой,
А навеки погибший в любови!
* * *
Только смех, только слезы мои
На дыханье твое уповают.
И на плаху греховной любви
Моя буйная - с плеч упадает.
И летит мой восторженный стон
В невозвратные звездные дали,
Где судеб наших сладостный сон
Повторится на свете едва ли.
Потому так горчат эти дни,
Что еще нашу бренность связуют.
Потому так жестоко они
С нас последние страсти взыскуют!
И никто в этом смертном миру
Их полынность прервать не сумеет.
Твое имя болит на ветру.
И осеннюю кровь мою греет...
|