Ольга Белова-Далина __ И ДЛИЛСЯ ЧАС…
 Московский литератор
 № 24 декабрь, 2016 г. Главная | Архив | Обратная связь 



Ольга Белова-Далина
И ДЛИЛСЯ ЧАС…

     *  *  *
     Светает сквозь дожди.
                            Да будет слякоть!
     Всё, как всегда по осени: листве —
     желтеть, созреть — плодам и злакам,
     мне — привечать хворающий рассвет.
      
     Сентябрь уже.
                            Уныло, тускло, зябко.
     Не пишется ни прозой, ни стихом.
     Я строф чужих надкушенную мякоть
     во рту катаю мёртвым языком.
      
     *  *  *
     Предсказанный ливень потопом.
     Промокший до ниточки кто-то.
     Сквозь неба полотнище влажное,
     над рыжей кирпичноэтажностью,
     вдруг — солнце. И тени — резки.
     И рядом...
                   О чём я?                   
                                Так трудно
     прохладным сентябрьским утром —
     в три четверти, кажется, пятого
     читая Сергея Довлатова —
     июль вспоминать без тоски.
      
     ИЮЛЬСКИЙ КОЛЛАЖ
     Когда — как всегда, заранее —
     осень начнёт грунтовать холсты,
     мне вспомнятся кофеманий
     распахнутые
                           зонты
     на гулких широких улицах
     большого, как море, города
     и маленькая смешная пуговица
     открытого —
              мне навстречу — ворота
     рубашки твоей нелепой —
     как будто нельзя не в клетку —
     ещё — горячее небо,
     фонтан и на дне монетки.
      
     БУРАТИНОВЫЙ ИЮНЬ
     Шёл буратиновый июнь
     обычного, как будто, лета.
     По даче славного поэта —
     неистомимый Гамаюн —
     экскурсовод
              водила нас.
     Похож слегка на Пастернака, —
     с ним лбом покатым одинаков —
     я помню, ты в себе на час
     унял
              курильщика изъян.
     И — словно молчаливый идол
     с тобою рядом — Зинаидой
     себе самой казалась я.
     И длился час
             и счастье длил.
     Скрипели в доме половицы.
     И, не дослушав райской птицы,
     Ты вышел в сад и закурил.   
      
     ПРОГУЛКА
     В строку, в строку — булыжных мостовых
     для каблуков треклятых обходимость
     и трудное умение травы,
     что меж камней некстати народилась,
      
     ту — сверху — синь, те зеленя — окрест,
     и желтизну, обещанную маем,
     и птичий  преназойливый "оркестр"
     (пускай — назойлив, но — и ждан, и чаян).
      
     Туда же — и магнолии в цвету —
     как есть: не пересчитывать, не мерить!-
     ещё меня, пожалуй, — как бреду
     по вековой брусчатке Литомериц*.
     *город в Чехии
      
     В ПАРКЕ В. ГАВЕЛА
     Январский день приятно жёлт.
     Гуляю — беспричинно — в парке.
     Но, неожиданный и маркий,
     снег, солнцу вопреки, пошёл.
      
     Учусь у снега ворожбе,
     ловлю ладонями снежинки.
     В пруду — замёрзшие кувшинки.
     В кустах чирикнул воробей.
      
     Вдруг грязным показался парк,
     а воробьишки крик — надменным:
     передо мной — в почёте медном —
     застыл "свободы" патриарх.  
      
     ВСЁ ЕЩЁ ФЕВРАЛЬСКОЕ
     К тому придёт весна,
                           кто к ней готов,
     Минуя тех, кто "не зовёт, не плачет".
     Oттенком схож с топлёным молоком
     Kороткий тренч —
                          к весне готовлю плащик.
     Найду в прихожей крючковатый зонт —
     давно он бредит каплей дождевою
     в весеннем небе —
                           а февральский сон
     зонт примирил и с жаждой, и с зимою.
     Вот лодочки — две пары — каково
     им просыпаться после зимней спячки?
     Я извлекаю их из кладовой —
     готовьтесь, обленившиеся пятки!
     Прочь — сапоги!
                           Долой диктат пальто!
     Будь неизбежной, с холодом разлука!
     К тому придёт весна, кто к ней готов,
     а тренч и зонт, и лодочки — порукой.
      
     ТОТ, КТО СИДИТ В ЧАСАХ
     Тот, кто сидит на привязи в часах
     нацокивая языком минуты,
     рецепты судеб истово писал,
     гадая иногда на тусклой мутной
     кофейной жиже.
                               Господин и раб
     чужих иллюзий, был неосторожно
     широк душой он, но рассудком слаб...
     Теперь вот жду, что Боженька поможет.
      
     ПРО КРЫШУ
                 "Я себя променяла на веру в любовь..."
                 Екатерина Ивлева
      
     В ночное безвремeнье
     По отвесной лестнице
     На восьмом месяце —
     Не больна, но беременна,
     Как по кромке лезвий,
     На крышу лезла.
     Чтоб посмотреть на город,
     Чтоб ветерок — за ворот,
     И воздух свеж и стыл,
     И рядом ты.
     На крыше нас было трое.
     Теперь ты один и неустроен,
     И всё уже поздно...
     Но есть та крыша,
     Над ней — неслышно —
     Та ночь, те звёзды.
     Пора...
     Пора. K губам cвисток поднёс
     кондуктор. Прага. Главный
     вокзал.
                 Отходит плавно
     мой поезд.
                 И под стук колёс —
     и рельсовый и шпальный —
     забавно мне грустить о вас —
                 улыбкою наружу.
     Но, мой покой нарушив,
     заката воспалённый глаз
                 заглядывает в душу...
      
     ВЕРЛИБР ДОЖДЯ  
     Запах пыли, прибитой дождём —
     это запах дождя?
     или пыли?
     Вслушиваясь
     в голос из воспоминаний,
     в глаза из видений
     вглядываясь,
     орхидей наблюдая цветенье,
     ноктюрны Шопена
     выдавливая из клавиш,
     вчитываясь в откровения
     Кавафиса,
     проклиная уходяший день,
     глядя с надеждой в новый,
     я ждала, пока ожидание
     не стало частью меня...
     Запах пыли, прибитой дождём —
     это запах дождя.
      
     *  *  *
                 сестре Лене Руцкой
      
     До срока кто-то выпустил луну:
     пускай летит
     медлительною птицей.
     И пусть сегодня, как дитя, усну!
     Мне детство подмосковное
     приснится.
     Увижу васильковый океан
     и Никоново — океана берег.
     Там — живы — баба Клава, дед Иван,
     и в боженьку с икон
     там просто верить.
     А пироги — нахохлились в печи,
     на молоке топлёном —
     роскошь пенки.
     Там множество игрушечных причин
     поссориться,
     чтоб помириться, с Ленкой.
     Китайки там желтеют напоказ,
     в их яблочках —
                   живительные соки...
     А яблоки моих усталых глаз
     бессоннее
                   луны глазниц безоких!  
      
     ВОРОНА
     На высоких подмостках балкона,
     без особой нужды, вероятно,
     приземлилась —
     не птица — ворона,
     предурнушка из мира пернатых.
     У ворон некрасивые крылья,
     чёрный хвост,
     клюв, к несчастью, такой же
     (хорошо, всё же — клюв, а не рыло).
     И бывают они толстокожи.
     А, быть может,
     за их недопеньем,
     за унылым фасадом каркушьим,
     толстокожием и густоперьем
     притаились ранимые души.