* * *
Светает сквозь дожди.
Да будет слякоть!
Всё, как всегда по осени: листве —
желтеть, созреть — плодам и злакам,
мне — привечать хворающий рассвет.
Сентябрь уже.
Уныло, тускло, зябко.
Не пишется ни прозой, ни стихом.
Я строф чужих надкушенную мякоть
во рту катаю мёртвым языком.
* * *
Предсказанный ливень потопом.
Промокший до ниточки кто-то.
Сквозь неба полотнище влажное,
над рыжей кирпичноэтажностью,
вдруг — солнце. И тени — резки.
И рядом...
О чём я?
Так трудно
прохладным сентябрьским утром —
в три четверти, кажется, пятого
читая Сергея Довлатова —
июль вспоминать без тоски.
ИЮЛЬСКИЙ КОЛЛАЖ
Когда — как всегда, заранее —
осень начнёт грунтовать холсты,
мне вспомнятся кофеманий
распахнутые
зонты
на гулких широких улицах
большого, как море, города
и маленькая смешная пуговица
открытого —
мне навстречу — ворота
рубашки твоей нелепой —
как будто нельзя не в клетку —
ещё — горячее небо,
фонтан и на дне монетки.
БУРАТИНОВЫЙ ИЮНЬ
Шёл буратиновый июнь
обычного, как будто, лета.
По даче славного поэта —
неистомимый Гамаюн —
экскурсовод
водила нас.
Похож слегка на Пастернака, —
с ним лбом покатым одинаков —
я помню, ты в себе на час
унял
курильщика изъян.
И — словно молчаливый идол
с тобою рядом — Зинаидой
себе самой казалась я.
И длился час
и счастье длил.
Скрипели в доме половицы.
И, не дослушав райской птицы,
Ты вышел в сад и закурил.
ПРОГУЛКА
В строку, в строку — булыжных мостовых
для каблуков треклятых обходимость
и трудное умение травы,
что меж камней некстати народилась,
ту — сверху — синь, те зеленя — окрест,
и желтизну, обещанную маем,
и птичий преназойливый "оркестр"
(пускай — назойлив, но — и ждан, и чаян).
Туда же — и магнолии в цвету —
как есть: не пересчитывать, не мерить!-
ещё меня, пожалуй, — как бреду
по вековой брусчатке Литомериц*.
*город в Чехии
В ПАРКЕ В. ГАВЕЛА
Январский день приятно жёлт.
Гуляю — беспричинно — в парке.
Но, неожиданный и маркий,
снег, солнцу вопреки, пошёл.
Учусь у снега ворожбе,
ловлю ладонями снежинки.
В пруду — замёрзшие кувшинки.
В кустах чирикнул воробей.
Вдруг грязным показался парк,
а воробьишки крик — надменным:
передо мной — в почёте медном —
застыл "свободы" патриарх.
ВСЁ ЕЩЁ ФЕВРАЛЬСКОЕ
К тому придёт весна,
кто к ней готов,
Минуя тех, кто "не зовёт, не плачет".
Oттенком схож с топлёным молоком
Kороткий тренч —
к весне готовлю плащик.
Найду в прихожей крючковатый зонт —
давно он бредит каплей дождевою
в весеннем небе —
а февральский сон
зонт примирил и с жаждой, и с зимою.
Вот лодочки — две пары — каково
им просыпаться после зимней спячки?
Я извлекаю их из кладовой —
готовьтесь, обленившиеся пятки!
Прочь — сапоги!
Долой диктат пальто!
Будь неизбежной, с холодом разлука!
К тому придёт весна, кто к ней готов,
а тренч и зонт, и лодочки — порукой.
ТОТ, КТО СИДИТ В ЧАСАХ
Тот, кто сидит на привязи в часах
нацокивая языком минуты,
рецепты судеб истово писал,
гадая иногда на тусклой мутной
кофейной жиже.
Господин и раб
чужих иллюзий, был неосторожно
широк душой он, но рассудком слаб...
Теперь вот жду, что Боженька поможет.
ПРО КРЫШУ
"Я себя променяла на веру в любовь..."
Екатерина Ивлева
В ночное безвремeнье
По отвесной лестнице
На восьмом месяце —
Не больна, но беременна,
Как по кромке лезвий,
На крышу лезла.
Чтоб посмотреть на город,
Чтоб ветерок — за ворот,
И воздух свеж и стыл,
И рядом ты.
На крыше нас было трое.
Теперь ты один и неустроен,
И всё уже поздно...
Но есть та крыша,
Над ней — неслышно —
Та ночь, те звёзды.
Пора...
Пора. K губам cвисток поднёс
кондуктор. Прага. Главный
вокзал.
Отходит плавно
мой поезд.
И под стук колёс —
и рельсовый и шпальный —
забавно мне грустить о вас —
улыбкою наружу.
Но, мой покой нарушив,
заката воспалённый глаз
заглядывает в душу...
ВЕРЛИБР ДОЖДЯ
Запах пыли, прибитой дождём —
это запах дождя?
или пыли?
Вслушиваясь
в голос из воспоминаний,
в глаза из видений
вглядываясь,
орхидей наблюдая цветенье,
ноктюрны Шопена
выдавливая из клавиш,
вчитываясь в откровения
Кавафиса,
проклиная уходяший день,
глядя с надеждой в новый,
я ждала, пока ожидание
не стало частью меня...
Запах пыли, прибитой дождём —
это запах дождя.
* * *
сестре Лене Руцкой
До срока кто-то выпустил луну:
пускай летит
медлительною птицей.
И пусть сегодня, как дитя, усну!
Мне детство подмосковное
приснится.
Увижу васильковый океан
и Никоново — океана берег.
Там — живы — баба Клава, дед Иван,
и в боженьку с икон
там просто верить.
А пироги — нахохлились в печи,
на молоке топлёном —
роскошь пенки.
Там множество игрушечных причин
поссориться,
чтоб помириться, с Ленкой.
Китайки там желтеют напоказ,
в их яблочках —
живительные соки...
А яблоки моих усталых глаз
бессоннее
луны глазниц безоких!
ВОРОНА
На высоких подмостках балкона,
без особой нужды, вероятно,
приземлилась —
не птица — ворона,
предурнушка из мира пернатых.
У ворон некрасивые крылья,
чёрный хвост,
клюв, к несчастью, такой же
(хорошо, всё же — клюв, а не рыло).
И бывают они толстокожи.
А, быть может,
за их недопеньем,
за унылым фасадом каркушьим,
толстокожием и густоперьем
притаились ранимые души.