Леониду Анатольевичу СЕРГЕЕВУ исполнилось 80 лет. Странное, непонятное ощущение какой-то несправедливости, неправоты этого утверждения. Потому что в его глазах до сих пор светится неистребимое желание жить полнокровной жизнью, разудалый задор человека, готового на любую авантюру, юное лукавство вечного подростка-мечтателя, который только и думает, как бы сорваться в дальний поход или достать из-под стола запретную сигаретку.
Первый раз я обратил внимание на этого человека в начале 90-х годов. За какое-то застольное прегрешение тогдашний директор ресторана ЦДЛ Г. Алёшечкин заставил Леонида в преддверие Нового года нарисовать на свободном месте буфетной стены жанровую сценку из литературной жизни, и вот прозаик и художник Сергеев, в ту пору ещё моложавый и подтянутый, взгромоздившись на табурет, старательно малевал страшенного носорога, символизирующего критику, который поддевает под зад субтильного
поэта с лирой в руках.
Потом Л. Сергеев постоянно попадался на глаза: он руководил художественной студией при Доме литераторов, водил дружбу с детскими писателями… Короче говоря, в те переломные годы ельцинского капитализма особых отношений у нас не сложилось.
Но потом, постепенно, помаленечку мне довелось стать членом неформального кружка, который, думаю, можно по праву называть Сергеевским или Лёнинским. Есть в его облике что-то домашнее, располагающее к общению и откровенности, вызывающее чувство родства и уюта. Когда-то я назвал его хранителем той особой задушевной атмосферы, которая свойственна нашим писательским посиделкам в нижнем буфете. Окунёшься в эту домашнюю среду — и все передряги внешней жизни кажутся несущественными.
Впрочем, засиживаться за столиком — не в натуре Леонида Анатольевича. Несмотря на степенный возраст, ему ничего не стоит по-юношески вскочить и в мгновение ока оказаться на вечере в Малом зала, особенно если нужно поддержать мероприятие собрата по перу.
Разумеется, литераторские подмостки не обходятся без обсуждений. И тут Леонид Анатольевич оставляет в стороне свою доброжелательность и всегда готов сказать нелицеприятные слова по адресу самовлюблённого графомана, надутого рифмоплёта. В таких случаях его тихий глуховатый баритон оказывается громче иных речей и восклицаний.
Леонид Сергеев оказался верен литературе: и в лихие 90-е, и в последующее время он писал, и книги выходили, хотя афишировать свои писательские заслуги не в его характере. Юбилейные дни — не время для критического анализа, тем более что проза Л.А. Сергеева говорит сама за себя: в ней он остаётся верен традициям добротной русской классики и тёплого душевного реализма.
Важнее другое: с годами из боцмана нашего "трюма" он превратился в своеобразного домового, талисман, символ писательского сообщества ЦДЛ. Заскочишь при возможности в "подвал", повертишь головой или спросишь знакомых:
— А Лёня-то здесь?
— Здесь...
— Ну, слава Богу.
Это значит, мир стоит на своих ногах, всё в порядке, будем жить, Леонид Анатольич!