Есть на карте Вологодчины одна небольшая придорожная деревенька с причудливым названием — Сибла. Проехать её мимо, если вы соберётесь из Вологды в райцентр — Харовск, невозможно. Указатель направит налево, и через придорожный пустырь, чуть поодаль расположенной деревенской улице. Сколько домишек в деревне — от дороги сразу не сосчитать. Может, с десяток, а может быть, и чуть более — разросшаяся зелень хорошо скрывает их.
Отчего такое название-имя у деревни, особо не раздумывая, всяк вам тут скажет: "нарекли по одноимённой реченьке Сибле!", что течёт тут неподалёку и сливается с рекой по крупнее — Кубеной.
А вот уж откуда у самой реки такое название — вряд ли кто скажет. Старожилов-то в деревне уж почти не осталось, всё больше дачники. Но и для многих из них Сибла есть родная деревня — тут родовые корни, тут родились, провели детство, встали на ноги для взрослой жизни.
А заехать в Сиблу был у меня определённый повод — эта вологодская деревенька напрямую связана с именем и творчеством писателя Виктора Петровича Астафьева.
…Сворачиваем с асфальтированной трассы на просёлочную дорогу. Дорога делает "вилку", и мы, недолго раздумывая, забираем вправо, с трудом одолевая распластавшуюся от края до края, разбитую донельзя лужу, и выбираемся на подъём у первого крайнего дома.
Улица двухрядка, дома напротив друг друга. Домов, что говорится, свеженьких нет, всё старой постройки, век видавшие. Но из-за высокой травы — некоси никак не можем сориентироваться: было пробрались на машине, как нам показалось, на центральную улицу деревни, а оказалось — заехали в тупик. Развернулись и в обратную сторону. Спросить бы у кого, где астафьевский дом, да ни души кругом.
Вдруг примечаю у крайнего дома, мимо которого мы только что проезжали, мужчину. Видимо, заметил нашу снующую по деревне машину и решил выйти на помощь.
На приветствие незнакомца сибловец ответил взаимностью и подошёл к частоколу забора. На мой вопрос: "Где в деревне дом, в котором жил Виктор Петрович Астафьев?" — ответил тотчас:
— Да вон он. Тот, у которого во дворе с угла берёза растёт. Только там сейчас закрыто. Хозяин уехал на неделе.
— А сами-то Вы здешние будете? — назойничал я, расспрашивая своего случайного знакомого.
— Здешние. Все корни родни из Сиблы. Вот теперь в Архангельске живу, а сюда на лето с семьёй приезжаю.
— А Виктора Петровича помните?
— А как же! Мальцом я ещё в ту пору был, когда он в этом доме жил. Частенько он нас, местную ребятню, в лодку посадит и катает по Кубене. А то и на рыбалку прихватит. В любое время года приезжал он сюда. Рыбак был заядлый. Река-то вон рядом с деревней. И дочь Виктора Петровича — Ирину хорошо помню. Она и после него в дом часто приезжала…
Недолго длилась моя беседа с незнакомцем, в беседе с которым я даже не успел спросить его имени, но то, что он мне поведал, по своей сути, есть бесценные сведения.
В июле 1975 года в одном из писем (цитируется здесь и далее по книге В.Астафьев "Нет мне ответа", Иркутск, 2009 год), адресованных писателю Юрию Бондареву, Виктор Петрович писал "… Я тоже приобрёл себе дом в глухой деревне на берегу Кубены…"
Много лет прошло с той поры, когда хозяином дома был Виктор Петрович Астафьев, но дом совсем не изменился. Именно таким и видел его Виктор Петрович. Разве что лишний раз рубероидом, в простонародье "толем", перекрыли. Также к дому от деревенской улицы ведёт узкая, почти нехоженая тропка. Фасад дома плотно укрыт разросшейся "кудрявой" берёзкой, что до самой земли распустила ветви. У заборного частокола разросшаяся яблоня, по всему видно, посаженная уже новыми
хозяевами дома. Усадебная тропка к дому от калитки "вымощена" деревянным настилом. Да и сам дом простоват: четырёхскатная крыша, глубоко посаженные в косяках проёмов небольшие четыре окна, высоко поднятые от земли под самый карниз — и от этого создаётся впечатление, что дом хмурится, смотрит, словно исподлобья.
Основная часть избы для лучшего сохранения тепла ошелёвана, а стены двора, что пристроен к избе, так и остались при чистом бревне. С боку дома приторочена спутниковая антенна — новшество в деревнях, так сказать, связь с большим миром.
При доме огород, который и с новыми владельцами не пустует: ровные грядки картофеля — верное тому подтверждение.
Чуть дальше, у самого усадебного окоёма, берёза и несколько кедров, посаженных руками Виктора Петровича. По воспоминаниям самого Виктора Петровича, "сажалось несколько кедров, но естественный отсев сделал своё дело", ну а те, что выправились, теперь уже большие, кронами поднялись выше дома. Теперь по этим астафьевским кедрам и приметна усадьба.
Приобретал Виктор Петрович дом так, чтобы рядом непременно была река, как в родной Овсянке, где прямо за порогом гумна, течёт Енисей. Покупал дом такой, чтобы подальше был от городской суеты.
В ту пору Виктор Петрович был ещё не только заядлым рыбаком, но ещё и охотником. И домик в глухом углу Вологодчины был для него как никогда кстати.
Приезжал в Сиблу Виктор Петрович действительно в разное время года. Бывал и в зимнюю пору, и непременно в погожий денёк шёл к реке. Любил Виктор Петрович зимнюю рыбалку. Прокрутит лунку во льду и играет мормышкой, подразнивая окушков. Вспоминают, что до самого тонкого льда на реку хаживал, настолько азартен к рыбалке был. Рассказывали, что однажды едва беда не случилась — оторвало льдину и потянуло по реке. Чудом спаслись тогда, а то бы не миновать оказаться в ледяной весенней
водице. По весне хаживал в окрестностях деревни на вальдшнепиные тяги, а по осени постреливал утьву на перелётах да рябцов в ближайшем леске. Летом огородничал возле дома. Выросший в деревне и приспособленный с измальства к крестьянскому труду, не чуждался Виктор Петрович крестьянского труда. Да и сибловский огород "цвёл" при Викторе Петровиче. " …Маня посадила вот картошек маленько, гряду — свеженькие картошки, свои, своими руками выкопанные — это вещь! Посадила редиски, луку маленько, чесноку,
моркови, репы, салата, свеклы, укропа… Сделали мы ограду — лучше, чем в Кремле. …" — радуясь, пишет Виктор Петрович в одном из своих писем художнику Евгению Капустину. Вот как! Весь огородный "разносол" умещался на усадьбе Виктора Петровича. Но что где росло при знаменитом хозяине — сказать теперь трудно.
Вот и замечательная лирическая повесть "Ода русскому огороду", хоть и написана автором как доброе искреннее воспоминание о детстве, родилась на Вологодчине, и многие её страницы были написаны в сибловском доме.
Много чего вышло на свет из-под пера Мастера слова в стареньком сибловском доме. Рассказы, статьи, повести. В этом доме "ставились" на листы бумаги и главы главной книги писателя "Последний поклон". А уж роман в повестях "Царь-рыба" и вовсе полностью "прописался" в Сибле.
Мог ли догадываться прежний хозяин дома, продавший его Астафьеву, что эта осевшая в углах некрашенная изба станет на многие годы творческой мастерской великого писателя? Здесь, уединившись в спальне, которая служила и писательским кабинетом, Виктор Петрович работал. Заимев давнюю привычку работать за письменным столом в первую половину дня, Виктор Петрович следовал этому правилу и в Сибле.
Река, лес несомненно помогали Виктору Петровичу в творчестве. А ещё сенокосные луга, что простирались прямо за деревней по берегам реки Кубены. Летом они утопали в цветущем разнотравье, а осенью, успокоившись после последних покосов, просветлев, дремали, готовясь укрыться белоснежным покрывалом зимы.
А к цветам у Виктора Петровича была особая любовь. "…Я очень любил и люблю цветы. Бывало, заваливал избу жарками, медуницей, кукушкиными слезами, венериными башмачками…" — писал он в одном из своих рассказов-воспоминаний.
И в сибловском доме Астафьевых, если позволяло время, всегда были цветы. В горнице на столе, по свидетельствам сельчан, бывавших в астафьевской избе, чаще всего в простой стеклянной литровой банке всегда стояли полевые цветы. Стояли до "последнего поклона", покуда цвет не жух и не поникали цветки безжизненными былками.
Конечно, влекли в Сиблу Виктора Петровича сезонные огородные дела. Но порой приезжал он сюда и просто так, чтобы вдохнуть полной грудью деревенский воздух, освободиться на денёк-другой от городской круговерти, что не давала покоя. Приезжал в дом просто для того, чтобы истопив печь, отдохнуть в тиши избы, а если позволяла погода, то пройтись берегом реки, созерцая окрест. Вот как пишет Виктор Петрович в письме всё тому же Евгению Капустину в апреле 1975 года из Сиблы: "…Утром
я с автобусом уехал в Сиблу, топил печь, досушивался, потом принял снотворное и долго спал …." И следом " … Утром едва расходился. Истопил печь и сел работать… Писал, писал — глядь, с верхнего плёса пошла льдина, дыбится, ломается, кусты на пути гнёт и режет … Пришёл к Сибле, она разлилась, затопила кусты, бушует, грязная, взъерошенная, издали шумит, словно большой поезд на железной дороге…"
Живя на Вологодчине, Виктор Петрович очень тосковал по своей родине, по милой сердцу Овсянке, по Енисею, на вольных берегах которого прошло его детство. Тосковал о той сибирской природе, образ которой ложился на чистые листы бумаги его произведений.
И вот случилось то, что, наверное, и должно было случиться — переезд в родную Овсянку. Куплен небольшой дом, и самое главное — по соседству с домом детства. В июле 1980 года Виктор Петрович окончательно перебрался с Вологодчины на дорогие Енисейские берега, в родную деревню…
Сегодня астафьевским домом в Сибле владеют, можно смело сказать, хорошие люди. Я не знаю их, но со слов того самого сибловца, что встретил меня в деревне, если они в доме, то обязательно пустят любого, всякому дверь избы откроют и даже экскурсию проведут, сохраняя тем самым память о знаменитом писателе-сибиряке. Стараются держать дом таким, каков он был при Астафьеве. Хотя время неумолимо, и ветшающее дерево от года к году требует ремонта. Вот уже нужно руки к подбору приложить,
кое-где прорехи в пазах стен подлатать, крышу перекрыть.
А вот совсем недавно я узнал, что в 90-летний юбилей Виктора Петровича с честью установили на сибловском доме памятную доску, ставшую добрым знаком в придании избе музейного духа. Спасибо нынешним хозяевам за это дело!
Уезжая из Сиблы, прощаясь взглядом с рекой Кубеной, полями окружающими село, от самой главной трассы, уже зная, где находится астафьевская усадьба, я видел маковки тех самых кедров и крону той самой берёзы, что хранили под своей сенью память о великом русском писателе