ВЕЗУНЧИК
В ординаторской мужского отделения психиатрической больницы сидели четверо: врач Чмырёва Жанна Ивановна, бывший спортсмен, а ныне санитар Мерзота Виктор Аркадьевич, нотариус Эдуард Эдуардович Твердохлебов и больной Пашин Григорий Александрович.
Было обыкновенное майское утро тысяча девятьсот девяносто шестого года. Впрочем, Виктор в этот день рассчитывал на большую удачу.
Жанна Ивановна привычно обратилась к пациенту:
— Григорий Александрович, как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — подскочил больной, теребя дрожащими пальцами больничную пижаму.
— Сядьте, сядьте. Скажите, инопланетяне, которые приходили к вам до помещения вас в наше отделение, ещё появлялись?
Пашин испугался и зашептал:
— Я видел их ночью.
— Во сне?
— Нет. Они хотели забрать меня. Сделали укол. А я был привязан, и им не удалось.
Чмырёва растеклась в усталой улыбке. Она, работающая пенсионерка, давно жаждала покоя, а денег не хватало, и мечтать об отдыхе не приходилось.
— Эдуард Эдуардович, — повернулась она к нотариусу и непонятно зачем официально произнесла: — Вы приглашены, чтобы помочь нам в одном очень важном деле. Ну, вы в курсе.
— Григорий Александрович, — Твердохлебов посмотрел на больного, — вы проживаете один в трёхкомнатной квартире.
— Нет, с инопланетянами, — поправил Пашин.
— Мать умерла, ухаживать за больным некому, — уточнила Жанна Ивановна.
— Кроме вас другие прямые наследники есть? — поинтересовался Эдуард Эдуардович.
Пашин не понял вопроса.
— Нет, — ответил за него Мерзота, и капельки холодного пота выступили на его невысоком лбу.
— Григорий Александрович, согласны ли вы, чтобы Виктор Аркадьевич пожизненно заботился о вас? — продолжил Твердохлебов.
Пашин взглянул затуманенным взором сначала на санитара, потом на врача.
— Он не возражает, — озвучила Чмырёва молчащего пациента.
— Распишитесь вот здесь, — и нотариус ткнул пальцем в какие-то бумаги.
Больной расписался.
Твердохлебов, Чмырёва и Мерзота повозились ещё немного с документами. Эдуард Эдуардович передал нужные бумаги Виктору.
Мерзота полез в карман, вытащил портмоне. Зашуршали долларовые купюры. "Зелёненькие" перешли нотариусу и врачу.
Забытый всеми Григорий Александрович всё ещё теребил пижаму и бессмысленно смотрел перед собой.
"Свершилось", — пронеслось в голове у Виктора.
Его дежурство уже закончилось. Он вышел на улицу. Было пасмурно. Солнце словно не хотело показаться из-за туч. Птицы спрятались в ожидании дождя, и с ними исчезла привычная радость утра.
Мерзота размышлял о завершённой сделке. Он удовлетворённо тряхнул седеющей шевелюрой, потёр покрасневшие от усталости глаза, сел в свой "Ford".
У обочины дороги Виктор заметил густо накрашенную молодую женщину в короткой юбке и блестящей кофте. "Видно, тоже с ночной смены", — усмехнулся он про себя.
— Эй, — окликнул Мерзота незнакомку, предчувствуя приятное времяпрепровождение, — не хочешь со мной прокатиться?
— Легко! — выпалила та и заскочила в машину.
"Везунчик", — подумал о себе Виктор Мерзота и нажал на газ.
ГОСПОДЬ МИЛОСЕРДЕН
Светлой памяти монахини в миру Клавдии Максимовны Никулиной
"Спаси, Господи, и помилуй старцы и юныя, нищия и сироты и вдовицы, и сущия в болезни и в печалех, бедах же и скорбех..." — шептала матушка Мария слова утренней молитвы, и васильковые глаза её источали свет и тепло. Насыпав корму кошке, поправив подрясник и надетый по случаю жаркого дня белый апостольник, монахиня вышла из дома.
Такого сухого лета давно не случалось, и матушка медленно двигалась по зелёной широкой пыльной улице.
Приблизившись к храму, Мария увидела на паперти девушку лет восемнадцати. Руки, лицо и шея девушки были покрыты ссадинами, синяками и подтёками. Полинявшее, непонятного цвета платье с короткими рукавами едва прикрывало худое тело. Старые кожаные большого размера сапоги на босу ногу завершали странную картину. При виде матушки девушка сжалась и посмотрела на Марию глазами загнанного в западню волчонка.
— Ты чья будешь? — участливо спросила монахиня.
— Лопатинские мы, — тихо, с дрожью в голосе ответила девушка.
— А зовут-то как?
— Варька... Иванова.
— Знатная фамилия, — улыбнулась уголками тонких губ матушка Мария, и морщинки мягко заиграли на её лице. — Кто тебя так?
— Отчим. Маманька померла, а отчим говорит: "Убирайся из дому, дурочка. Без тебя на выпить не хватает."
— Как же до Москвы добралась?
— Автобусом. Добрый дяденька денег не взял. А тут пешком, — всё больше оживлялась девушка.
— А сапоги-то зачем?
— В сенцах стояли. Прихватила. Не босиком же бежать.
— Вот оно как... А я шла к Причастию. Да что уже... Пойдёшь ко мне?
— Пойду, — и в серых глазах Варьки мелькнула то ли искорка радости, то ли блик солнца в одинокой слезинке.
По дороге домой обе молчали, ловя на себе удивлённые взгляды прохожих.
Войдя в квартиру, Варька озадаченно спросила:
— Сапоги-то сымать?
— Сымать, сымать, — тепло улыбнулась Мария, — мыться будем и чай пить. Поживёшь у меня, а там посмотрим.
Пока девушка мылась, матушка накрыла на стол, как для дорогой гостьи. Одетая в Мариино платье Варька вышла в кухню раскрасневшаяся и довольная, присела на краешек табуретки, положила руки на стол и ничего не трогала. Матушка, отвернувшись, возилась у плиты.
— Варвара! Тебе зелёный или чёрный?
Ответа не последовало. Мария оглянулась, увидела спящую за столом Варьку, подошла и ласково погладила девушку по склонённой голове.
Раздался телефонный звонок. Боясь, что он разбудит Варьку, монахиня поспешила в коридор, где стоял старенький аппарат, сняла трубку.
— Здравствуйте, матушка, — послышалось в телефоне, — это Валентина. Помните меня?
— Как же, милая, тебя забыть? — тихо и мягко произнесла Мария. — Ты оформила договор ренты с парализованной старушкой?
— Думаю ещё, — вздохнула Валентина.
— Оформляй. Больную перевезём ко мне, во вторую комнату. Я буду за ней ухаживать. Да и помощница у меня появилась. Варварой кличут. А тебе с детками твоими достанется жильё.
— Не годится так, — донёсся из трубки взволнованный голос, — трудно вам станется, и неудобно мне.
— Годится, годится. Господь милосерден. Справимся, — твёрдо заключила матушка.
Постояв немного, Мария отёрла рукавом пот со лба, перекрестилась, прошла в комнату к киоту, ещё раз перекрестилась, зажгла свечу и негромко заговорила молитву Господню.
— ...И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим, — услышала матушка позади себя шёпот очнувшейся от короткого сна Варьки.
Они вместе закончили молитву и в надежде спастись от жары пошли в кухню пить неостывший ещё чай.