Виктор Пронин __ «ЖИЗНЬ ЗАЖАВ РУКОЙ НЕЗРЯЧЕЙ…»
Московский литератор
 № 2 январь, 2016 г. Главная | Архив | Обратная связь 



Виктор Пронин
Заслуженный работник культуры России

«ЖИЗНЬ ЗАЖАВ РУКОЙ НЕЗРЯЧЕЙ…»
Михаил ЧЕРДЫНЦЕВ. "Сезон отлова Ангелов: вместо дел". — М.: ИПО "У Никитских ворот", 2015.

     Когда-то писателю Уильяму Фолкнеру простодушный читатель задал вопрос:
     — Мистер Фолкнер, простите, пожалуйста… Я три раза прочитал ваш роман "Шум и ярость", но так ничего в нем и не понял. Что вы мне посоветуете?
     — Прочтите его еще раз, — невозмутимо ответил писатель.
     Мне кажется, что слова знаменитого американца может взять на вооружение поэт Михаил Чердынцев — у него в издательстве "У Никитских ворот" вышла новая книга стихотворений "Сезон отлова Ангелов: вместо дел". Во всяком случае, тот же простодушный читатель, ознакомившись с произведениями поэта Чердынцева, может задать ему, или просто произнести в пространство, тот же вопрос, который услышал в свое время Уильям Фолкнер.
     Но  я, как автор этих поспешных записок, хочу высказать и свое скромное суждение. Прошли годы, их прошло не так уж и много, и подобные вопросы никто Фолкнеру уже не задавал. Скажу больше — через некоторое время их не услышит и Михаил Чердынцев. А почему? А потому. Хороший текст, скажу откровеннее — талантливый текст, всегда находит свое место в искусстве, идет ли речь о поэзии, о прозе или о философских трактатах. Идет ли речь о "Слове о полку Игореве", о странных сочинениях Кафки или о стихах, которые ты, дорогой читатель, держишь в руках.
     На четвертой полосе обложки этой книги для уже упомянутого мною простодушного читателя помещено несколько строк об авторе. "Михаил Чердынцев — основатель и лидер русского минимализма, или образного малословия. Сегодня в русском минимализме, или в поэтическом ракурсе образного малословия сознательное ограничение лексического материала, использование одних и тех же фраз-ситуаций в сюжетных конструкциях, метафор, действий-понятий и слов-событий в разном контексте происходит путем смещения поэтических образов в сторону мало употребляемых словосочетаний". Терминология мне незнакома, поэтому я не буду изображать ее знатока. Постараюсь выразить свои восторги через голову терминов, не прибегая к их соблазнительному звучанию.
     Полностью это послесловие приводить не буду, нет в этом надобности, желающие прочтут непосредственно в книге. Тем более, что сам я в этой терминологии не силен и говорить буду о том, что меня зацепило, что порадовало и восхитило. Все это я испытал на ста страницах изящно изданного сборника — хвала издательству "У Никитских ворот", а также руководству издательства Олесе Емельяновой и Маше Должковой, к которым я испытываю непреходящее чувство восхищения и благодарности.
     Так вот стихи.
      О чем они? Любовь, дружба, понимание, непонимание, смерть, опять любовь… Что у нас с вами, дорогой читатель еще есть? А ничего у нас с вами больше нет. А кажущаяся насыщенность нашей жизни происходит от повторяемости всего перечисленного. А поэт Чердынцев еще раз обо всем этом нам напомнил. Что ему открылось в жизни, тем и поделился. Даже меня процитировал, да так деликатно и изысканно, что я себя и не узнал. Но меня это ничуть не зацепило — герои полотен  Пикассо тоже себя не узнавали. А вот герои художника Шилова — на расстоянии себя узнают. И велика ли их радость? А обнаженка Модильяни недавно на торгах за сто семьдесят миллионов долларов ушла. Вот бы художнику хоть малую часть этих денег! Как бы радовался Амадео! Со всеми долгами смог бы расплатиться, Аннушке Ахматовой колечко бы с камушком подарил! Кстати, об обнаженке Шилова — не знаю, как тебе, дорогой читатель, а для меня… Уж больно телом обильна. По сравнению с модильяновой красоткой, конечно.
     Возвращаемся к Чердынцеву, от которого так легко переходить к хорошим поэтам, хорошим художникам, хорошим читателям. Вот предложить, читатель, известному вам поэту издать его книгу стихов, состоящую из одних только его поэтических находок? Скиснет ваш поэт. А Чердынцев такую книгу не только написал, он ее еще и издал, что, как мне кажется, ничуть не легче. Любая его строка вполне годится для названия сборника, для названия самого стихотворения, для названия вот этих моих записок…
     Хочу предоставить слово автору… Может быть, на его пристальный взгляд я выбрал не лучшие строки, но я ведь заранее покаялся, сказав, что любая строка сборника достойна того, чтобы ее процитировать…
     Вот и получайте…
      
     Развяжи тишиной поясок обаяния!
     Мягко падают дни на ковер —
     То наших желаний летящих свидание…
      
     Отчего так лукаво дрожит занавеска,
     Терпкий запах дыханья вокруг?
     Если доводы губ твоих дерзко и веско
     Подтверждают движения рук!
      
     Хочу сказать, что любовь присутствует едва ли не в каждом стихотворении Чердынцева, но маленькая оговорка — ее, любовь, надо еще найти в стихотворении, узнать, принять! Потому что у Чердынцева это не просто Он и Она, это прорва времени, в котором можно заблудиться, расстаться, встретиться… Возникает нереальный мир, который можно увидеть разве что во сне…
      
     Век тает на далеком рубеже,
     где все, что было, предстает иначе…
     Пока лежит в моей руке горячей
     твоя рука. На дальнем рубеже,
     где будущее видится иначе.
     Простимся…жизнь, зажав рукой незрячей,
     такой безвольной и чужой уже.
      
     О, Боже!
     Незрячая рука…Безвольная… И уже чужая…
     Как это знакомо, и как это точно сказано!
      
     Ну, вот, прочитал я книгу Михаила Чердынцева, сборник стихотворений. И что? А ничего, на душе печаль. Но это хорошо, печаль — высшее достижение, которого может добиться автор. Хорошая литература всегда оставляет на душе у читателя чувство печали, потому что ее задача вовсе не в том, чтобы рассмешить, такая литература заставляет читателя и на себя самого, и на окружающую действительностьпосмотреть взглядом трезвым и требовательным. Искренние откровения всегда печальны. И автор передо мною раскрылся, как говорится, не лукавя, не тая. Оказывается, душа-то у него трепетная и настороженная, влюбленная и опасливая в любви — качество для поэта самое что ни на есть необходимое. А почему, собственно, для поэта? Это качество и всем нам не помешает.
     О любви можно писать по-разному, так же, как и снимать фильмы о любви. Чердынцев в своих произведениях ведет себя чрезвычайно деликатно — один только раз я встретил слово "губы" и несколько раз  — "плечи". И это  все. Поскольку я на своих страницах веду себя так же, то эта маленькая подробность запомнилась. Не знаю, в чем заключаются художественные законы минимализма, но законы настоящей литературы и высокой поэзии Михаил Чердынцев соблюдает неукоснительно. Так что любителям клубнички можно не беспокоиться. Отдыхайте, ребята!
     А что касается художников, которых я упомянул в начале этих своих поспешных записок, они возникли не случайно. Я нисколько не исключаю ситуации, когда придет однажды человечество к поэту Чердынцеву, постучится робко в дверь и спросит,путаясь в словах:
      — Михаил Арамисович,  дорогой…  Где же ты был до сих пор? А мы-то простодушные….
     PS. Единственную претензию к "минимализму" Михаила Чердынцева можно выразить в вопросе: а почему у столь талантливого, как мы уже успели заметить, самобытного поэта нет ни одной весомой литературной премии? Прошу всех уважаемых литературных деятелей, справедливо распределяющих литературные награды, считать эту статью официальной рекомендацией.