Валерий Иванов-Таганский __ НИКОЛАЙ ПЕТЕВ: «МОЯ ОДИННАДЦАТАЯ ЗАПОВЕДЬ»
Московский литератор
 № 11, июнь, 2015 г. Главная | Архив | Обратная связь 


Валерий Иванов-Таганский
НИКОЛАЙ ПЕТЕВ: «МОЯ ОДИННАДЦАТАЯ ЗАПОВЕДЬ»

          
     Он любил Чехова. О Чехове Николай Петев знал практически все. Вплоть до того, как Антом Павлович питался. Не исключено, что именно поэтому Николай с утра не завтракал. Пил только кофе, а в обед любил бульон. Со мной он был всегда откровенным. Зная о том, что дальше меня ничего не пойдет, он делился своими наблюдения о болгарских писателях. Как правило, это были добрые, юмористические зарисовки. Своим коллегам писателям он многое прощал. За редким случаем горько говорил: я ему помог, а он обиделся, что мало.
     Николай Петев был сильным человеком. У него была внешность интеллигента-разночинца. Голос был негромким, а манера общения больше просительная, чем командная. Силу ему придавали убеждения, и — любовь к России. Есть один аспект, о котором нельзя говорить не без уважения.
     Несмотря на виртуозную гибкость политической и творческой элиты Болгарии, многие писатели сохранили чувство генетической привязанности к стране-освободительнице. С годами это не выветрилось и в критических ситуациях по-разному проявлялось. Вот почему писательское "меньшинство" на каждых выборах хоть и боролось за "либеральный курс", но, в конце концов, уступая большинству, своим Председателем все-таки выбирали Петева.
     Не в пример многим писателям, он хорошо разбирался в политике. (Одно время он даже был выдвинут БСП на пост вице-президента Болгарии). Нередко говорил, что России за короткий период надо пробежать расстояние развития, которое другие народы и цивилизации проходили в течение долгого времени; к тому же без войн и революционных потрясений. "Если эта точка "фазового перехода" не произойдет, — повторял он, — Россию ототрут на обочину для прозябания на задворках истории". Говоря о малых нациях, живущих на границах больших цивилизационных ареалов, Петев утверждал, что "встраиваясь в глобальный мир нельзя, прикрываясь национальными интересами, поддерживать продажную элиту, привыкшую к роли перебежчиков и цивилизационных оборотней, к ощущению себя то ли жертвой, то ли пионером исторического процесса".
     То, что по ошибке воспринимали за его "слабость" как руководителя, опять-таки, исходило из любви к России. Не было собрания, чтобы его не упрекали за русофильство и заметное небрежение к западной культуре. Многим помнится его шутка: когда лауреат Пулитцеровской премии расхвастался об истории "американской цивилизации", Петев прервал его и, указав на ближайший забор старинного дома в Софии, сказал: "Господин, забор этого дома на триста лет старше вашей цивилизации".
     Отчетливо помню, когда я первый раз познакомился с Николаем в Болгарии, в ресторане "Парнас".
     В этом мрачноватом, старинном доме на втором и третьем этажах находится резиденция "Союза болгарских писателей", а внизу — в ресторане, где, как и у нас в "Доме литераторов", было "место небожителей подвала". Там за ракией и чашей вина нередко решались текущие вопросы писательского сообщества. Разговоры были демократичными, как правило, много шутили и в меру выпивали. При этом никаких начальственных нот в общении Петева с коллегами я никогда не замечал. В своем кабинете на улице "6-е Сентября" он бывал редко. Вообще, как мне показалось, он был не кабинетным писателем и руководителем. Писал чаще у себя "на селе", в провинции, где под лестницей своего дома забетонировал в стальной капсуле "послание будущим поколениям Болгарии". Многим это показалось чудачеством, но мне, присутствующему на этом "историческом акте", это понравилось. Это был домашний спектакль, в котором я был дорогой зритель. Он нередко обращался к писателям со словом: "Дорогой!" Кабинет не добавлял ему значимости, он его съеживал и уменьшал, ему было неуютно перед такими же писателями изображать из себя благодетеля и патриарха. Вместе с тем, когда проходило знаменитое совместное путешествие писателей Болгарии и России на теплоходе "Илья Репин" по Волге и городам и весям этого края, Петев напоминал сказочного флотоводца, сумевшего вместе с поэтом В. Масаловым (руководителем русской делегации), придать этим "литературным баталиям" историческое значение.
     В свои приемные часы в писательской организации он работал без очередей, и даже когда стал депутатом парламента, ничего не изменилось в его стиле. По-прежнему все его друзья и соратники встречались с ним в ресторане "Парнас" Это было так по-болгарски и по-домашнему, что сразу становилось ясно, что именно здесь можно обо всем договориться.
     Летом 2007 года, в пору первого знакомство, я приехал в Болгарию с тем, чтобы передать Петеву письмо с сообщением, что отныне новая группа во главе с Михалковым будет руководить МСПС. К этому сообщению и к моей миссии Петев отнесся с пониманием и вполне по-товарищески. Единственный вопрос, который он задал: "Ну, теперь, я надеюсь, это надолго?" Я ответил уклончиво, хотя в душе хотелось верить, что надолго.
     Когда он тяжело заболел, многие люди и общественные организации стали помогать ему. Помогли и мы: в МСПС и в МГО СП России тоже были собраны деньги для его лечения. Он часто звонил из онкологической больницы Хьюстона и непрестанно благодарил за помощь. Его характерный голос оставался по-прежнему веселым и бодрым.
     Вскоре после операции он приехал с женой в Москву. Он излучал веру и надежду. Его жена Теодора всегда была рядом: красивая, под стать ему неунывающая. Только в выражении её лица нередко возникала тревога, которую она прятала даже от близких людей.
     Именно в это время у него появилось определение: "одиннадцатая заповедь".
     — Если бы я был апостолом, то попросил бы Всевышнего к десяти заповедям добавить одиннадцатую: "Будь благодарен!".
     Он и впрямь благодарил Судьбу за то, что она подарила ему много радости за эти недолгие, полные труда и созидания годы. Он благодарил друзей за сердечность, Болгарию — за чувство родины, жену Теодору за беспредельную преданность и любовь. В Москве в издательстве "У Никитских ворот" по предложению председателя МСПС И. Переверзина начали готовить к изданию его книгу на русском языке.
     Свою любимую одиннадцатую заповедь "будь благодарен" он успел сказать тем, кто помогал создать эту книгу: председателю исполкома МСПС И. Переверзину, издателям Олесе Емельяновой и Марии Должковой, редактору-переводчику Диане Чекийской-Ивановой, поэту Всеволоду Кузнецову, переводчику, главному редактору болгарской литературной газеты "Слово", поэту Наде Поповой.
      
     Николая Петева больше нет. Он ушел… Умер… Но книгу "Имя твое — Надежда" он видел, читал её. Книга лежала у изголовья, когда он умирал.
     Я помню, как Николай искал её название. Шел по горячо любимой Москве и что-то нашептывал. Повернулся ко мне и негромко, вслушиваясь в звучание согласных, прошептал: "Имя твое — Надежда". Он был человеком Замысла. Большого замысла для Болгарии и своего — поставленного ему Всевышним.
     Какие грандиозные у него были планы по развитию творческих связей с Россией! С какой заряженностью он приезжал к нам со своей очаровательной женой Теодорой в Москву! Мы встречали их в аэропорту, везли на всевозможные встречи, в горячо любимое ими Переделкино...
     К писателю Николаю Петеву в России прислушивались, его любили и увлекались его идеями. Вот почему ему так нужна была Надежда на воплощение его замыслов. Надежда на жизнь, на любовь, на то, что после него непременно что-то останется. И осталось! Остались навсегда: неподражаемый юмор, интеллигентность, доброта и незабываемая улыбка.
     Но главное, осталось его Слово!
     Он провел столетие "Союза болгарских писателей" — держась за воздух. Он выстоял. Только в конце церемонии попросил одного из товарищей прислонить его к стенке, чтобы не упасть. В эти дни он держался на Духе — так говорили его друзья и коллеги. Его похороны стали клятвой на верность его идеям. Он провел "писательский корабль" Болгарии через непогоду и недоверие, через бури, конфликты и зависть. Он вывел "Союз болгарских писателей" на такую высоту, что теперь все будут ровняться на его достижения в истории болгарской культуры. Он ушел от нас и остался с нами. Остался на "Аллее Славы".