ЗВОН
В двенадцать лет я был заядлый рыболов. И вот тогда на берегу Иртыша, когда, закинув удочку, следил за поплавком — мне проломили голову.
Удар был настолько сильным, что показалось, будто рухнула планета. А звон от него стоял в ушах такой, как будто вся земля (Вселенная!) — это колокол мира.
Булыжник прилетел со скалистого обрыва, утопавшего в зелени кустарника. Оттуда, куда, смотав удочки и направляясь домой, поднялись два олуха (один мой ровесник, другой постарше). Камень нанёс удар неожиданно — в самую макушку.
И вот вопрос:
— За что? За удачный улов?
Видимо, да: у меня рыба клевала одна за другой, а у них нет.
БАНЯ
Дома-то их, некоторых мужиков, уже никто не слушает. Никому они не интересны. Потому они и ходят в баню только затем, чтобы пооригинальничать — исключительность свою показать.
Примерно так выглядит это банное позёрство: в парилку вскакивает зачумлённый мужик.
— За прокладкой бегал? — подковыристым вопросом встречает его лежащий на полу кореш; подстилку для полков вдоль стены или для пола, чтоб зад не жгло, он переименовал в прокладку — умный такой.
— Угу! — отвечает мужик и возится с подстилкой, как с бабой — то прямо на неё ляжет (от пара-то ломает), то на пол, то на полок повыше её мастит.
— А она у тебя с крылышками? — язвит кореш.
— С крылышками! — сопя и покряхтывая, соглашается мужик.
— А чё ж, …, не летаешь?! — основательно припечатывает своего товарища банный кореш.
И парилка содрогается от хохота.
А на веранде, куда я вышел, ведущей на банный двор, в тот же самый момент другие уже мужики спор затеяли — клянут Америку и американцев. Но среди них сидит, конечно, тот, кто обязательно всем противоречит:
— В Афганистане, — говорит данный… явно позёр противоречий, — тринадцать тысяч наших погибло, но это надо умножать на десять.
Это он после того, как стало доподлинно известно, что за такой же период, каковой был у нас в Афганистане, а именно: десять лет боевых действий, американцы потеряли во Вьетнаме пятьдесят восемь тысяч убитыми, мы — тринадцать тысяч восемьсот тридцать пять. Войны же в Персидском заливе (Ирак и т.д.) обошлись американцам уже в семьдесят три тысячи восемьсот сорок пять погибших.
— А ты американец, что ли? — Резко наехал на балагура-арифметика: — Что ты всё на десять умножаешь?!. Сидишь в русской бане, в центре России — в Москве, и умножаешь?! Кто тебе дал право цифры завышать?
Я заткнул его. Хорошо заткнул! А сам не мог успокоиться: ну, откуда эти клоуны берутся? Всё они на десять умножают и всегда делают так, чтоб всё против нас было.
ОГОНЬ, ПЛИ!
Мой директор общеобразовательной школы, где я учился в юные годы свои, воевал под водительством Рокоссовского, командовал ротой, в состав которой входили в основном бывшие зэки — заключённые советских тюрем и лагерей.
— Такие отчаянные ребята были! — С восторгом говорил о них мой директор-фронтовик, боевой офицер советской армии. — Накануне накормили нас гороховым супом. Идёт артподготовка, пули свистят, снаряды рвутся. А тут двое бывших зэков (когда голову высунуть из траншеи нельзя) взлезли на бруствер. Один, встав задницей в сторону Варшавы (её-то и готовились брать как раз), спустил штаны, оголился. А другой со спичками, стоя во весь рост рядом, скомандовал: "По вражеским батареям
— огонь, пли!" И чиркнул спичкой. А я ж не знал, что этот газ горит… Такое пламя выскочило оттуда, что я тебе дам!..
ЧИТАЮЩИЙ НАРОД
В те добропорядочные советские времена, когда пуще всего берегли приличие — пьяным быть считалось очень некрасивым делом. Поэтому, войдя в вагон метро, человек, находившийся под мухой, присев на сиденье, тут же раскрыл журнал и сделал вид, что читает. А журнал, оказывается, который он держал в руках, был перевёрнут вверх тормашками.
ЗА МНОЙ — НА ВАРШАВУ
Впервые после долгих лет забвения фронтовиков по-настоящему вспомнили при Брежневе — в 1965 году. Вся страна тогда праздновала XX-летие нашей славной Победы! Один герой того времени, реальный участник Великой Отечественной войны, явился домой после городского мероприятия в стельку готовенький и всю ночь Варшаву брал, кричал во сне: "За мной на Варшаву!". Потом, когда случалось ему приходить в подобном виде, жена неизменно спрашивала: "Ну, что? Сегодня опять
Варшаву брать будем?!"
ВОТ КАК БЫВАЕТ
Выйдя из кабинета доктора, пациент радостно сообщил ожидающим очереди на прием:
— Я ведь много лет лечился у этого доктора. Потом она ушла на пенсию. А мне назначили другого участкового. А я к назначенному никогда больше не пойду. Потому что захожу как-то, а она: "А-а, — говорит, — как, ты ещё живой?!" Я в ужасе от неё выскочил — всего колотит! — и вдруг вижу: по коридору мой прежний доктор идёт. Вернулась, оказывается, не усидела на пенсии. Я к ней и попросился, рассказал всё. Она и взяла меня. Вот как бывает!
БИТЬ НАДО ПЕРВЫМ
В рабочем посёлке, в котором протекало моё детство, на ту пору не было пассажирских автобусов. В музыкальную школу, где я учился игре на баяне, приходилось ходить пешком. Лучше всего преодолевать этот длинный маршрут в осенне-зимне-весеннее время считалось по шпалам. Они не заснежены, ускоряют ход и прочее.
И вот иду я как-то раз после занятий по зимнему солнышку, а с пригорка спускаются два пацана. Один побольше меня, другой поменьше. Тот, который побольше шепчет тому, что поменьше: "Давай этому прилизанному накостыляем!"
А в "прилизанности" моей было только то, что я нёс в руках музыкальную папку на шёлковых верёвочках и в ней лежали разные ноты разных красивых русских народных песен. Я вообще-то не предполагал, что можно ни с того, ни с сего взять и подраться. Поначалу я даже растерялся, услышав такое.
Но я не пожалел ни песен, ни папки — я швырнул в строну косогора нотную папку и без всякого словесного предупреждения первым треснул по уху не ожидавшему такого вероломства моему противнику-"здоровяку", а следом и противнику-"коротышке". Они взялись бежать наутёк.
И я тогда понял, что бить всегда надо первым.