По большому счёту, каждому бы сыну написать книгу о матери. Хотя бы в том хрестоматийном смысле, что все мы родом из детства. Такую книгу полезно оставить в наследство своим детям и внукам, чтобы помнили родство. Но тем более ценно, если получится отобразить в своем личном поклоне матери ещё и более широкое родство, уже не только кровное, но и общенациональное, которое роднит тебя не только с твоей роднёй, но и через неё — со всем народом, откуда именно родом и всё твоё детство. И только потом уже — ты из него, разве не так? Вот не зря же говорят в народе, что героев только Родина рождает? Так что и в данной теме, как сказано Баратынским, дай Бог каждому постичь как предел творческого постижения "точный смысл народной поговорки"…
     Пожалуй, именно это удалось Борису Рябухину в его новой книге "Открытый урок матери", только что вышедшей в рязанском издательстве "Литера М". И не случайно по всему видно, как нелегко давалась автору каждая страница, как неровно складывались главы во внешне вроде бы  биографическое, а внутренне вполне эпическое повествование. Ведь если пишешь в первом лице про свои личные дела и думы, то это всего лишь мемуары. А если как Рябухин в третьем лице и про себя, не говоря уж о матушке, батюшке и других родичах и знакомых, то тут уж претендуешь на пусть ограниченные знанием и талантом, но многогранные образы времён, в которых уже не только личное, но и народное в развитии отображаешь. Хотя бы по платоновскому образцу, что "без меня народ не полный"…
     Поначалу кажется, что этот авторский замысел входит в противоречие с избранной им манерой и композицией повествования, изобилующего ретроспективными отступлениями от хронологической последовательности или забегающего далеко вперёд к нынешним то прозаическим, то стихотворным умозаключениям о тех или иных биографических фактах. Однако разве мы все не так же мучительно возвращаемся к тем моментам фамильной или личной истории, которые неразрывны с ещё доныне памятными общенародными горестями или радостями? Как не возвращаться к судьбе ссыльного деда или бросившего семью отца? К ежедневному материнскому подвигу лишений и наперекор им сохранённым нравственной чистоте и достоинству сельской учительницы? К добру, посеянному ею в умах и сердцах учеников, которое возвращалось их искренней благодарностью и участием?..
     И география книги вполне эпична: из родовой Астрахани в донские степи, от предвоенного Сталинграда до послевоенных магаданских поселений бывших зэков, а оттуда до Москвы, что не только "бьёт с носка" одержимого творчеством учительского сына, но и даёт почву вузовских знаний и профессии? Словом, ничего не упустил почтительный сын из того открытого урока, который дала ему матушка, и рассказал обо всём честно, без заманчивого нынешнего "вопрекизма", когда всё хорошее в жизни многим, советского родства не ведающим, свойственно объяснять исключительно личными добродетелями, а всё худое относить на счёт "богоборческой власти" и бессердечных партократов. Мало ли нынче последышей "жертв политических репрессий", предки которых на поверку были банальными расхитителями общенародной собственности или были подставлены оными из шкурных интересов, а отнюдь не за добродетели? Вот и дедушка автора поплатился за свою доверчивость, подмахнувши фальшивые документы на продовольственный обоз в голодные 30-е годы, и подставили его вместо себя не коммунисты, а те же шкурники и их лицемерные пособники из власти...
     Так что никак не стремится автор приукрасить фамильную историю на фоне словно намеренно омрачаемой им действительности, которая и сама по себе бывала мрачна безмерно, однако не этим же жили, а светом! Его тоже найдёте вы немало на страницах книги, и тем он ценнее, что и он здесь нигде не придуманный, а упрямо пробивается через все "мерзости жизни", в чём уже наверняка сказалась вольно или невольно наследуемая Рябухиным горьковская традиция, что само по себе разве не светлый дар нашего советского прошлого? Или даже от Достоевского идущая традиция русской литературы "при полном реализме найти в человеке человека", его свет, а не тьму?
     Финальный внутренний монолог матери звучит отнюдь не оптимистично:
     "Боря и Маша весь день на работе. И Полина говорила сама с собой, тяжело и медленно расхаживая со стулом по коридору от своей комнаты до кухни и обратно: "Это мы проходили, и ничего путного не видели и не увидим. Сейчас живём на таблетках, небо коптим, как я думаю. Вот уже 83 года мне. Им, знакомым и друзьям задушевным, которые были такие же, как я, уже 85 лет, 86 лет, 90 лет. Только их усилия, выработанные трудом, заставили их жить и вспоминать лучшее. А ведь сколько всего тяжёлого перенесли и переносим сейчас. А думали: вот наступит лучшее время, заживем. А оно не наступает, оно прошло. И движется и приближается наш финиш! Я это услышала сегодня по телевизору, от милого чужого человека. Так ведь и было, и будет у нас до конца жизни. Да жизнь ли это? Может, у новых русских что-то изменится в следующем веке... Неужели будет всё так же, как в прошлом?"...
     Однако мы-то помним, что всё предшествующее суровое повествование сына о матери именно авторским поэтическим осмыслением выправляется.