|
Идёт семидесятый год со дня Победы в Великой Отечественной войне, а тема войны не отпускает, напоминая о себе то старыми фотографиями, то окопами и воронками в дачном лесу, а то вдруг неожиданным письмом внука однополчанина отца, — и затевается переписка, обмен фотографиями и воспоминаниями о наших предках, молодость которых пришлась на годы войны. Вот и двухдневная поездка в Берлин, задуманная как посещение балетного спектакля, превратилась в поездку
Памяти о героях штурма Берлина. Впечатления от величия наших танков, которые своими гусеницами отмерили весь путь до победы и замерли на вечном посту мемориала павшим советским воинам в парке Тиргартен, от следов пуль и надписей наших солдат, сохранённых на стенах в Рейхстаге, даже рядом с кабинетом А.Меркель, от подъёма на вершину холма, где сохранилось бетонное укрепление зенитной батареи немцев Гумбельтхайн, — всё это затмило впечатления от балета.
Да и сегодняшние события на Украине, где почти у каждой российской семьи есть если не близкие или дальние родственники, то хотя бы друзья или знакомые, за которых болеем душой, не дают забыть, как хрупок Мир на земле, и сколько горя приносит безумие войны.
ШТУРМ БЕРЛИНА
Был долог путь, кровав и труден.
Пришла пора держать ответ
за все поломанные судьбы
в июньский взорванный рассвет!
За разоренную Отчизну!
Уже почти повержен враг,
но смерть пожнёт немало жизней,
пока падут Берлин, Рейхстаг.
Сквозь минные поля и пули,
сквозь укрепленья в три ряда
две армии кольцо сомкнули
вокруг змеиного гнезда.
Как в том июне вероломном,
перед рассветом тьму вспоров,
вдоль всей фашистской обороны
зажглись огни прожекторов.
Их яркий свет сигналом будет.
Под грозный гул штурмовиков
ударили из всех орудий
по укреплениям врагов.
Катюши, пушки, миномёты
не умолкали полчаса.
В ответ огнём плевались доты,
зениток вражьих голоса Фридрихсхайн
и с Зообункера — громады.
на Гумбольдтхайн и
Решенье принято в верхах:
в четыре метра баррикады
щетинят улицы, в домах
и в окнах, и в щелях развалин —
повсюду укреплений тьма!
И все они огнём встречали.
Но к уличным боям готовы —
был страшной школой Сталинград.
Гвардейцы армии Чуйкова
штурмуют сотни баррикад.
Сапёры, танки, самоходки,
связисты да пехоты взвод —
снаряды в цель отправить чётко
и вместе с танками — вперёд!
Но как бы немцы ни зверели,
на шутки наш солдат готов,
и двадцать первого апреля
решил ефрейтор Муравьёв:
как в день рожденья без подарка
для Гитлера? Кроваво-ал,
на улице Берлина ярко
Советский флаг затрепетал!
И днём, и ночью девять армий
сжимали контуры кольца,
чтоб каждый шаг берлинской драмы
вёл к приближению конца.
Напрасны Гитлера потуги
переломить победный бой,
напрасно дети "Гитлерюгенд"
своей рискуют головой,
напрасно жертвы умножает
агонизирующий враг.
Упорно в центре продолжают
держать эсэсовцы Рейхстаг,
Рейхсканцелярию, Тиргартен
и Зообункер. Столько раз
был отражён ещё удар тех,
кто в окружении увяз
на ближних подступах к Берлиу.
Враг, огрызаясь, словно зверь,
израненный, готовый сгинуть,
всё умножал число потерь.
Двадцать девятого апреля
мост Мольтке через Шпрее взят,
и танки с набережной Шпрее
прямым огнём Рейхстаг громят,
а с центра — пушки Бессараба.
И на фронтон Советский флаг
под громогласное "Ура!" был
впервые водружён. В Рейхстаг
через любой пролом гвардейцы
врывались с боем. Но и в нём,
по всем щелям забившись, немцы
встречали яростным огнём.
Безмерно велики потери
частей, штурмующих Рейхстаг.
Но вдруг тридцатого апреля
о передышке просит враг:
невыносим расплаты страх —
вконец иллюзии утратив,
покончил с жизнью Гитлер, крах
всему фашизму обозначив!
Кребс, сообщивший эту новость,
пришёл с надеждой: может быть,
удастся Жукова, Чуйкова
на перемирие склонить.
Но из Москвы пришёл приказ:
капитуляция — и точка!
Враг отказался в этот раз.
И немцам кончилась отсрочка!
Что ж, цитадель Шпандау взяли,
и грозный Зообункер пал.
Лишь центр ещё обороняли,
район Тиргартена стоял.
Бой продолжался и в Рейхстаге
за каждый метр, за каждый шаг
ценой немыслимой отваги.
На этажах, в подвалах враг
вёл бой всю ночь. В пыли развалин,
вдыхая копоть, гарь и дым,
за пядью пядь освобождали
этаж за этажом. Таким
путём к утру, сквозь вражью свору
с фронтона знамя номер пять
бойцы Кантария, Егоров
смогли до купола поднять.
И ранним утром Первомая
над куполом Советский флаг,
в рассветном небе полыхая,
победно увенчал Рейхстаг!
Вот так начался "Праздник Мира",
был залит кровью Первомай!
А смерть косила и косила,
и жатвы было через край!
И ночью бой не прекратился.
Враг всё же вырваться мечтал,
но как в капкане он ни бился,
как ни казал зубов оскал,
ему лазейки перекрыли
Советской армии бойцы.
Вдруг рации оповестили,
что будут высланы гонцы:
глухая ночь, парламентёры
выходят на Потсдамский мост.
Свершилось то, что ждали! Скоро
ответ поступит на вопрос:
когда же прекратится бойня,
фашизма сгинет даже тень?
И каждый сможет спать спокойно,
встречать с надеждой новый день!
Фашизма страшные следы
земля терпела столько лет,
но вот у роковой черты
пришла пора держать ответ!
К шести утра сдаётся Вейдлинг.
И через час его приказ
всем прекратить сопротивленье —
по громкой связи много раз
озвучен был в руинах улиц
на весь поверженный Берлин.
Бой прекратили, повинуясь
приказу. И конец один —
сдаваться! Но забившись в норы,
ещё не думали спешить
эсэсовские части "Норланд",
прорыв задумав совершить:
тоннель взорвали под каналом,
и воды хлынули в метро.
А всех, кого метро спасало,
потоком бурным унесло:
детишек, раненых и женщин.
Кто знает, сколько было их?!
Погибли сотни? Или меньше?
Но не удался и прорыв.
На чёрной совести фашизма
кровь и несчётные кресты —
ну что им и берлинцев жизни,
когда до роковой черты
крушенья Рейха шаг остался.
Всего один последний шаг!
Неотвратимо приближался
расплаты час. И сдался враг!
Второе мая. Утром, в десять,
всё смолкло вдруг. Из всех щелей,
подвалов, окон враг развесил
десятки белых простыней!
Из не отбитых в центре зданий —
толпой — часа, наверно, три —
понуро, всех чинов и званий,
враги поверженные шли!
Пришло возмездие к вандалам!
Из них немногим повезло
на запад, в пригород Шпандау
уйти тоннелями метро,
а там — к союзникам, за Эльбу.
К ним в плен не страшно — их дома,
Америки далёкой землю
не жгла фашистская чума.
Союзники, сомкнув осаду,
не стали штурмовать Берлин.
Что ж, и последнюю преграду
Советский воин смёл один.
Кой-где эсэсовская стая
пыталась избежать оков,
но к вечеру второго мая
был центр очищен от врагов!
Кровавый, знал ли кто суровей,
был штурм без отдыха и сна.
Но в запах пороха и крови
сегодня ворвалась весна
с хмельным, пьянящим ароматом!
И на развалинах, в пыли
пытались выразить солдаты
восторг победы, как могли.
По стенам, в штурме устоявшим,
повсюду росписи солдат:
Здесь имена живых и павших,
а где-то — просто русский мат.
Ещё до подписанья акта
немало предстоит боёв,
и каждый торопился как-то
вписать участие своё.
Все стены и колонны зданий,
прошитых метками от пуль,
победы летопись создали,
геройский обозначив путь:
"От Сталинграда до Берлина"
или "Москва — Смоленск — Берлин".
Где путь ни начинался длинный,
конечный пункт у всех один!
От Киева, Орла, Кавказа
бойцы советские дошли
и всю фашистскую заразу,
и логово её смели!
Поныне вписано в Рейхстаге,
что "расплатился враг сполна
за…" — дальше город, что отвагой
прославлен. Не одна стена
сейчас хранит такие строки:
"…за Ленинград", "…за Сталинград".
Настал за всё расплаты срок. И
теперь в Берлине тот же ад!
Над чёрным куполом Рейхстага
в нагромождении руин —
огнём Победы — пламя флага!
Вокруг — поверженный Берлин.
Настал заветный День Победы,
Подписан долгожданный акт!
На стенах записи об этом
хранит сегодняшний Рейхстаг!
Солдат-москвич, совсем мальчишка,
осколком вывел на стене:
"Привет Москве! Берлину — крышка!"
Фашизму крышка! И войне!
ПАМЯТЬ
Темнота за окном и заснеженный сад.
Репродуктор поёт про войну и солдат,
Про суровые дни и лихие бои.
Тихо песня звучит: "Соловьи, соловьи..."
У рождённых в войну, в годы общей беды,
В детской памяти, словно осколки, следы,
Лишь следы горьких дней — вкус картошки пустой
Да отец, незнакомцем пришедший домой...
Смутно помнится, будто из прошлого мост,
Вдоль по улице длинный, извилистый хвост
За мукой и за хлебом стоящих людей,
Номерки на ладошках двух-трёхлетних детей...
Злая птица войны чуть коснулась крылом.
В детской памяти зло порастает быльём.
И земля, и сердца не дотла сожжены.
Живы брат и отец. Пятый год без войны.
Но душевными ранами песни звучат:
"Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат..."
Сколько их в череде бесконечных боёв
Не дослушают пенья шальных соловьёв!..
Это в песне опять над привалом солдат —
Соловьиный истерзанный взрывами сад,
Где среди опалённых, но цветущих ветвей
Всё поёт, не смолкая, шальной соловей...
И на донышке сердца трепещется боль
За сиротство подруг, слёз их горечь и соль...
Тихо катятся слёзы, горьки, солоны,
У девчонки, не знавшей печалей войны.
У ОБЕЛИСКА
Бой затихал. И в роще над рекой
Он, ствол обняв, щекой к нему приник.
Жизнь вытекала липкою струёй.
Подумалось ему в последний миг,
Когда туман поплыл перед глазами,
Что зря прождёт его заплаканная мать,
Что девочку, прощаясь на вокзале,
Он так и не посмел поцеловать...
Над ним берёза шелестит листвой.
И к памятнику с красною звездой
В счастливый день, через десятки лет,
Несёт девчонка свадебный букет.
ПИДЖАК
В деревне ограбили хату.
В ней ценностей — грош да пятак,
Но дорог былому солдату
Пропавший парадный пиджак.
Пиджак вору вряд ли был нужен —
Лет тридцать, не меньше, ему.
Два ордена, кровью заслуженных,
Привинчены были к нему!
Да дюжина звонких медалей,
Войны и отваги следы, —
Они, как солдаты, смыкали
Парадного строя ряды.
В них память вмещала окопы,
Землянки, шинель, автомат,
Дороги войны в пол-Европы
И подвиги наших солдат.
С наградами, у обелиска
В соседнем селе за рекой,
Друзей поминал он и близких
В день памяти павших святой.
Он шёл, и звенели медали,
Мальчишки восторженно вслед
Глядели. И вот всё украли...
Нет слов, как расстроился дед!
Но совесть ворам не знакома.
Избавившись от пиджака
Подальше от дедова дома,
Вор радовался пока...
И всё же сыскалась управа —
С поличным патруль задержал,
Когда стариковскую славу
Он в розницу продавал:
Медаль за Смоленск, за Варшаву,
Медаль за подорванный танк,
За Одерскую переправу,
Медаль за Берлин и Рейхстаг...
Вернули награды герою.
И в этот волнующий миг,
Приняв их дрожащей рукою,
Заплакал от счастья старик.
Жаль только, носить ветерану
Их не на чем без пиджака,
А новый — не по карману
Для пенсии старика!
22 ИЮНЯ
Под шумный гомон воробьиной стаи
Стекалось стадо от дворов привычно.
Петух горланил, утро возвещая.
День летний начинался, как обычно.
А в городе пестрят цветами скверы,
В фонтане солнце радужно искрится.
Воскресная неспешна атмосфера,
И у прохожих радостные лица.
Кто спит ещё, а кто-то строит планы…
Смеются дети во дворе задорно…
Но громом с неба голос Левитана
День расколол на солнечный и чёрный!
ИМЯ ТВОЁ — РОССИЯ
Воздух пропитан зноем.
В мареве даль полевая
дремлет в беспечном покое.
Донник… Цветы иван-чая…
Облако, проплывая,
тает в небесной сини.
Даль без конца и края,
имя твоё — Россия.
Время листает ветер,
в прошлое возвращая.
Слышали земли эти
топот коней Мамая.
Орды татаро-монголов,
половцы, печенеги…
Живы в памяти дола
разных племён набеги.
Вслед за историей ранней
Ветром другую дверцу
Вдруг распахнёт — в поле брани
шведы.., французы.., немцы…
В поле звенели стрелы…
В поле свистели пули…
Помним: за эти земли
предки ряды сомкнули!
Ветер взметнётся снова,
перевернёт страницы —
время из века иного
в нынешний возвратится.
Кто там опять жадным взглядом
смотрит на земли эти?
Встанем живой преградой!
Будем за них в ответе!
Небо над полем бездонно.
Донник. Цветы иван-чая.
Ветер гуляет раздольно,
травы, как волны, качая.
Даль без конца и края.
Зелень сливается с синью.
Ветер летит, напевая
светлое имя — Россия!
|