|
ПЕРЕДЕЛКИНО
Льву Котюкову
Как снега заголубели,
Подойди к окну, взгляни!
Ах, куда вы улетели,
Детства медленные дни.
В вечной сутолоке жизни,
Сквозь мороза бред и мглу,
Прислонись к жемчужной призме,
Лбом к холодному стеклу.
Обожжет слегка межбровье,
И в студеный этот день
Будет здесь, в твоем зимовье
Жить поэзия как тень.
* * *
Небо будто раскололось,
Наземь рухнуло, и ты —
Отпусти на волю голос,
Душу тоже отпусти.
Пусть он реет над снегами,
От волнения дрожа,
Голос яростный, как знамя,
И как пламя мятежа.
Безотрадно в поле голом,
Василькам здесь не цвести.
Отпусти на волю голос,
Душу тоже отпусти.
* * *
И что нам делать с ужасом, который
был бегом времени когда-то наречен?
А.Ахматова
Тучек кудрявая стая,
Месяца буй в небесах.
Бег одичалый состава,
Поезд летит на рысях.
В этом бездонном молчанье
Лунного света игра.
В ритме колес величанье
Пашням, проселкам, лугам.
А на окраине дальней
Всходит над лесом звезда.
Сущее спит в безымянном.
Чьи это там города?
Может, река эта — Калка?
Древний несмытый позор.
Может, в затоне с русалкой
Плещется Тушинский вор?
Дым горьковатый с покоса
Мимо проносится прочь.
Ангелы сладкоголосы
В эту вселенскую ночь.
Там, за разъездом осталось
Гор Триалетских родство,
Взморья анапского радость.
Первой любви волшебство.
Звонкая школьная шалость,
Ночь с пионерским костром.
Там молодыми остались
Матушка вместе с отцом
Он промелькнул, как случайность,
Душу мою озарив
Жгучей, манящею тайной
Этот неведомый мир.
Спит полустанок в потемках.
Миг, чтобы все осознать, —
И не нужна остановка,
Время не движется вспять.
И переводится стрелка
Взмахом господней руки.
Ночь как немая сиделка
Теплит вокруг огоньки…
СЕРДЦЕБИЕНИЕ
Я наземь лег. Средь разнотравья
Летали бабочки, шмели.
И я услышал, Боже правый,
Сердцебиение земли.
И непрерывной рефлексии
Горел в душе моей огонь.
Сердцебиение России
Коснулось слуха моего.
Я в ритме тяжком перебои,
Как врач, с тревогой, различал,
А жадных насекомых рои
Цветы кромсали сотней жал.
И наваждение от гула
Куда-то разом вдруг ушло.
Душа в смятении очнулась,
Ее как будто обожгло.
И трели жаворонка где-то
Звучали в горней глубине,
Как песня истинная лета…
А гул земной лишь снился мне.
* * *
Не остановить, художник, время!
Ты его лишь можешь сохранить.
Пальцами он нервно гладит темя,
Потеряв последней мысли нить.
В творческом, богемном беспорядке
Даже здесь не справится с тоской —
Муза ускользнула в ночь украдкой
Из его убогой мастерской.
Но осталась майская протока,
Улочка в провинции, сирень.
Здесь гулял, быть может, сам Набоков
В светозарный и пасхальный день.
На этюде — провожает лето,
Над рекой печальная ветла.
В грубоватой грации портрета —
Героиня чутка и светла.
Девственное небо голубое,
Купола, колокола, стрижи…
Дышащее, милое, живое —
Время, сохраненное в тиши.
* * *
На склоне горит красноталовый куст,
И дымка над долом — осенняя грусть.
Она с той поры вдохновенной и юной
В звенящих, еще не оборванных струнах,
Что так задушевно порою звучали
И были надежды, мечты и начало!
Я в путь собирался с утра налегке,
Грусть эту оставив изящной строке.
Спешил, и пространство и время поправ,
К дыханию моря, к волнению трав…
Вернуться бы снова в жасминовый дым,
К мечтам беспечальным,
к надеждам былым…
* * *
Словно на гравюре проступает юность,
В изначальном свете, в городке подлунном.
Тополя вдоль тропки — будто жизни вехи.
Каждый вздох и шорох обрастает эхом.
А в листве сквозящей,
в таинстве мгновенном,
Падает на зелень луч самозабвенный.
И пространство память населяет снова
Той весной цветущей из глубин былого.
НОХА
Груши цветущие — чудо природы.
Речка из детства бежит Хевисцкали.
Утром в ней плещутся синие своды,
Вечером свод отражается алый.
Речка звенит от зари до заката —
Воли извечной порыв и стремленье.
Чая плантации были когда-то
На косогорах родного селенья.
Точит вода многоцветные камни,
Старый пескарь проскочил по теченью…
В древней часовне, молчащей веками,
Чувствую Господа прикосновенье.
Участь твою не постигло забвенье,
Многие лета цветешь в Имерети.
Ты до сих пор сохранилось, селенье —
Родина предков, песчинка на свете.
СВЕТЛЯКИ
Пьяняще чист холодный воздух.
Гремит о камни водопад.
И как хевсуры смотрят звезды —
Не отводя суровый взгляд.
И в полночь крик пичуги нервной
У разговорчивой реки.
И как весной пушинки вербы,
Мерцают в чаще светляки.
* * *
Ах, время — не воротишь вспять.
О невозвратном стонет лира.
Зари кизиловая гладь
Над этим горным, диким миром.
Проснулся южный городок,
Взор устремив в морские дали,
Где чаек клохтанье, дымок
Над кораблем вспорхнул прощальный.
Росы колеблется слеза
На сердцевине розы чайной.
И будто бы твои глаза
На крыльях бабочки случайной.
ЛАЗУРЬ
Июньский дождь — лихой повеса,
С порывом ветра заодно,
Споткнулся вдруг о кромку леса
И стало все окрест темно.
И в призрачном размыты свете,
В подслеповатости окон,
Как будто из творений Фета,
Пласты тяжелых облаков.
Но кратковременно ненастье.
На миг глаза свои прищурь —
И вспыхнет свежестью и счастьем
Дождем умытая лазурь.
* * *
Весь зачарованный игрой,
Листка полетом архисложным,
Смотрю, как дворник растревожил
Осенний прах своей метлой.
Его согбенная спина,
Как боль тупая отчужденья,
В моем возникла обозренье,
В квадрате пыльного окна.
И кем-то выброшенный стол,
Как бы обломок галеона,
А рядом с облетевшей кроной
Платана белокорый ствол.
А двор молчанием объят.
Старик метет цветную замять,
И чем обильней листопад,
Тем больше он тревожит память.
* * *
Ночь тоской придавила вокзал
И с флажком силуэт в униформе.
И лениво причалил и стал
Маневровый у края платформы.
Одиночество. Длинный перрон.
Дождь струится по желобу змейкой.
И мерцает сквозь морось и сон
Канареечный цвет на скамейках.
С интервалом спешат поезда
По земле изможденной и древней.
Им, увы, не догнать никогда
Всемогущее, вечное время.
КОНСТАНТИНОВО
Вновь желтеет тоска по откосам.
Потянулись стрижи к Назарету.
А дождя монотонное просо
Стушевало величье рассвета.
Бесприютные серые мили,
Где склонился от тяжести колос.
В бесталанном и зябнущем мире
Все же слышу я гения голос.
|