* * *
     Я в тебя шагаю, осень,
     В золото, багрянец, просинь,
     Серость, серебро и чернь.
     Небо — то бездонно близко,
     То — придавит тучей низкой,
     Бросит вслед снежинок зернь.
      
     Или — ливень, дождик, морось
     Щедро смачивает поросль
     Поздних изумрудных трав.
     И бредёшь, вдыхая прелость,
     Мира впитывая прелесть,
     И уныние поправ.
      
     Осень, я в тебя шагаю, —
     Вызов на дуэль бросаю
     Горечи потерь былых.
     Пусть горят в кострах пахучих
     Белодымно листьев кучи…
     В пламя, в уголь, в пепел их!
      
     Ветер позабудет отдых
     И поднимет в пряный воздух
     Лёгкий след безумных дней.
     Разметает по пространству
     Мускус — флёр непостоянства,
     Выгоревший пыл страстей.
      
     Осень, я дышу и плачу,
     Вряд ли быть могло иначе…
     Мне ль порочить Божий дар?
     Постигая смысл утраты,
     Пью смиренно каплю яда —
     Исцеляющий отвар.
      
     Всё пройдёт, и это — тоже,
     Прожит день и подытожен.
     Точно взвешен груз греха.
     Осень, я тоской простужен,
     Помоги очистить душу
     Непорочностью стиха…
      
     * * *
     Не  гони меня от ложа,
     Не зови меня к нему.
     Век недолгий нам положен —
     Торопиться ни к чему…
      
     Нет ни чести, ни бесчестья
     В колебании моём:
     Всё равно до смерти вместе,
     Ночь за ночью, день за днём.
      
     Бездны ада, кущи рая
     Близко — только сделай шаг.
     Не гони меня, родная,
     Не зови меня никак.
      
     Будет принято решенье:
     Чёт и нечет, пан — пропал.
     Потерпи ещё мгновенье —
     Я почти что угадал…
      
     * * *
     Ты шутила откровенно,
     Словно надрезала вены
     И — плескала, и — бросала
     Взмахом побледневших рук
     Россыпь капелек-рубинов,
     Жертвенно и голубино,
     Чуть манерно; так играла,
     Что тебе поверил вдруг…
      
     И в раскаянье срываясь,
     Искренне в ошибке каясь,
     Надрывая сердце болью
     Неизбежности конца,
     Всё не мог себе представить
     Как загладить, чем исправить?
     Целовал дорожки соли —
     Слёзы твоего лица.
      
     * * *
     Без аскезы и без оргий
     Сочиняет стих Георгий,
     Вне амбиций, страха, торга
     И других страстей лихих.
     Каждый — что бальзам на душу:
     Есть в стране кого послушать.
     Ты сейчас один из лучших,
     Хоть и скромен, вдумчив, тих.
      
     Твой язык подвешен бойко.
     Говоришь: "Вступлю я в бой-ка!
     Выдержат каблук, набойка
     Путь в столетия длиной.
     Задрана донельзя планка,
     Но спокойнее, чем в танке,
     Пишешь оды, стансы, танка
     Ты недрогнувшей рукой.
      
     В дрожь бросает графоманов,
     А ценители, как манны,
     Ждут и молят постоянно:
     "Почитай нам, почитай!"
     Ты для них и рад стараться —
     Словом как начнёшь бросаться,
     К сути, к сердцу обращаться,
     Прославлять родимый край.
      
     Призовёшь любого: "Ратуй!"
     Время повернёшь обратно,
     Объяснишь легко, понятно
     Исторический кульбит.
     Без броневика вещая,
     В прошлое нас возвращая,
     Осуждаешь и прощаешь
     Тех, кто мёртв и знаменит.
      
     Вот бы о живущих ныне,
     Так, что годы не остынет,
     Так, что мозг проветрит, вынет,
     Хоть две строчки черканул…
     Но молчит вершитель слова:
     Слишком нынешнее — ново.
     Лет полста мы ждать готовы,
     Чтобы нас упомянул.
      
     * * *
                 Т.И.
     Сердечки лип и тополей
     Планируют на сырость.
     Конец сердечности твоей, —
     Попал к тебе в немилость.
      
     Не целовал, не обнимал,
     Не трогал лаской кожу…
     Теперь, видать, совсем пропал:
     На ноль тобой умножен.
      
     Арифметический дебют
     С плачевным результатом.
     Шепчу: "Красавица, я тут!.."
     Кричу, ругаюсь матом.
      
     А ты в ответ твердишь слова,
     Мой множитель итожа:
     "Не обнимал, не целовал,
     Не трогал лаской кожу…"
      
     * * *
     Светит шишка мудрости
     Дыркой в голове,
     С самой ранней юности —
     На восторг молве.
     В ней сосредоточено
     Мыслей громадьё,
     Не скрывают всклоченно
     Волосы её.
      
     Выпирает, грешная,
     Кочкой на лугу.
     Чешется, "сердешная",
     Если злюсь и лгу,
     И — горит от зависти,
     К похоти — болит,
     Льдышкой тает, плавится,
     Коли слишком сыт.
      
     Обуян гордынею —
     Кнопкой давит вниз.
     Тянет вверх, двужильная:
     С ленью — встань, борись!
     И унынье выказать
     Не даёт она…
     Отовсюду вылезет —
     Глупостью видна.
      
     * * *
     Пела девчушка — глаза голубые,
     Венчиком чудо волос.
     В церкви звучали слова вековые,
     Светлое в души лилось.
      
     К куполу, в росписи ангельских крыльев,
     Песню молитвы послав,
     Бога просила простить всех бессильных,
     Всех, кто был прав и не прав.
      
     Ровно сияли огни лепестками
     Свечек, богатых лампад.
     Голос главенствовал над образами, —
     Рай на доске или Ад.
      
     Там, за вратами, шумела столица,
     Молох кровавил тела.
     В храме девчушка устала молиться.
     Книгу закрыла. Ушла.
      
     Шуточный ПАНЕГИРИК-АКРОСТИХ
           "Сержу Берсеневу, да-да!"
     Смотрите — "ангел во плоти",
     Естественно, он не летит,
     Роняя перья, вниз, горя
     Живым укором.
     Уймите мыслей мельтешню,
     Берите в руки их возню, —
     Есть шанс узреть богатыря
     Родных просторов.
     Смиритесь, нам не ровня он —
     Екклесиаст иных времён
     Наверно дал ему в прокат
     Елей и мирру:
     Велик талант и чуден слог,
     Услышьте — говорит им Бог,
     Давно стихи его звучат
     Арф райских клиром.
     Да, я утрирую слегка.
     А он — глаголет на века!