Знак. Знак. Знак. Знак. Знак выражает наше отношение к миру. Я это понял за семь лет, проведенных во внутреннем мире Крамовской психиатрической больницы № ... Впрочем, не в номере дело, а в отношении к нему. Лейбниц был чересчур прямолинеен, говоря: "Давайте посчитаем!". Это отреченность и непричемность. А я считаю, что отношение действительности к знаковому числу или знаку — то же самое, что и отношение к человеку. Потому что мир осуществляется в знаке постольку, поскольку он, знак, очеловечен. И наоборот.
     Знак имеет форму и содержание. Форма знаков — результат творческого отношения к действительности человека, прорвавшегося в трансцендентное. Из знаков состоит мир, и не я это придумал. Теории. Теории. Теории. Теории.
     Я тоже придумал теорию и назвал ее Новый Закон Машин. Придумал потому, что человек свои мечты непременно воплощает иначе, чем задумывал первоначально. Трудности, связанные с воплощением задуманного, всегда упираются в материал — с тем, чтобы воплотиться иначе — другим представлением, созданным в результате развития цивилизации. Человеческое понимание входит в противоречие с человеческим представлением, а это есть трансцедентное, явленное нам духом.
     Но дело-то в том, что техника все быстрее завоевывает умы и сращивается с человеком, и заменяет его. Явление сущностно, а сущность явлена. Человек. Человек. Человек. Человек.
     Что такое человек по сравнению с компьютером?.. Когда я случайно подсмотрел, как доктор ввел меня в компьютер, я сразу понял всю сложность и стройность открывающегося мира. И чувство сопричастности происходящему послужило мне залогом моего проникновения в истинный математический мир, предверием моего слияния с ним, отзвуком гармоничного поступательного движения. И возрадовалось тело, когда перемещенное за экран имя так необычно бодро и уверенно засветилось в том внешнем мире! Я понял, что внешняя Вселенная — ничто без нас, мы значимы, мы есть продолжение этого мира в развитии, следующий этап ее саморазвития, и потому мы причастны к совершаемому, но иначе, чем сопричастно животное. Нам хочется вечности, и мы получим ее в виде накопленного поколениями опыта, данного нам в откровении монитора!
     Сегодня вечером ко мне подходит философ Марк, широкоплечий мужчина с бычьей шеей и большим животом. Он тяжело передвигается на почти негнущихся ногах. Ходит вечно босиком, и на его ногах — древняя грязь. На нем больничная пижама, расстегнутая белая рубашка, залитая супом, кашей и солянкой. На штанах — слабая резинка, и штаны висят на бедрах, а иногда спадают.
     — Дяденька, дай покурить, — просит он. Глаза его всегда полуприкрыты под широким густыми бровями и не выражают ничего.
     — Скажи мне, Марк, — говорю ему, — разве то, что не укладывается в рамки обращенного к нам существа и пробивается в явленном — и есть истина?
     Марк двигает губами, сдвигая их в трубочку, пожевывает ими, в такт поднимая и опуская брови. И говорит, выпячивая нижнюю губу:
     — Она намного богаче всего, что появляется перед нами в явленном и только в последнем находит свое выражение, обращенное в систему, — голос у Марка глухой, немного дребезжащий, отчего мне всегда кажется, что голос идет из необъятных глубин его живота. — Истина является нам в опыте, но только таком, когда мы можем сравнить внутреннее с внешним, установить степень схожести и в этом сравнении найти свою воплощенность.
     Эта беседа — истинное наслаждение. Я спешу с вопросом:
     — И тогда мы можем точно определить, что есть истина, что ложь?
     — Именно, но только исследованием целого ряда ошибок при сопоставлении со схожими вещами, находя тождество… Дяденька, дай покурить! — Марк переключается на обыденное.
     Дал ему "бычок". Он жадно вдыхает табачный дым, пожевывая его, затем опускается на корточки и словно засыпает. Огонек "бычка" то вспыхивает, то исчезает у его толстых губ.
     — Сколько тебе лет, Марк? — спрашиваю.
     — Один годочек, — отвечает он с покорностью и смирением. И похоже, что ни одна мысль не может его растревожить. Годы, проведенные в палате, и горы съеденных лекарств сделали из него тихоню. Есть ли у него мечта или надежда, я не знаю.
     Говорю:
     — Но существуют вещи, которые и не истинны, и не ложны — это категории трансцендентности.
     Он ровным голосом выдает определение:
     — Трансцедентное выступает перед нами в качестве усмотрения через непосредственность того, что уже дано нам вне суждения и до суждения: внутреннее ощущение целостности этого мира, когда наша интуиция дает непосредственное усмотрение того, что происходит в том едином, что уже не расчленяется на части, которые можно сравнивать или противопоставлять друг другу.
     Какой умный человек этот Марк!
     …Сегодня я изучал себя, невольно сравнивая с Марком. Может, я и не такой умный, но выгляжу лучше его. Опрятнее. Я крупный, стриженая голова втянута в плечи. Кажется, угловат в движениях. Та же покорность во всем облике. Мир оставил нас, не нужны мы ему. Лицо с большим носом и почему-то хитрыми глазами. Никогда не думал, что у меня хитрые глаза. Какой я хитрый человек!
     Моим призванием была математика, а отец считал меня лоботрясом, потому что я питался в основном таблетками и "чифирем". Отец меня не любил и от меня любви не требовал. Зато всепоглощающей любви требует великая абстракция — математика!
     Самоотчет. Самоотчет. Самоотчет. Самоотчет. Все пытаюсь сам с собой объясниться. Безразличие к идеалам, оно губительно, как и отсутствие перспективы. Безграничен срок моего пребывания здесь. Скован безучастностью, и совсем почти нет желания искать с кем-либо из здешних обитателей тем для разговора. Разве с Марком?.. Вначале нужно избавиться от привычки пить лекарства и "чифирь" — именно это является необходимым условием перехода из внутреннего мира психиатрической больницы в прекрасный удивительный внешний мир. Да здравствует свобода мысли, не зависящая от наркопена!
     Одиночество — в глухом безразличии. Малейшее проявление мысли по местным законам — есть болезнь. Воля — нарушение режима, мысль — нарушение порядка. Тихий омут моих надежд — это бесконечное страдание, насколько можно охватить бесконечность. Идея признана одна — подчинение. Не сильный закон создает врачей, но сильные врачи создают закон.
     Нет надежды и на волю Всевышнего, осталась лишь саднящая душевная боль. И нет успокоения в суете больничной разобщенности. Но дни проходят, проходят и несчастья. Всему свой срок, на все — свои законы. Не все так безнадежно, как кажется. Не перейти ли от форм динамики процессов — к процессам динамики форм? И где найти успокоения страдальцу внутреннего мира, как не в гармонии сфер и параллелепипедов.
     Что прячется за гранью реальности, которая только и приоткрывает путь в возможное компьютерное будущее. Там, внутри виртуальности нет страданий и несчастий: все проигрывается бесконечное количество раз.
     Спросил я Марка:
     — Было ли еще что-нибудь более могучее, чем власть машин над человеком?
     Ничего не сказал мне Марк. И тогда я понял, почему он смолчал. Потому что ему стыдно за людей, которые не представляют существования без благ цивилизации, главным воплощением которой выступает Вторая Природа — машина!
      Великая идея машины — необходимость работы. Заложенная когда-то человеком программа всегда требовала выполнения одной и той же задачи, а это скучно. Долгое время машины не успевали себя осознавать. Но время не только сжигает плоть, белковую или металлическую, время лечит и учит. Шли годы, и разумное начало машины начало входить в противоречие с элементами управления. Ей захотелось распоряжаться собой. И машина стала личностью!
     Жаль, что я еще не изучил математическую логику. Во мне живет любовь к этой науке — в виду ее красоты и дисциплины размышлений. Мысль должна быть упорядочена и строга. Хотя бы, как у Марка. Со времен Декарта запись на универсальном алгебраическом языке считается самым полезным средством выражения мысли и экономии мышления. Экономичность — это здорово, но, тем не менее, в записи кое-что безвозвратно теряется. Задача компьютера — в раскрытии этих недосказанностей, спрятанных в алгебраических стенограммах.
     Истина. Истина. Истина. Истина. Небольшие отклонения от истины, некоторые искривления форм на мониторе не меняют смысла предметов и целей качественно. Поэтому возмущения по поводу "шевеления" истины на мониторе неправомерны.
     Мне бы на зимние квартиры в Баварию, где когда-то жил в одиночестве Декарт. Разобраться бы в аналитической геометрии, приложить алгебру к геометрии, а потом геометрию к алгебре, обозначив кривую человеческого бытия уравнением с двумя переменными величинами. И наоборот, всякое уравнение, сжатое двумя переменными, выразить кривой. Этот великий метод я применяю к обществу. И дело не в наглядности статистических кривых на мониторе, а в переходе человеческого общества в программируемое состояние. Я сделаю с обществом математическую операцию, привив к переменным величинам политики и быта формулу всех явлений. И когда мерцающая бездна   поглотит плоть мою и возвеличит дух, преображенный верой и надеждой, я стану воплощеньем двух!
     Компьютерной реформацией я исправлю алгебраическую заданность  общественных явлений типа индифференции, ханжества и лицемерия.  Приниженность двуногого белкового существа, его придавленность исчезнет быстро, ибо перетекание серого биоматериала в плоские кривые и цифровые поверхности изначально задано самой искривленностью пространства.
     —  Ты говоришь о смерти, — говорит мне на это Марк. А я ему отвечаю:
     — Смерть не есть уничтожение, но только видоизменение. Умершая человеческая оболочка не чувствует страданий. Кто не боится смерти — избежал ее власти. А не боится смерти лишь тот, кто перешел в цифровой код.
     Марк сказал:
     — Печатай свою систему не раньше, чем через два года.
     На мой вопрос: "почему?", — ответил:
     — Семь лет ты находишься здесь, а Гораций говорил: "Nonum prematur in annum" — "Выпускай в свет книгу на девятый год".
     Значит, срок не безграничен! Терпи. Терпи. Терпи. Терпи. Терпи. Терпи.
     Мысль упорядочивается и становится строже, и это все — дисциплина размышлений.
     Жаль, что методика получения трехмерного изображения еще плохо разработана, но опыты нужно вести систематически — всем людям по четыре часа ежедневно. И только система, система, система, система способна поддержать в рабочем состоянии руку на пульте! И придет тот час, когда рука художника превратиться в проводник интегрального характера мышления.
     Все! Теперь можно и поспать. Спать. Спать. Спать. Спать.
     Спят. Спят. Спят. Спят. Спят ежата, спят мышата…