Виктор Фролов __ ПРИЁМ
Московский литератор
 № 10, май, 2013 г. Главная | Архив | Обратная связь 


Виктор Фролов
ПРИЁМ

     
     Вообще-то Майкл Томпаковски не терпел большого скопления людей. Однажды в детстве, живя в Москве, родители повели его на официально объявленное «народное гулянье» в Парк культуры и отдыха имени Максима Горького. Поскольку подобные публичные мероприятия ещё не успели войти в традицию и представлялись большинству событием экстраординарным, любопытствующих собралось исключительно много. Душевный подъём и праздничное настроение ощущались уже по ходу от метро — на Крымском мосту не смолкали оживлённый гул и радостный смех.
     Приобретя входные билеты и пройдя под аркой главного входа, Томпаковские (в те времена их фамилия ещё не утратила завершающей буквы) очутились в центре толпы, гуляющей между лотков с пирожками, аппаратов на велосипедных колёсах, с которых приветливые барышни продавали газированную воду с сиропом, мороженщиц при тяжёлых тележках и торговцев, сразу же на месте заполняющих газом из баллона воздушные шарики.
     Семилетний Миша — в ту пору он ещё не переиначил данное от рождения имя на западный манер — ощутил внутреннее беспокойство уже на подходе, а находясь в гуще событий, почувствовал себя и совсем не в своей тарелке. Ему вдруг показалось, что это вовсе не он протискивается между чужими людьми за ручку с мамой и папой, стремящихся выбраться на более или менее свободное от гуляющих пространство, а кто-то другой. Сам же Миша наблюдает за всей этой кутерьмой откуда-то со стороны, а исходящий от многоголовой оравы гвалт воспринимается его ушами, словно издалека, в каком-то приглушённо-искажённом тембре. В общем, описываемое состояние до такой степени напугало мальчика, что он, сославшись на боль в животе, упросил родителей спешно вернуться домой. Вот после того случая и появилось у него стойкое неприятие многолюдных собраний.
     Одно дело отрицательное отношение человека к чему-либо, и совсем другое — исполнение так называемого «долга перед обществом», обязанность всякого публичного человека, пренебрегая свойственными фобиями, время от времени представать перед ватагой почитателей. А именно таковыми явлениями светской жизни стали для проживающей в Объединённом Королевстве многочисленной общины выходцев из Советского Союза презентации новых произведений литератора с мировым именем Майкла Томпаковски.
      
     Вот и сегодня загородное поместье Томпаковски подверглось нашествию в связи с выходом в германском издательстве Бертельсман новой книжки Майкла. В числе приглашённых редки истинные и преданные поклонники литературного таланта хозяина дома, в основном же это дальние родственники, добивающиеся его расположения, обязательные медийные типажи богемных тусовок, журналисты, развращающие любопытную публику тайнами закулисья творческой кухни, а также случайные экзотические персонажи, без которых никогда не обходятся, дабы не прослыть скучными, званые вечера.
     Уже с полудня, предчувствуя предстоящий наплыв гостей, хозяин захандрил. Тяжестью налился затылок, что предвещало неминуемый приступ головной боли. Она уже давала о себе знать, временами, пока ещё только на несколько минут, проявляясь в висках. Нарастало раздражение. Казалось, всё вокруг делалось не так, наперекор его предпочтениям и чаяниям. Мнилось, что не те цветы срезаны в саду и поставлены не в нужные вазы, ошибочен выбор вин для фуршета.
     Первыми из прибывших, как обычно, оказались родственники. То, что они привезли с собой многочисленных деток, указывало на намерение погостить в доме состоятельного сородича как минимум до следующего дня. И этот вывод не мог не усугубить уныния виновника торжества. В приличествующем моменту облачении, он с мрачным видом обходил дом, распахивая двери, которые не терпел видеть закрытыми в светлое время суток. На ночь же, напротив, раз и навсегда распорядился затворять двери тех помещений, в которых потушен свет. Это на тот случай, если ему при бессоннице придёт вдруг в голову блажь прогуляться по коридорам, обдумывая очередной зародившийся в уме сюжет, и призывно пугающая глубина тёмных пространств невзначай не сманила бы музу. Воистину, непостижимы причуды великих, и несть им числа!
     Обязанности распорядителя вечера по традиции исполняла сестра супруги писателя, Мария, женщина бесцветная от волос и бровей до любезного её сердцу белёсого цвета одеяний. Это неприметное, на первый взгляд напоминающее моль существо, никогда не повышающее голоса, обладало, тем не менее, поражавшими окружающих при более близком знакомстве властностью характера и силою воли. В этом невысокого роста хрупком создании каким-то удивительным образом уживались кротость и непорочность старой девы, коей она фактически и являлась, с развязностью и язвительностью фурии, каковой она представала на стороне сестры и её неуверенного в себе мужа в критические моменты назревающих конфликтов.
     С первого взгляда верно оценив состояние зятя, Мария взяла его под руку и, мягко направив в нужном направлении, объявила, что пора бы предстать перед собравшимися. Большая часть приглашённых уже в сборе, а иные, зная традиции дома допоздна не отказывать в приёме, будут прибывать едва ли не до полуночи.
     Томпаковски привычно подчинился родственнице, убеждённый, что Мария всегда знает, как должно поступить. По пути он заглянул в апартаменты супруги, которая с удовлетворённым видом выслушивала в тот момент отчёт старшего из дежуривших охранников о прибывших и ставила соответствующие пометки в список. Жестом отпустив стражника, женщина оторвала взгляд от бумаг и подняла на мужа томные с поволокой глаза:
     — Майкл, удели, пожалуйста, особое внимание Матвею Окуневичу, это один из богатейших людей нынешней России. Особа настолько важная, что его влияние распространяется до Лондона и даже много дальше, за океан.
     Ухоженная Елена была младшей в семье и рядом с Марией казалась скорее её дочерью, чем сестрой. Подражая старшей, она также старалась говорить рассудительно тихим голосом, но, не обладая достаточными сдерживающими началами, часто срывалась и, начав за здравие, переходила на плаксиво-истеричные нотки.
     — Лора с сыном уже вернулись? — поинтересовался Майкл. Дело в том, что их единственная дочь с внуком с утра отправились на машине в Лондон, дать распоряжение британскому представительству книжного издательства о перечислении определённого договором гонорара на банковский счёт семьи.
     — Нет, и даже, что удивительно, они ни разу мне не позвонили!
     Покачав седой шевелюрой, что должно было означать недовольство, Томпаковски затеял было рассуждение вслух о невнимательности к родителям современной молодёжи, но вездесущая Мария твёрдой рукой повела его за собой в зал приёмов.
     Присутствующая в обширном, залитом сиянием хрустальных люстр помещении, публика встретила метра аплодисментами. Томпаковски церемонно раскланялся и, ведомый домоправительницей, послушно приблизился к стоящим обособленно крупному господину рыхлого телосложения с трёхдневной щетиной на пухлых щеках лоснящегося надменного лица и стройной высокого роста брюнетке, затянутой в белое облегающее коротенькое платье, оставляющее открытыми загорелые ноги до середины бёдер.
     — Познакомьтесь Майкл, это господин Окуневич из Москвы, — представила Мария гостя.
     — Мой помощник Алина, — в свою очередь объявил хриплым баритоном Окуневич, небрежно кивнув в сторону расплывшейся в приветливой улыбке спутницы. — Прошу жаловать. А если пожелаете, то и любить! — скабрезно ухмыльнулся нувориш. — Как всегда, говорю без обиняков: новой Вашей книги не читал. Впрочем, как и прежних. Занят. Довольствуюсь устным изложением содержания в исполнении моей помощницы. Но и в этом формате, признаю, впечатляет. Рад знакомству. Потребуется содействие — обращайтесь без церемоний.
     Жестом Окуневич отдал распоряжение спутнице, и та передала Марии богато оформленную с золотым обрезом визитную карточку богатея.
     Пройдя по залу, персонально приветствуя по мере движения некоторых из гостей, с кем он был знаком накоротке, Томпаковски намеревался было незаметно удалиться из шумного зала, но неожиданно дорогу ему перекрыла молодая помощница московского миллиардера:
     — Неужели вы так рано хотите покинуть гостей, — сильно накрашенное миловидное личико выражало столь искреннее огорчение, что Майкл рассмеялся в ответ.
     — Да нет же, вовсе нет! Просто… просто я немного утомлён. Но с вами, как там, в популярной песенке — «готов танцевать хоть до утра»!
     — В самом деле? — оживилась девушка. — Тогда нам непременно надо вместе что-нибудь выпить, сейчас же!
     Она подозвала проходившего мимо них с подносом официанта, разносившего гостям аперитив. Взяв два бокала, для себя и визави, Алина продолжила наступление. Приближаясь к писателю ближе, чем того требовала ситуация, она, как бы случайно, касалась его то бедром, то пышной грудью и продолжала трещать без умолка:
     — Я читала и перечитывала по нескольку раз все ваши книги. Мечтала, что когда-нибудь доведётся встретиться и рассказать, в какой восторг они меня приводили. Это я, я убедила босса в необходимости посетить ваш дом. В таком случае, если я действительно произвела впечатление на столь умудрённого опытом творческого человека, было бы непростительной ошибкой с моей стороны не попытаться закрепить наше знакомство. А для того полагается выпить на брудершафт!
     Девушка изогнула дугой правую руку с бокалом, предлагая спутнику сделать то же самое.
     — Ну, пить аперитив на брудершафт, по-моему, как-то пошло! — сделал попытку отшутиться от напора брюнетки Майкл. — Для сего действа полагаю уместным, как минимум, хорошее «Шампанское»!
     — Да ладно Вам, мэтр, сойдёт и так! Предчувствую, что нам предстоит незабываемая ночь! И учтите, я никогда не отступаю от намеченного! — шаловливо погрозила она пальцем, став вдруг фамильярнее допустимого.
     — Барышня, — прервал развязную россиянку тихий голос. — Вот Тони, он проводит Вас и покажет, где здесь ближайшая панель. Там Вы вполне получите возможность развернуться во всей красе и применить на деле свои таланты обольщения. В этом же доме промышлять не позволено! — Незаметно возникшая рядом с ними Мария указала девице на возвышавшегося за её спиной широкоплечего секьюрити. — А вам, Майкл, пора немного и отдохнуть. Вижу, бесцеремонность этой штучки не прошла для вас даром…
     Покинув общество под руку с Марией, Томпаковски почувствовал себя совсем разбитым. Головная боль, до того таившаяся где-то глубоко, злобно вырвалась наружу. Болезненно пульсировала кровь в висках, ломило глаза.
     — Послушайте, Мария! Ведь раньше в той стране на виду не было таких… неугомонных в похоти. В моей памяти русские женщины иные, не столь бесцеремонно проявляющие инициативу в половом вопросе. Что сталось там с людьми?..
     Плохо соображая, в каком направлении перемещается, он инстинктивно забрёл в покои жены. Встревоженная состоянием супруга, Елена заставила его принять двойную дозу лекарства, недавно прописанного Майклу лечащим врачом:
     — Ну, вот, скоро боль отступит, ты придёшь в себя, успокоишься. Знаю, как нелегко тебе даётся выносить подобные столпотворения. Ступай к себе и приляг. Гости уже в той стадии, когда, разбившись по интересам, оживлённо общаются между собой. И понемногу начинают разъезжаться. Мне же следует позаботиться о размещении на ночлег родственников. Пойду, организую сначала спальные места в детской, малышей сегодня как никогда много! Да, представляешь, Лора так и не сообщила, где находится и почему так задержалась — небывалый случай! Я вся в тревоге…
     Препарат и правда подействовал быстро, острота боли уменьшилась. На смену пришли отупляющая сонливость и тяжесть в конечностях. Томпаковски прилёг в кабинете на широкий кожаный диван в надежде вздремнуть, но сон не наступал. Кратковременные провалы в беспамятство лишь активизировали последующие вспышки работы мозга, и в сознании зримо возникали кошмарные образы разнузданных убийц и грабителей, истязающих свои безвольные жертвы, в которых ему мерещились дочь и внук. Злодеи отчего-то были все на одно лицо и напоминали нового знакомца, Окуневича.
     Поняв, что не уснёт, Майкл поднялся и принялся за поиски своего мобильного телефона. Он решил сам тот час же, немедленно позвонить дочери, понять, где та пребывает, и отчитать её за бесчувственность и чёрствость. Через некоторое время трубку он отыскал, дело оставалось за малым: Томпаковски не помнил наизусть ряд цифр, который следовало бы набрать. Крайне редко используя современные средства коммуникации, Майкл совсем упустил из вида, что все нужные ему номера дотошный внук разместил в памяти телефона. Не обнаружив в кабинете своей записной книжки, писатель разнервничался. Он выглянул в коридор и раздражённым тоном призвал на помощь Марию. Подробно описав, как выглядит предмет его поисков, уже на пару они безрезультатно исследовали все места возможного нахождения блокнота.
     Почему-то литератор вдруг решил, что книжка непременно присутствует в детской, и направился туда. Отворив дверь в комнату, он поначалу не сообразил, куда попал. За временно развёрнутой поперёк ширмой были поставлены не менее полудюжины невесть откуда принесённых детских кроваток. Лишь приглядевшись внимательно, Томпаковски сообразил: это не кроватки, а составленные парами — спинки врозь, сиденья вместе — те самые замечательные кресла с парчовой обивкой оливкового цвета, недавно приобретённые им по случаю у мебельщика Алекса Снайдера.
     Встревоженная посторонним вторжением, дежурившая при детях мамаша одного из сопящих чад поднялась было ему навстречу, но Майкл, безнадёжно взмахнув рукой, покинул детскую.
     Болезненное беспокойство за судьбу дочери и внука охватило всё его существо. За окнами совсем стемнело. Никого не уведомив, Томпаковски спустился в гараж, вывел наружу зелёного цвета Ровер-75 с передним приводом и двухлитровым двигателем. Он решил сейчас же отправиться в Лондон, плохо понимая при этом, зачем это делает, и где именно станет искать в большом городе близких ему людей.
      
     Прекрасная неширокая дорога от ворот поместья спускалась с холма, описав затем в направлении часовой стрелки дугу длиной около трёх километров между лесом слева и лугом справа, упиралась в шоссе. Точно назло моросил мелкий дождь. Майкл нервничал, спешил. Послушный его воле автомобиль, урча мотором, нёсся вперёд, точно пущенная из лука стрела с тяжёлым наконечником. Прямолинейный спуск закончился. Уверенный в машине, водитель, не ослабляя нажима на акселератор, вошёл в вираж. Скорость оказалась слишком велика для маневра, и машину занесло. В самый неподходящий момент в глаза ему брызнул ослепительный свет галогенных фар неожиданно выскочившего из-за поворота встречного автомобиля. Томпаковски машинально зажмурился и сбросил «газ». Его машина клюнула носом, а потерявшие сцепление с дорогой задние колёса сместились вбок, ещё более увеличивая занос. Развернувшись, автомобиль перелетел узкую обочину, слетел в кювет и со скрежетом ударился водительской дверцей о ствол векового дуба…
     — Мама, по-моему, со встречным автомобилем что-то произошло! Останови, вернёмся и поглядим! — Мальчик в салоне ослепившей Майкла машины теребил левый рукав плаща сидящей за рулём блондинки. — Мама, ты так спешила, что переключила свет на ближний не перед поворотом, а лишь после того, как мы уже разъехались! Давай вернёмся, возможно, нужна помощь, наверное, это был кто-то из дедушкиных гостей!
     — Не выдумывай! Я всё сделала, как надо. А встречный автомобиль нёсся, как угорелый, и скрылся за поворотом, я это видела в зеркале заднего вида. Вот если бы после посещения моей косметички ты не потащил меня на Кингз-стрит, в свой любимый «Trotters» и несколько часов не глазел бы на игрушки, выбирая лучшие, мне не пришлось бы сейчас так торопиться. Лучше подумай, как теперь объяснить деду, почему мы в торжественный для него день опоздали на приём!
     — Придумал! Я подарю дедушке вот эту прекрасную сумку с милым поросёнком, в которую нам сложили купленные в магазине игрушки. Уверен, она понравится ему, и он простит нас, правда простит!