Что такое «Избранное»? Это, конечно же — явление в прямом и переносном смысле слова в наше время. Но этот двухтомник отличает от многих и многих «Избранных», скажу прямо, — истинный талант поэта.
     Знаю творчество Анатолия Аврутина как минимум лет сорок. И очень хорошо понимаю и чувствую все сложности, с которыми ему приходилось сталкиваться, чтобы «пробиться» к русскому читателю и утвердить своё имя среди талантливейших поэтов России прошлого и нынешнего века.
     И — главное! — ещё живёт в сердцах наших талантливых современниках любовь и понимание нашей великой русской литературы, на которой учатся и ещё долго будут учиться настоящие таланты, кровь от крови впитавшие великий русский язык с молоком своих матерей.
     Не в месте жительства поэта — его поэзия. Она не знает границ, тем более, она выходит из языковой «резервации» и доказывает свою присущность великой русской литературе, а это — однозначный во всех смыслах — подвиг.
     Пока физически жив поэт и может сам себя оценить в своём, как читательском, так и профессиональном окружении, он собирает стихи для своего избранного издания именно по этому принципу: не всегда соотнося своё творчество с космическими, временными рамками русской литературы.
     Ответ прост: мы настолько «обожествили» нашу классику подняли её ещё в школьные годы на такую высоту (и это правильно), что, иногда, никак на можем соотнести творчество современников с величайшими образцами поэзии В. Тредиаковского, Г. Державина, А. Пушкина, М. Лермонтова,
Н. Некрасова и нескончаемой чередой наших национальных гениев, которые, как памятники, возвышаются в сознании и душах современных литераторов. Кстати сказать, талантливых, понимающих и уважающих достижения великих предков.
     С этой точки зрения хотелось бы провести непредвзятый разговор о первом двухтомном «избранном» издании русского поэта (не унижая достоинство автора словом «русскоязычного», так как судьба не дала ему возможности жить в России, где существует своя исконно глубинно-национальная «языковая стихия», которой «с младых ногтей» питается каждый человек истинно русским духом), а в Белоруссии. Поэтому, видимо, и рождаются у автора такие строки: «Стою у русского предела, /Где Бог не терпит суеты…».
     В этом смысле, надо отдать должное Анатолию Аврутину, преодолевшему все препоны не только иногда непонятному, «традиционному» в Белоруссии разговорному «языку», так называемому, «трасянкой», а достичь выдающихся успехов («сквозь тернии к звёздам)» в современной русской поэзии.
     Поэт, впитавший на генетическом уровне языковую стихию предков, не может изменить ей, как бы ни ломали его «потусторонние силы», навязывающие туманно-исторические языковые основы.
     Да, в белорусском языке огромную роль играют старославянизмы, но язык — живое существо, саморазвивающееся, не терпящее человеческих, тем более, «научных» наставлений. В этом плане, только первая строфа стихотворения «Сыну Олегу» ненавязчиво «ставит на место» всё истинное, что заложено в творчестве отца: «Всему основа, мой родной, /Всему основа, /Когда парит над тишиной / одное слово…».
     Теперь о главном. В двухтомник Анатолия Аврутина вошли лучшие стихотворения и переводы, созданные за четыре десятилетия его творческой деятельности.
     С первых строк книги настраиваешься на глубинное проникновение поэта в саму суть жизни:
      
     В мир открыты глаза,
     как у предка — распахнуты вежды,
     И под горлом клокочет:
     «Высокому не прекословь!»,
     Сможешь — спрячь в кулачок
     тот живительный лучик надежды,
     Чтоб мерцала внутри
     то ли Родина, то ли любовь.
                   («И опять на песке
                   блики белого-белого света…»)
      
     Это глубинное ощущение Отчизны всей своей душой проявляется во многих произведениях. Но как точно и потрясающе звучит в стихотворении «Оступившись на собственной тени»: «Где Отчизна меня целовала, /Там, на теле то шрам, то ожог…». Мысль о той, ушедшей, может быть, навсегда Отчизне постоянно звучит в стихах поэта. К примеру, как в стихотворении «Не брести, а скакать по холмам помертвелой Отчины», которое перекликается с творчеством Николая Рубцова: «Как нелепый седок среди ночи скакал по Отчизне, /И рыдал… И метался… И сгинул в беззвёздной ночи…».
     В триптихе «Бревенчатая Русь» поэт с несомненной верой в свой исторический народ уверенно говорит:
      
     Чуть отпылают чёрные напасти,
     Пустив золой соломенную грусть,
     В Россию превращалась в одночасье
     Бревенчатая дедовская Русь.
      
     Но долго ль смердам радоваться миру?
     И мужики на время, до поры,
     В недальний угол ставили секиры
     И молча брали в руки топоры.
      
     Постоянно в раздумьях автора переплетаются мысли о той неоднозначной жизни русского поэта, болеющего за судьбу Родины в незаметном, обычном бытии за будущее: «Писать стихи, пить водку, верить в Бога… /И Родиной измученной болеть… /Одна поэту русскому дорога — /Чуток свернуть и рано отгореть. /А отгоришь, не понят и не признан, /Останутся худые башмаки, /Пустой стакан, забытая Отчизна, /Божественность нечитанной строки».
     Но бытовые реалии у Анатолия Аврутина всегда проходят через глубинные мысли и чувства, поэтому в любом его стихотворении, не «проходном», написанном в угоду времени или мимолётного чувства, в осмысленном, прочувствованном, часто высказанном с болью, как в стихотворении, «… И выдох мой пускай зовется Русью…» мысль, как пульс, бьётся и оживляет иногда «уснувшее» чувство Родины в читателях:
      
     А Русь моя пускай зовётся мною,
     Я — щит её, она мне тоже щит.
     Я заболею — скажется больною,
     Я возлечу — пусть тоже возлетит.
      
     Анатолий Аврутин, как талантливый человек, прекрасно чувствует и понимает, что на нём не кончается ни его творчество, ни его жизнь, поэтому ему хочется предать не только поэтическое ощущение жизни, но и какую-то народную мудрость внукам, правнукам, без которой не будет счастья в будущем. А в стихотворении это звучит, как завещание, наследникам:
      
     «… Я и знать не знал тогда, что папа
     Мне не только папа, но отец…
     Шли года… Заботилась Россия,
     Уводя нас в жизнь от пап и мам,
     Чтобы силы было — по делам…».
      
     Особый разговор о лирике, составляющей большую часть двухтомника. Здесь и воспоминания о детских годах поэта, созданные не стандартными ощущениями, образами, эфемерными, порой трудно доступными для понимания «простому» человеку нынешнего времени, но загадочными, овеянными любовью поэта к женщине. К примеру, «Холодно…», посвящённое маме», «Меня учили люди умные…», посвящённые отцу, «Автобус в пятьдесят четвёртом…», «Вдова», «Странный дом — ни табуретки, ни свечи…». И таких стихов много, где соединяются чувство любви с бытовым ощущением жизни. Это особый дар поэта, сумевшего глубоко проникнуть в душу читателя, не обременённого какими-то «заоблачными», «привнесёнными» из литературы чувствами любви. Всё просто, но и по-житейски мудро.
     Какими-то воспоминаниями «из-под сознания», как и у многих поэтов, обнимающих мыслями и чувствами весь мир, навеяны стихотворения «Гильза», «Век серебряный…», «Эники-беники ели вареники…», «И осень — не осень…», «Морщинилось небо…».
     Завершает первый том избранных стихотворение не случайное, а как бы подводящее определённый итог жизни поэта:
      
     Не был ни убийцей, ни подонком,
     В лагеря людей не отправлял,
     Не стремился отчую сторонку
     Превратить в сплошной лесоповал.
      
     Храмов не громил под Божьи слёзы,
     Не позорил отчие края…
     Потому мне памятник из бронзы
     Не поставит Родина моя.
      
     Но вот совершенно не связанная мысль с предыдущими: философское проникновение в течение времени, не зависимое от человеческих желаний в стихотворении «Песочные часы»: «Запаянный сосуд, /Неслышная струя. /Песчинками текут /Мгновенья бытия. /Рассыплются по дну /И в щёлочку опять… /Часы переверну — Пойдёт ли время вспять?». Просто. Глубоко. Ненавязчиво овеяно раздумием о самой жизни.
     Во втором томе избранного особенно интересен цикл, состоящий из одиннадцати стихотворений, «Стоптанное небо». Уже само название вызывает странный и неоднозначный интерес к нему. Вот его начало:
      
     Извечней вечного… Превыше
     Высоких истин и высот,
     Душа истерзанная дышит
     И в бездну бездн себя несёт.
      
     Туда, где тусклой вереницей
     Исчезли, мучась и страшась,
     Без черт и очертаний лица,
     Двоя космическую грязь.
      
     Но это надо читать, а не анализировать «холодным умом», проникая глубоко в творческие искания поэта.
     Фрагменты поэмы «Осколки разбитого века» выводят мысли и восприятие читателя на какой-то иной уровень философского восприятии поэзии. Только одни названия разделов: «Прелюд», «Внутренний голос», «Перевёртыши»… обозначают то глубинное философское чувство поэта, до которого должен «дорасти» читатель, не всегда находящийся на глубинном понимании поэзии Анатолия Аврутина.
     Заканчивается двухтомник переводами античных поэтов (Вергилий, Гораций, Катулл, Лусконий) и многих, многих других авторов. Переводы из белорусской литературы представлены поэтами:
М. Башлаковым, М. Богдановичем, С. Гаврусёвым, А. Жигуновым, К. Жуком, К. Метлицким, В. Мазго,
В. Павловым, М. Поздняковым, В. Скоринкиным, М. Стрельцовым, М. Шабановичем, Е. Янищиц. Также в книге представлены переводы из американской, английской, бельгийской, еврейской, индийской, испанской, дагестанской, немецкой, польской, французской и японской поэзии. Это говорит о том, что поэту подвластны для перевода многие шедевры ведущих поэтов мира.
     В заключение хочется сказать, что русскоязычному читателю повезло, встретиться с переводами классиков литературы, переведённых на русский язык замечательным русским поэтом Анатолием Аврутиным.