Нельзя включить воспоминания
Как телевизор или свет —
Тут бесполезны все старания,
Тут никаких рецептов нет.
      
Они приходят как бы сами.
Законы их сложны, тонки,
Но уж, явясь, идут за нами
Порой до гробовой доски.
                          В. Бушин
      
     Виктор был белесым, крепким и с веснушками на лице. В пятнадцать лет выглядел на все восемнадцать. Учился легко, любил рисование, мечтал стать знаменитым футболистом. Босоногим его прозвали из-за футбола. В обуви голы не забивал, а босым везло. Закричат «Босоногий, вперед!», он и рад стараться.
     Ко всему прочему, Виктор был тайно влюблен и считался грозой районных огородов. Дело в том, что латыши, проживающие на краю Риги, имели при домах земельные участки, а семьи военных, расселенные после победы по домам уехавших за границу толстосумов, кроме квартир и скрытой неприязни, не имели ничего. Дети эту несправедливость исправляли по-своему. Когда на участках начинали зреть фрукты и овощи, ребятишки с этих огородов аккуратно взимали урожай. Местные бабки были вне себя от ярости и установили дежурство, чтобы ловить «офицерских поросят». Однако морковь, огурцы и помидоры регулярно с грядок исчезали. Старухи-огородницы негодовали, но поймать никого не могли. Уж больно организованно проводилась эта, по-военному названная ребятами, «репарация». Больше всех жаловалась бабка Розалинда: у нее огород был самым урожайным. Старуха поклялась поймать Виктора — главного стратега и обидчика. С раннего утра она высматривала, как тот спускался с крыльца и словно цапля, поджимая от холода то одну, то другую босую ногу, медленно спускался по цементным ступеням. Через секунду подбегал к перекладине, сделанной отцом после войны, вглядывался в окна соседнего дома, где жила Дзинтра — симпатичная рыжеволосая девчонка в которую он безответно был влюблен, и подтягивался до тех пор, пока не сбивался со счета. Лицо у него при этом было злое, словно кто-то кусал его за пятки.
     Бабка доставала с полки довоенный театральный бинокль и с этого момента превращалась в Шерлока Холмса. Розалинда не сводила глаз с участка, но выследить не могла, что-то ее всегда отвлекало. То чужую собаку кто-то пустит во двор, то, с чего не возьми, поросенок вырвется из хлева. Вечером по оставленным следам старуха понимала, что опять у нее на огороде ужинал Босоногий.
     Она регулярно жаловалась его отцу. Тот шел с Розалиндой на огород и каждый раз следы оказывались не сына, а кабана. Разводя руками, отец говорил: «Нет доказательств, порки не будет!»
     Для утешения отец обещал бабке дежурить с пистолетом ночью и угостить ее кабаниной. Бабка сообразила, что надо искать какие-то приспособления с копытами, но найти не могла. Наконец все разрешилось. Главный архаровец района и давний враг Босоногого — Айвар притащил ей в качестве доказательства четыре небольшие доски с приделанными копытами кабана. Он нашел эти приспособления в сарае Босоногого и тайно приволок их старухе. Это был точный слепок шпионских копыт из популярного в то время фильма «Застава в горах». Взяв эти предоставленные Айваром вещдоки, бабка нажаловалась отцу, а потом долго и не без удовольствия слушала у себя на втором этаже, как выл под отцовским ремнем ее босоногий враг.
     Обида на долговязого доносчика настолько была велика, что Босоногий решился на «открытый бой». Вместе с Вовкой — парнем постарше, проживавшем на соседней улице, Виктор в спешном порядке стал ходить на занятия по самбо. Через неделю тренер его заметил и похвалил:
     — Лет через пять можешь стать чемпионом.
     Сергей Иванович не сказал, каким чемпионом? И чемпионом чего: района, города или республики? Но Виктору это было не столь важно. Главным было то, что в него поверили. Значит, он кое-что стоит, и Айвар — этот латышский стукач, с тонкогубым лицом и глазами, глядевшими на всех с презрением, вскоре это почувствует.  
     — Дам ему «открытый бой» на улице Атпутас, — решил Виктор. «Атпутас» по-латышски — отдых.
     — Вот он у меня и отдохнет на карячках в луже грязи, — строил планы Босоногий.
     Вообще, с Айвором — местной баскетбольной знаменитостью, у него не заладилось давно: девять лет назад, когда летом на площади Победы казнили немецких генералов. Народу тогда собралось на эту казнь видимо-невидимо. Пробиться вперед, в первые ряды никому из знакомых мальчишек не удалось — военные детвору близко не подпускали. А вот на деревьях по периметру площади места было хоть отбавляй. С высоты все было видно даже лучше, чем из толпы. Казнь назначена была на десять утра. Уже половина десятого на площади Победа не была, куда яблоку упасть. Толпа хоть и гудела, но таинственно и безрадостно. Все понимали, что в казни много зрелища и ничего торжественного. Наконец на дороге показались грузовики, для проезда которых толпа освободила проход. Ровно десять машин встали в центре площади. Борта откинуты только у восьми грузовиков, рядом укрепленные в землю виселицы. Когда машины выключили двигатели, а вдоль отброшенных бортов строго по линии повисли петли, толпа притихла. Говорить никто не хотел. Ждали, когда откроется отдельный автобус, стоящий в начале колонны. Наконец к автобусу подбежал высокий полковник в непривычной форме внутренних войск и, открыв дверь, скомандовал: «Выходи!» Вышло их почему-то восемь человек. Позже стало известно, что двоим удалось бежать и по дороге их убили. Оставшиеся восемь нехотя выстроились в колонну и двинулись к месту казни. Впереди уверенным шагом шел небольшого роста генерал. За ним, словно набираясь храбрости, тянулись остальные семеро.
     — Смотри-ка, — прошептал парень, сидевший на боковой ветке, — этот маленький ничего не боится.
     — Подожди, дойдет до петли, в штаны наложит, — с другой ветки ответил незнакомый паренек постарше.
     И действительно, один из приговоренных, высокий и сутулый немец, увидев виселицы, охнул и вдруг его зеленые галифе ниже пояса быстро потемнели. Народ, заметивший этот конфуз, громко засмеялся.
     Босоногий не смеялся. Ему было не по себе. При виде этих виселиц у него все время подкатывало к горлу. Не нравилось ему и настроение, которое демонстрировали организаторы казни.
     — Людей вешают, чего зубы скалить от радости, — думал мальчишка, глядя на приготовления.
     Вскоре всех приговоренных расставили у своих машин. Последовала команда, был прочитан приговор. Читали его недолго и тихо. Босоногий только догадывался о содержании. И вот уже первый немец по подставной лестнице поднялся на платформу машины. В этот момент внизу дерева, на котором уселось с десяток ребятишек, появился Айвар. Он полез вверх и на ходу стал сбрасывать тех, кто мешал ему подняться до обзорной высоты. Во тут ему под руку и попался Босоногий. С первой попытки Айвару не удалось его скинуть. Но затем, он двумя руками вцепился в руку Босоногого и, предательски толкнув его назад, скинул вперед. Босоногий сорвался, и хорошо, что падая, успел вцепиться за нижнюю ветку, а то бы плашмя шлепнулся на землю. Подтянувшись, он закинул ноги и устроился на нижней ветке. Обида захлестнула Виктора, но он себя пересилил и только крепче сжал зубы. Айвар, скалясь сверху, смотрел на него. Босоногий снизу показал кулак и громко добавил: «Убью!» С нового места видно было только головы немецких генералов  и борта грузовиков. Когда все восемь генералов поднялись на платформы, на площади воцарилось гробовое молчание.  Вскоре Виктор увидел на всех платформах по две головы: немецкую и русскую в военной фуражке. Это каждого немца придерживал наш офицер, чтобы не было сопротивления. Руки немцев были связаны сзади, на шее у каждого были петли. Генералы вели себя пассивно и обреченно. Но вдруг один из немцев плюнул своему охраннику в лицо. Площадь взревела. Немец тут же получил в зубы. Народ одобрительно загудел. Удар был настолько сильным, что этого немца пока он не пришел в себя, вешали последним.
     Потом какой-то пожилой мужчина заметил:
     — Немец-то хитрым оказался, на полчаса смерть оттянул.  
     Громко зазвучал марш, и под его звуки поочередно стали отъезжать машины, оставляя в петлях судорожно дергающихся людей. Все вели себя одинаково — до конца сопротивлялись в руках охранников. Только предпоследний — невысокий генерал, рукой отодвинув охраняющего, сам пошел к краю платформы и, вскинув приветственно руку, не дожидаясь, спрыгнул с края борта. Немцу, плюнувшему в лицо охраннику, досталось сполна. Разъяренный охранник поволок приговоренного к краю и ногой спихнул его за борт еще стоящей машины.  Немец на секунду успел схватиться за борт, но охранник каблуком ударил по рукам и  приговоренный тотчас повис.  
     Расходились все молча, было не до разговоров. На обратном пути Виктор заметил Дзинтру, из соседнего дома. «Чего она, девчонка здесь?», подумал он, но тут же вспомнил, что у девочки отец был русским и погиб под Сталинградом. Самым неприятным было то, что рядом с Дзинтрой и ее мамой, улыбаясь шел Айвар, нахально размахивая руками. Виктор шлепал босыми ногами неподалеку и злился. «Чего он к ней клеится, — спрашивал он у себя, — неужели она не видит, что Айвар противный?». И вдруг шестилетний  Виктор сквозь зубы сказал: «Не бывать этому!» Чему не бывать, он и сам толком не понял, но почувствовал, как сладко защемило сердце.
     К тому времени, когда Виктору стукнуло пятнадцать, Дзинтра стала красавицей. Все соседские мальчишки были влюблены в нее. Около ее дома разыгрывались, чуть ли не турниры. Каждый из подростков, что-нибудь вытворяя, поглядывал на ее окна. Одни курили в затяжку, другие играли в фантики, а некоторые дрались до синяков. Виктор после занятий по самбо любил бороться.
     Дзинтра училась в латышской школе. Когда поток ребят из этой школы расходился по домам, многие шли мимо окон Дзинтры. Виктор, приходивший из школы раньше, заметив, что Дзинтра вошла в подъезд, выходил из дома на середину улицы и вызывал латышей с ним бороться. Поглядывая наверх, в окна, где мелькало знакомое личико, Виктор одного за другим клал на лопатки. У него даже появился свой зритель — дворовые ребятишки, которые устраивали овации после каждой его победы. Но однажды он схватился с Гунаром, младшим братом Айвара. Виктор сумел обхитрить противника и неожиданным приемом положил его на лопатки. В этот момент рядом проходил Айвар со своими приятелями. Видя, что под хохот и аплодисменты детворы с его братом так разделались, Айвар с дружками набросились на Виктора и до синяков избили его. Ладно бы кулаками, а то били ногами, да еще по очереди. Бросив Босоного лежать на земле, они зашли в подъезд, где жила Дзинтра, и вскоре вместе с ней пошли на прогулку. Виктор долго не мог придти в себя. На голове появились шишки, рот заливало кровью, левый глаз так затек, что смотреть можно было, только закрыв лицо ладонью. Кое-как поднявшись на ноги, Виктор поплелся домой. К счастью, дома никого не было. Он отмыл лицо от грязи. Долго держал голову с шишками под холодной водой, а потом сел за стол и от обиды заплакал. Оскорбительнее всего было то, что Дзинтра, смотревшая из окна, как его избивают, ушла с этими гадами. Припомнив своих обидчиков, он решил разделаться с каждым по очереди. Открытый бой с Айваром он решил отложить напоследок. Надо потренироваться, заключил он. Но вдруг страшная мысль, что Дзинтра этим подонком может быть обижена, заставила его изменить планы. Приговор был вынесен мгновенно. Подойдя к трехстворчатому шкафу, он протянул руку в дальний верхний угол и вытащил белый матерчатый сверток. Он быстро развернул тряпку и в руках у него оказался пистолет «ТТ». Пистолет сохранился с войны. Они с братом Анатолием никогда к нему не прикасались. Отец еще в детстве строго приказал: «Это подарок маршала Баграмяна, и если кто-нибудь из вас тронет, я никогда не прощу». Дети гордились отцом, и никто ослушаться до сих пор не посмел. Но обида была настолько велика, что Виктор забыл обо всем. Ему даже показалось, что папа, если узнает, из-за чего все случилось, его простит. Дальше все пошло автоматически. Он надел плащ, положил во внутренний карман пистолет и вышел на улицу. Плащ оказался кстати, начал накрапывать дождь. Однако детвора и в дождь не покидала улицу. Спросив у своих болельщиков, куда направилась компания, Виктор узнал, что после магазина, все гурьбой пошли к Айвару. Он дошел до магазина, свернул налево и через дом вошел во двор. Виктор хорошо знал это место. Нередко они здесь играли в футбол. Косые, с латаной сеткой ворота не раз трещали по швам от его ударов. Наконец он подошел к дому, где жил Айвар. Однако сразу войти не решился. Что-то его остановило. Перед глазами всплыло строгое, удерживающее от беды лицо отца.  Он уже решил пойти назад, как вдруг через открытое окно услышал знакомый голос Дзинтры. Она смеялась, смеялась звонко и весело. Ему показалось, что все они смеются над ним.
     «Ах вы, гады, кучей навались на одного, да еще издеваетесь», вскипел Виктор и в следующую секунду одним прыжком оказался у двери. Из квартиры тянуло куревом и кислыми щами. Он изо всех сил постучал кулаком, дернул ручку и дверь распахнулась. Сделав три шага, он очутился прямо перед всей компанией.
     — Ложись! — крикнул он срывающимся голосом. Все, оторопев, уставились на него, не зная, что делать. Тогда он выхватил пистолет, сделал шаг в сторону Айвара и навел пистолет прямо в его лицо.
     — На колени, — крикнул еще решительнее Виктор. И вдруг побелевшее лицо Айвара стало треугольным, а короткие, вечно прилизанные волосы вздыбились, как у ерша.
     — Я кому сказал, на колени! — повторил еще громче Виктор. Айвар вздрогнул, треугольное его лицо стало наполняться слезами. Он выправился во весь рост, потом схватился за живот, стараясь руками что-то удержать и вдруг его светлые брюки стали мокрыми. Дзинтра увидев такой конфуз, прыснула со смеху, а все дружки от удивления разинули рты.
     — Все на колени! — не успокаивался Виктор. В его глазах был такой огонь, что веселье вмиг улетучилось, и все сразу опустились на колени. Он перевел глаза на Дзинтру и вдруг его сердце вновь, как когда-то, защемило.
     — А ты встань, — тихо проговорил Виктор, — это не твое место.
     Он указал ей на дверь и та быстро вышла. Развернувшись к компании, он громким голосом приказал:
     — Всем оставаться на месте, буду за дверью. Если кто выйдет — начну стрелять.
     В полной тишине он закрыл дверь, несколько секунд стоя в коридоре, прислушивался, а затем, пройдя через футбольное поле, пошел в свою сторону. На полдороге его догнала Дзинтра. Они долго шли вместе. Наконец, она, заглянув ему в глаза через плечо, сказала.
     — Виктор, не злись, прости нас.
     И вдруг по- детски добавила:
     — Я больше так не буду.
     На глазах у нее появились слезы. Дзинтра опустила голову, колечки волос сползли на лоб, и она стала еще красивее.
     — Пойдем ко мне, — уже чуть не плача сказала она. — У нас есть торт, будем пить чай и лечить раны.
     Она взяла его за руку, прижалась ближе, и они вместе поднялись к ней на второй этаж. Стали пить чай и говорить на разные темы. Вдруг она прижалась и поцеловала его прямо в губы.
     — Хочешь, я выйду за тебя замуж, когда подрастем?
     Виктор посмотрел на нее единственно видящим глазом и тихо выдохнул:
     — Долго ждать придется.
     Тогда она взяла его за руку и повела в свою комнату. Но в этот момент, в дверях зазвенели ключи. Они успели вернуться за стол. Вошла мама Дзинтры.
     — Мама, — смущенно сказала Дзинтра, — а у нас гости.
     — Вижу. Что с лицом? — cпросила она. — С кем-то подрался?
     Виктор нехотя кивнул.
     — Победил?
     — Мама, ты не можешь себе представить, — вмешалась Дзинтра, — Айвар описался.
     Мама удивленно повела головой, и глаза ее улыбнулись.
     — Тебя, кажется, Виктор зовут?
     Виктор кивнул головой.
     — Значит, победитель, — сказала она, внимательно посмотрев на дочь.
     — А папа у тебя военный?
     Виктор снова кивнул головой. На ее отцветшем, с уставшими глазами лице на секунду снова появилась улыбка.
     — Жи-во-о-й, — выдохнула она и посмотрела на висевшую фотографию погибшего мужа.
     — Хорошо. Дружите, а там Господь разберется. Сидите, я в магазин схожу, надо чем-то угостить соседа. Она взяла хозяйственную сумку и вышла. Виктор обнял Дзинтру и быстро поцеловал.
     — Давай поженимся, когда сойдут синяки, — уверенно сказал он. — А сейчас я пойду, надо вернуть пистолет. Буду через час, на улицу не выходи, жди меня дома.
     Он еще раз ее поцеловал, потом еще и только тогда вышел из дома.