У моего однокашника по Литературному институту Николая Рубцова есть строчка-заповедь «За все добро расплатимся добром…». Пора мне вспомнить Бориса Лозового. 70-е годы прошлого века. Он работал в издательстве «Молодая гвардия». Всегда гладко брит… Аккуратные английские усы… Я принес ему стихотворную подборку. Он пролистал её и сказал: «Что вы мне принесли? Мы — комсомольцы, ребята-ударники, мы — рождены, чтоб сказку сделать былью. Понятно? Нам не
до лирики…» Был он чем-то раздосадован, а тут я не вовремя явился. Но я сказал ему тогда:
— Борис Алексеевич, что мне-то делать? «Аполлон» закрыли в 1917 году. Куда пойти?..
Тень понимающей улыбки скользнула по его лицу. Положив свою руку на мою, он пресек мою попытку забрать машинопись: «Оставьте, я ещё посмотрю». Уходя, я «слышал» спиной: «Аполлон» закрыли в 1917 году, — говорил Лозовой, как бы про себя, — и что теперь делать?..»
С той встречи был он со мной всегда приветлив. Стихи напечатал вскоре в одном из коллективных сборников. Роясь недавно в книжном шкафу, я наткнулся на него. На экране памяти всплыло лицо…
В ГОСТЯХ
Я славлю две вещи в комнате этой.
Во-первых: старинную трубку поэта
С восточным на чашечке томным цветком,
С обкуренным краем, с крутым мундштуком.
Я верю, душистый табак зажигая,
Подумать легко, что она из Китая,
Где жил ясновидец, философ Ду Фу,
Служивший природе, добру и стиху.
А во-вторых: кавалерийскую шашку —
Взлетает со свистом и падает тяжко.
Возьмешь рукоять — прикипает к руке.
И солнце играет на честном клинке.
И шашка, и трубка — равно хороши
Для цельной натуры и тонкой души.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Какой-то хищник, «тигр» или «пантера»,
От времени проржавевший насквозь,
Откроется вдруг взгляду, как химера
Былой войны…
Лежит зловещий гость,
Ствол уронив в бурьян пожухло-серый,
Без гусениц, без башни…
Довелось
И мне рассматривать его останки,
Представить позабытый этот бой,
Где бьют в упор из ПТР по танкам,
Где танки бьют, смешав людей с землёй…
Потом пройти полынью к обелиску
Под солнцем юга, выцветшим, степным,
Читать подряд фамилии по списку
И задыхаться жаром вековым.
ПЛЕННЫЙ
Когда он играл на гармошке губной,
Взор угасший как будто в себя обратив,
Понимал или нет — ведь немецкий мотив
Пахнет только что кончившейся войной?
Но лилась над дворами «Лили Марлен»,
Надувалась натужно худая щека…
А в понурой фигуре сквозила тоска,
Невесёлая штука — трёхлетний плен.
Побежденный, голодный,
быть может, больной,
Он пришёл к нам из лагеря под выходной.
И никто выступленья его не пресек.
Подавали в пилотку ему кто что мог:
То картофель варёный, то хлеба кусок…
Был не враг этот страждущий человек.
ИСПЫТАНИЕ
Я — муравей… Стою в начале поля…
Но нет, не поле то, а фолиант,
Где ветви букв построчными рядами
Заполнили страницу до конца.
И для того, чтобы вернуть себе
Свой изначальный человечий облик,
Обязан я все буквы обежать
И бегом повторить их начертанье…
Сухие ноги устали не знают,
И голова не кружится и сердце
Работает ритмично.
Но боюсь,
Что пропущу по недосмотру букву
Иль полукруг, принявши Ф за Р,
И не зачтётся мне моё старанье,
Так, в напряженье, выпучив глаза,
Распутываю сложный лабиринт.
Пергамент сух: старинной желтизной
Напоминает лист давно опавший,
Когда на нём чуть видно проступают,
Как паутина тонкие прожилки.
Спешу, спешу…
И вдруг на повороте
Такого же встречаю муравья!
Остановились оба и глядим.
Как быть теперь? И он, и я не можем
Сойти с дорожки…
Славно подшутили,
Пустив навстречу нас друг другу!
Только
От шутки этой впору плакать мне,
Как будто бы меня лишили разом
Неповторимости моей судьбы.
Я тотчас принимаю стойку «к бою»,
Пусть драться не в характере моём
И первым не начну…
К тому же,
По виду судя, он меня сильнее:
Грудь колесом, аршинные усы.
Но от слезы до ярости недолго:
Ударом сбить,
перешагнуть
и дальше
До финиша победно пробежать…
Но что это?
Товарищ по несчастью
Протягивает руку мне…
И я
Движение невольно повторяю,
Рукопожатие креплю…
Сошлись
Пути начала и конец пути!
Высокий свет над полем жизни.
* * *
На старом фото из военных лет
Еще я мальчик, мама молодая.
Но голова её полуседая, —
В глазах страданий неизбывный свет.
Она цветы любила. И цветов
В её пути последнем было много.
Она в цветах предстала перед Богом,
Цепь разорвав земных своих оков.
Палящий август! Поминальный стол.
Текут слова — сухие комья глины.
Обряд прощания и горек, и тяжёл…
Мне больно видеть астры, георгины!
С ВЫСТАВКИ
Рогатые маски и трости вождей,
И чёрного дерева идол зловещий…
В диковинку нам эти пёстрые вещи,
А как привлекательны для детей!
Любую из масок готовы надеть,
Жонглировать тростью
под рокот там-тама, —
Плясать дикарями!..
Но строгая мама
Решила быть дальше от Африки впредь, –
Уводит детей… «Не к добру эти танцы!»
Нахмурился идол, разлуке не рад.
Тяжёлой обидой наполнился взгляд!
И с губ его красных слетает —
«Останьтесь!»
МАЛЬЧИК
Мальчик маленький, образ дальний,
Белобрысая чёлка на лбу —
Да хранит судьбу твою ангел,
Осеняя крылом судьбу!..
Деревенское лето.
Помню
Развалившуюся колокольню,
Деревянную школу, реку,
Против дома чахнет кладбище,
И обтрепанный тополь, как нищий,
И ворона сидит на суку.
Мальчик мёрзнет под низким небом,
Сводит плечи зябкая дрожь…
Побежал вприпрыжку, а следом
Рассыпается дробно дождь.
По крыльцу простучат негромко,
В кухне смолкнут его башмачки.
Сразу сузится мир ребенка:
Поднимается на носки
И, прижавшись к оконной раме,
Неподвижно глядит во двор.
Дождь сечёт по стеклу ручьями,
Застилает потоком взор.
..Мальчик маленький — где он? кто он?
Тонет голос, во мраке моля.
Но какой ему путь уготован,
Знает время и знает земля.
ВЕСНА
1.
Ещё весеннего тепла
На всех как будто не хватает.
Ещё с утра снежок порхает.
Даль то туманна, то светла.
К полудню — солнце в небесах.
Капель. Синичьи разговоры.
Проталин по снегу узоры.
Слеза невольная в глазах.
И остаётся только ждать
Преображенья и расцвета,
Когда с собой приносит лето
Сиреневую благодать.
2.
То лягушки… то соловьи…
То кукушка из рощи ближней,
Славя радости вешней жизни,
Подают голоса свои.
Голос твари дан, чтобы петь.
В этом, вижу, мы с ними схожи:
Запоёшь, и духом моложе,
И легка под ногами твердь.
Дивны, мир, голоса твои!
Что целительней есть и проще?
То кукушка из ближней рощи…
То лягушки… то соловьи…
СТРАХ
Нечаянно задев рукой,
Осиное гнездо я всполошил.
И загудел, поднялся грозный рой!
А я бежать пустился, что есть сил.
От крика лопнул купол летней хмари.
Кусты мешали… Сковывал песок...
На спину голую пикировали твари, —
От плавок до плечей всходил ожёг.
О, этот берег мне всё лето снился!
И в детский сон — чудовищем Дали —
Как жёлтый тигр, осиный страх вселился,
Пока минуты медленно текли.
БОНАПАРТ
Труба и походная карта,
Да шпаги разящий клинок…
Под жёсткий сапог Бонапарта
Ложится ленивый восток.
Остатки мамлюков бежали,
Когда говорила картечь.
Под натиском воли и стали
Египет уже не сберечь.
Мы четверо суток не спали,
И в проклятом богом пути
Я знамя пронёс над песками,
Чтоб дальше на Акру идти.
Вздымайтесь в вихре, барханы!
Дыханье, феллах, затаи.
Французские бьют барабаны,
Безмолвен священный Каир.
Столица от зноя бела
И некуда деться от жара,
А тень треуголки легла
На древние камни Эсхара.
БАЛЛАДА
Однажды царь Пётр и Фридрих-король
беседовали вдвоём.
Длинные трубки курили они,
пили крепчайший ром.
И спор у них вышел, чей лучше солдат:
русский или прусак.
Выпустив дыма струю в потолок,
король заявил так:
— Мои гренадёры — один к одному,
любой — могучий медведь.
Если в атаку они пойдут, —
пред ними отступит смерть!
Пётр улыбнулся: — Король и брат!
Я верю словам твоим.
Но как выполняет приказ солдат —
об этом мы говорим.
Они отпили из кубков своих,
и тогда предложил король:
— Устроим экзамен. Каждый солдат
Пусть выполнит свою роль.
Пётр согласился… Могучий Фриц
в мраморный зал вступил:
Грудь колесом, — ружьё и тесак, —
исполнен отваги и сил.
Фридрих сказал: — Прыгай в окно!
— Яволь! — ответил храбрец. —
Позвольте прощанье домой написать,
есть мать у меня и отец.
Под окнами крыт булыжником плац.
Второй этаж. Высоко.
Но король, довольный, его отпустил,
отделался Фриц легко.
— Хорош ли солдат мой? —
Фридрих спросил.
И Пётр кивнул головой.
Меж тем Иван на порог ступил
по виду — совсем не герой.
Он Фрицу был едва ли по грудь.
Король усмехнулся: «Мал…»
Но Пётр метнул на солдата взгляд
— Прыгай в окно! — приказал.
Перекрестясь, рванулся Иван
к раскрытому настежь окну,
И если б Пётр за рукав не поймал,
Иван бы в окно нырнул.
— Так исполняет русский солдат
приказ своего царя! —
И Пётр Ивана поцеловал,
за службу благодаря.
Увы! у баллады плохой финал.
В бою за один редут
Бесстрашный Иван и бесстрашный Фриц,
штыки скрестивши падут.
И как ты историю ни листай, —
только войны, огонь и прах.
Солдатская кровь — что вода для вождей…
Век новый стоит на костях!
РАННЕЕ ПРОБУЖДЕНИЕ
Я просыпаюсь утром
От скрежета лопат.
Ещё в окошке мутно
И дом наш сном объят.
И так щемяще рано,
А дворники — скребут!
За выполненье плана
Им бонусы идут.
Мне снились в ту минуту:
Лик женщины… весна…
Нечистый ли попутал,
Вернул меня из сна?
И схож с зубною болью,
Подлейшею из мук, —
Летящий к изголовью
Нестерпимый звук.
* * *
Проходит Время. Опыт человека
Ему диктует новое прозренье.
И многое в себе он осуждает,
И мерой новой меряет людей.
Давно, мой друг, нас жизнь растасовала,
И я не разделяю идеала,
Которому остался верен ты,
Похоже, что до гробовой черты:
Не мир — но меч, не человек — держава,
Не дух свободы, а лихая слава,
Замешанная на крови людской…
И тут мы не столкуемся с тобой!
Так думал я, застолье покидая
В осеннее тоскливое ненастье,
Когда пучок травы под снегом мокрым
Как голова убитого…
|