Существует устойчивое мнение, что поэты (то бишь мужчины) в своих произведениях пытаются художественными средствами выразить лишь некие абстрактные умозрения и идеи, под воздействием которых находятся в данный момент. Меняется фокус ментального взгляда — и устоявшийся взгляд на мир, словно податливый флюгер, также выбирает иное направление.
     А вот, мол,  поэтессы (точнее: "Их Величества Женщины") пишут лишь о том, что жадно любят всем сердцем. Соответственно, тем самым выражают Вечное и Непреходящее.
     Ведь любовь — нечто незыблемое из заоблачных эмпиреев, неподверженное настроению и моде (в отличие от разного рода идей, которыми можно легко, как гриппом, инфицироваться… впрочем, так же скоротечно и переболеть).
     Марина Паншина пишет преимущественно о любви… Точнее, что бы ни выходило из-под её неугомонного пера — тема, в конечном счёте, раскрывается исключительно посредством данного Светлого чувства. А в результате поэтесса Паншина являет собой ну, просто "наиклассический" образец женского восприятия действительности  —  миросозерцания, базирующегося на потаённых эмоциональных процессах и непредсказуемой сердечной чувственности…
     И, как следствие — на прорывающихся наружу неистовых протуберанцах всепоглощающего любовного влечения.
     А любит Марина многое! Именно через призму данного чувства она воспринимает не только Мужчину (главного объекта страстей), но и свою Малую Родину, и историю родного Отечества. А также — изучение собственной души, познание-в-общении близких и незнакомых людей. Весь мир для автора становится своеобразным "бастионом любви":
      
     Мир — как замок из любви…
     Коридоры замка гулки.
     Я иду по переулкам,
     По извилинам души…  
      
     Такое определение  даётся автором не случайно!  Лирика Марины Паншиной глубоко психологична и порой описывает тончайшие нюансы человеческой души — те, которые невозможно прямо передать словами. К коим можно подобраться лишь в условном приближении, рассматривая их отдельные видимые проявления: "ускользающий след".
      
     Бог сотворил Адаму женщину,
     И след её, в созвездьях тающий… —
     находим в строках поэтессы.
      
     Этот "тающий след" и пытается обозначить, вскрыть, дерзко вынести на суд мира и сохранить для потомков Марина Паншина. Посредством поэтической модерации  — неустойчивый, зыбкий, ускользающий от прямых взоров "след женственности" обретает форму, обрастает строчками, рифмами, получает стихотворный ритм… Всё неосязаемое, неоформленное в слова — то, что ранее являлось невыразимыми предчувствиями и неясными ощущениями — получает тугую, налитую поэтической энергией вербальную плоть:

     Потаённые мысли проявляются,
     Воплощаются в наше бытиё…
      
     Причём, получающаяся в результате стихотворная ткань — поэтическая тело — выражает собой особый вселенский вектор: импульс  Радости и Гармонии. Автор обозначает его как "Ключ мироздания":
      
     Мы ищем в женщине прекрасное  — источник радости божественной /…/
     Ключ мирозданья, скрытый в женщине…
      
     Тема "божественной радости" — довольно характерна для творчества поэтессы. В триптихе "Рождение жизни" она живописует свой собственный, Личный Эдем — воплощение Идеальной Гармонии и Красоты:
      
     Пусть сердец трепетанье наполнит восторгом долины
     Пусть цветы расцветают в сени заповедного сада.
      
     В этом надмирном Саду — немыслимо отдельное существование Адама и Евы. Но лишь в мистическом слиянии и в чувственной нераздельности. Где всё мироздание — для влюблённой пары, вся вселенная — как сокровенная Чаша Грааля, загадочные Весы Универсума:
      
     И на чаше весов — только стук двух сердец…
      
     И на фоне радужных эдемских пейзажей — уже не удивляет, что лейтмотивом многих поэтических произведений Паншиной является неистовый поиск "Высшего возлюбленного". И неизбывная жажда встречи со своим лирическим героем — Идеальным Адамом, призванным превратить окружающий материальный мир в сияющий Божественным светом Райский сад:
      
     Ничего, подожду — где-то есть среброструнный идальго
     Пусть пока обо мне ничего почему-то не знает /…/
     Возвратится когда-нибудь он из неведомой дали…
      
     Стилистика Марины Паншиной довольно своеобразна: глубоко выстраданная… и выстроенная в особой, сугубо авторской манере подачи строк. Стихотворения поэтессы — хлёсткие, порывистые, неприрученные жёсткими накатанными схемами. Порой — кажутся "непричёсанными",  (но в то же время — яркими в своей естественной, природной "всклокоченности"). Но главное — они лишены  болезненной выверенности по стандартным академическим лекалам.
     Автор не боится работать ни с "табуированными" рифмами, ни со смещением ударений в отдельных словах, ни с нарочитым "выпаданием" ритма из привычного, ожидаемого канона.
     Возможно, именно поэтому данные строки так  манят к себе нестандартностью и незамутнённостью художественного взгляда. А сам подход к стихосложению — бурлит и вываривается в алхимической реторте глобального поэтического эксперимента. Вместе с концептуальными находками, с верлибрами, с видимым минимализмом… в одном растворе с многослойностью образов и психоделическими "потоками сознания". Скажем такими, как в стихотворении "Из дневника":
      
     Дворники выметали бы звёздную пыль
     И вытирали бы жирные губы салфетками солнечных лучей
     Лузгали бы астероиды и использовали бы луну как фонарик…
     Звёзды бы покрылись пылью
     Обросли бородатым мхом".
      
     А также в одном пространстве с оригинальными "мысленными диалогами с тобой и с собой", выполненными в стиле ритмизованной прозы (с ускользающим, теряющим обыденные очертания ритмом).
     В результате всех алхимическо-поэтических трансмутаций,  поэтесса представляет к  взыскательной критике читателя не только созданного Гомункулуса чувственной, земной страсти, но и народившегося Ангела Великой, Божественной любви. Того самого Изначального Чувства, что составляет сущность веры людских душ, (про которую Паншина в послесловии к одному из своих поэтических сборников пишет следующим образом: "Православие учит людей радоваться, говорит нам, что "Бог — есть любовь", ограждает наши сердца от чёрствости и жестокости").
     И как оперенье этого Лучезарного Ангела — любовь к родной земле, к своей Малой Родине: к благословенному городу — Сергиеву Посаду.
      
     Святого Сергия земля! /…/
     Здесь очищается душа.
     И начинает жить по Богу —
      
     восторженно восклицает автор в своих поэтических строках. При том, что отлично понимает: истинное очищение невозможно без искупительной духовной жертвы, без благословенного Огня страданий. И что только истинная и искренняя жертва ведёт к Возрождению, к духовному Преображению… и, в конечном итоге — к Богу.
     И родной город — не исключение:
      
     Растерзан. Измучен. Изранен.
     Он долгом священным храним
     И Спаса хоругви, что в битвах спасали
     Уже возвращаются с ним.
      
     …Следует отметить, что тема "самопожертвования-в-любви" довольно ярко акцентирована в творчестве Марины Паншиной. Неслучайно один из последних по времени выхода поэтических сборников поэтессы называется "Сердце на ладони".
     Её поэзия — и впрямь горящее Сердце Данко: жаркое, страстное, пульсирующее новыми смыслами и не совсем привычной формой подачи стихотворных строк. И это хрупкое сердце — поэтесса протягивает своему читателю с любовью и надеждой на понимание…
     И, думаю, каждый должен спросить себя: "Достоин ли я этого высокого дара?"