Владимир Лория __ РАДОСТЬ НЕЧАЯННЫХ СТРОК
Московский литератор
 № 3, февраль, 2013 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Владимир Лория
РАДОСТЬ НЕЧАЯННЫХ СТРОК


     * * *
     Дерево-Время растёт наугад,
     Выше соборов, дворцов и оград.
     В школьном дворе, на парадном плацу.
     Сетью морщинок струясь по лицу.
     Вешние ливни, щебечущий лес —
     Дерево быстро растёт до небес.
     Всё заполняет собою — всмотрись! —
     Кроной охвачена звёздная высь.
      
     * * *
     Дождя серебряные нити.
     Под шум его приснилось мне
     Одно забытое событье,
     В минувшем невозвратном дне.
     И горько думать утром ранним,
     Что вдруг, пригрезившись во сне,
     Ты стала лишь воспоминаньем,
     Жемчужной капелькой в окне.
     И тёмные светлеют стены.
     Гляжу в пространство недвижим,
     И вижу — тают, постепенно,
     Твои глаза, как лёгкий дым.
      
     * * *
     Как крылья бабочки её дрожали веки,
     Слова роняла, чувственно дыша,
     А рядом с ней бесформенный был некто...
     Судьба, увы, незрима, как душа.
     Судьба была незрима, но сомненье-
     Вдруг на минуту в сердце залегло,
     Потом навстречу чутких губ движенье
     Неясно проступало сквозь стекло.
     А он простой, как три рубля, детина,
     Враз сгрёб её в охапку, не спеша...
     Я проходил с досадой лёгкой мимо,
     Судьба была незрима, как душа.
      
     * * *
     Кричал вакханке: "Отзовись!
     Я буду ждать тебя в час поздний".
     О, это таинство любви —
     Страданий и восторгов гроздья.
     Она сказала мне: "Уйду!".
     На миг я стал, как бы незрячим,
     Но обживать душой горячей
     Я стал холодную среду.
     Кусал я губы до крови,
     Убить в себе пытаясь ревность,
     Забыть навеки слово "верность",
     В надежде выжить без любви.
      
     * * *
     Очевидно, к несчастью,
     Сам себя ослепя,
     Только собственной страстью
     Я придумал тебя.
     Жизнь все точки расставит
     И тебе не во зло,
     Всё, что было   настанет,
     А что будет   прошло.
     Нет в душе укоризны,
     Как сказал Кальдерон:
     "Наши сны были жизнью,
     Ну, а жизнь наша — сон".
      
     * * *
     Как светел город был тобой —
     Звонкоголосый майский улей...
     Во тьме осиротелых улиц,
     Теперь, брожу ночной порой.
     Мелькнёт случайный свет авто.
     Безмолвье. Ночь. Часа четыре.
     И не подскажет мне никто,
     Где ты сегодня в новом мире.
     В тебе и в памяти тону.
     Он был тобой — безмерно дорог,
     Опустошённый ныне город,
     Весь погружённый в тишину.
      
     ЧАСЫ
     Синь за окном, чернеет сад.
     Былой уж нет его красы.
     Как сердце времени   стучат
     В полночной тишине часы.
     Какой осенний звездопад!
     Болиды, словно светляки…
     Горит тревожно циферблат
     У незаконченной строки.
     Неумолимое тик-так
     Заполонило старый дом,
     А на стене, взрывая мрак,
     Гремят куранты о былом.
     Я думал в памятную ночь:
     "А есть ли у любви весы?"...
     Сонет мой к сердцу приторочь
     И помни, что стучат часы.
      
     СУДЬБА
     В каких краях и вотчинах блуждала?
     Неужто на крыльцо твоё взошла?
     Прислушайся! Как будто постучала,
     Едва коснувшись зимнего стекла.
     Немногие дома она обходит,
     Иные презирает города.
     Прикинется рабой послушной, вроде,
     Как женщина, и бросит навсегда.
     Но будь готов, мой друг, к её приходу.
     И может быть, загадочно любя,
     В последний миг, у жизни на исходе
     Она внезапно выберет тебя.
      
     САПЕРАВИ
     Под сенью ночного Мадрида,
     В кафе "Ла Модерна", один,
     Потомок далёкой Колхиды
     Испанских отведал я вин.
     Взяв кубок в изящной оправе,
     Почувствовал сразу родство —
     Ведь это букет Саперави,
     Святое его естество.
     Ещё поклонялись мы Митре,
     Ещё не пришёл к нам Иисус,
     В осмысленном греческом мире
     Вино это знали на вкус.
     Возникла ты в солнечном мифе,
     Иссиня-багровая кисть,
     Ты самая древняя в мире,
     древнее тебя только жизнь.
     Саперави — самая древняя лоза в мире.
      
     * * *
     Гроза с гомерическим смехом
     Плыла над ущельем Арагвы.
     Раскатисто ломкое эхо
     По склонам катилось в овраги.
     Раскидистый дуб изувечен,
     Как старый гурман, был подагрой.
     Стоит он доселе в поречье,
     Как князь величавый и храбрый.
     Схлестнулись у дуба стихии:
     Речные с небесными воды...
     А ствол испещрили лихие,
     Как ветры безумные, годы.
     Плывя здесь, минуя стремнину,
     По праву духовного сходства,
     Пел гимны во славу грузину
     Прекрасный поэт Заболоцкий.
      
     СИНЕВА
     Милая страна за далью синей,
     Где шумит в верхушках синий бор,
     Где посеребрил навеки иней
     Синие зубцы далёких гор.
     Там в долинах нежные фиалки,
     Синих слез росы не утаят,
     Синими ночами в синей балке
     Щелканье и пенье соловья.
     В омутах ключей голубооких
     Молнией у дна блеснет форель.
     Там всегда приходит раньше срока
     Синевой расцвеченный апрель.
      
     * * *
     На холсте у старого Сарьяна
     В дымке обозначен Арарат.
     Розоватой пеной утром рано
     Закипает персиковый сад.
     Свет на кровлях, бедное подворье,
     Горный кряж, как гребень петуха,
     Зелень плодородного нагорья
     Первая прорезала соха.
     После дней пронзительно холодных,
     Будто бы очнувшись после сна,
     Грациозной, женственной головкой
     Смотрит в мир пришедшая весна.
     Смуглых щек неистовый румянец,
     Карие, янтарные, глаза.
     С нетерпеньем ждут ее армяне,
     Ждет ее озябшая лоза.
     А душа томится беспрестанно,
     Как ребенок, верует она
     В то, что ты — творение Сарьяна,
     В жизнь мою вошла из полотна.
      
     ЗОДЧИЙ
     Ещё листва не пожелтела…
     Минуя хвойные бока,
     Острогов синего ущелья,
     Спешит за временем река.
     В лугах душистых, где на взгорье
     Пылает мака алый лик.
     В давно порушенном соборе
     Немой таинственности миг.
     Здесь было всё: пасхальных шествий
     И светлых литургий тепло...
     Волной бесчисленных нашествий
     Навеки в лету унесло.
     Травой проросшие ступени.
     И сокрушенные врата.
     Как псы на страже, дремлют тени,
     На месте фресок — пустота.
     А он трудился днём и ночью,
     Под солнцем, в зной, в разгар грозы,
     Золоторукий этот зодчий —
     Побег моей родной лозы.
      
     * * *
     Далёкий берег, храм, скамья,
     Волны речной преображенье —
     Диковинное отраженье
     Пространств текучих бытия.
     И на осеннем склоне дня,
     Где в колизее небосвода
     Скупое солнце — склянка мёда —
     Уже не греет зеленя.
     Темнеют у цветов зрачки,
     Последний лист летит с берёзы…
     И странный смысл метаморфозы,
     Где радость с горечью тоски.