Александр Алиев __ РУССКОЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО ТЕОФИЛЯ ГОТЬЕ
Московский литератор
 Номер 24, декабрь, 2012 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Александр Алиев
РУССКОЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО ТЕОФИЛЯ ГОТЬЕ

     
     Наша страна издавна влекла к себе иноземцев. Россия, русские, Русское государство — темы многочисленных сочинений Западной Европы на протяжении многих веков, от памятников фольклора до пространных корреспонденций в газетах и журналах. Красочное и поэтичное изложение своих впечатлений о посещениях России оставил нам классик французской литературы и неутомимый путешественник Теофиль Готье.
     "…но вот и ещё один французский писатель в Петербурге, — сообщали "Санкт-Петербургские ведомости", — он явился к нам тихо, скромно, без шума, не так, как пресловутый Дюма-отец… Он знакомится с нами исподволь и пишет только о том, что успел изучить основательно… Мы могли бы, правда, описать наружность г. Готье, но кто же знает этой умной, покрытой густыми волосами головы?"

     Готье провёл в Петербурге более трёх месяцев, а в начале января 1859 года выехал по железной дороге в Москву. Стоял крепкий мороз (зимы в России были тогда не чета нынешним!) — около 30 градусов. Но писатель в полной мере оценил скорость и комфорт русских поездов, специально отметил, что отапливаемые дровами печки создают в вагонах необычайно тёплую и уютную атмосферу.
     Пребывание в Первопрестольной столице также оказалось для Готье чрезвычайно насыщенным, город произвёл на него громадное впечатление. "Если в Москве у вас окажется несколько свободных дней, — пишет Теофиль, — когда все достопримечательности города вами уже осмотрены, есть экскурсия, которую вам непременно предложат, и на неё нужно тотчас же соглашаться. Это посещение Троице-Сергиева монастыря. Путешествие стоит труда, и никто не раскаивался в том, что его совершил".
     Поскольку рельсового сообщения на том направлении тогда ещё не существовало (движение на участке Москва — Сергиево открылось только в 1862 году), ехать нужно было старинным путём паломников — Ярославским трактом. Писатель уже попривык к суровому российскому климату, но сейчас ему предстояло выдержать многочасовой путь в кибитке, считай, на свежем воздухе. Современного читателя облачение Готье может позабавить, но температура в ту ночь (а отправляться решили в четыре часа утра) опустилась до минус 32-х, и к тому же дул ветер.
     Итак, француз надел две рубашки, два жилета, двое брюк, на ноги шерстяные чулки и меховые сапоги до колен; на голову — бобровая шапка, утеплённая ватой, на руки — "настоящие варежки самоедов, у которых отделён только один палец". И сверх всего широченная меховая шуба с воротником и вязаный шарф. Вместе с двумя русскими спутниками он устроился в кибитке, поданной к гостинице Шевалье в Старогазетном переулке, ямщик сразу взял лошадей в галоп. В пустынной тишине промелькнули Кузнецкий мост, Лубянка и Сретенка, проезд под Сухаревой башней, Первая Мещанская улица, Крестовская застава… Кони вынеслись на загородную дорогу.
     
     ЭТА САМАЯ ДОРОГА, как рассказывали Теофилю, в тёплое время года являла собою необычайно оживлённое зрелище: с раннего утра набожные паломники (кое-кто босиком) тянулись вереницей в сторону Лавры, целые семьи ехали в кибитках, захватив с собою матрацы, подушки, кухонные принадлежности, самовары… Но сейчас взору представлялась монотонная, окутанная белизной равнина, которая прерывалась иногда линиями рыжих кустарников и редкими берёзовыми или сосновыми лесами. Вдоль тракта бревенчатые избы законопачены паклей, их крыши со скрещенными стропилами выстраивались коньками в ряд, а на краю горизонта, над низкими очертаниями деревень, высились купола церквей и колоколен. И ничего живого, только летали вороны, да иногда мужичок вёз в санях или другую поклажу к своему жилью.
     Но вот, наконец, полностью рассвело, кибитка с нашими путешественниками стала медленно спускаться к замёрзшей, покрытой снегом речке; за ней на широкой площадке высился знаменитый на всю Россию монастырь, похожий на крепость. "Ворота, через которые входят в монастырь, устроены в квадратной башне… Совсем рядом круглятся пять луковичных куполов с крестами. Это Успенский собор. Немного далее — высокая разноцветная Троицкая колокольня своей многоэтажной башней возносится к небу и выше всех поднимает свой крест… Золотые шпили и купола, которые снег расписал серебряными мазками, возвышаясь над ансамблем зданий, покрашенных в яркие цвета (трудно представить себе нечто более прекрасное), создают иллюзию восточного города".
     Французского писателя привела в Сергиев Посад не только неуёмная любознательность туриста, или, по его собственному выражению, Демон путешествий. Готье, как и в Москве, искренне стремился постигнуть истоки православной архитектуры, православной иконописи. Привлекала его и непреходящая слава преподобного Сергия Радонежского, гробу коего писатель, несмотря на то, что оставался убеждённым католиком, непременно хотел поклониться.
     Поэтому наш герой, оставив вещи в лаврской гостинице и отобедав, сразу же пошёл в древний Троицкий собор. Теофиля поразил царивший внутри полумрак, слабо освещаемый лишь лучами заходящего зимнего солнца и огоньками свечей и лампад. И в этих рыжеватых вспышках и сияющих отсветах, как гигантский фасад из золота и драгоценных камней, поднимался иконостас. Возле него, справа, притягивая взгляд "некий пламенеющий очаг подавляет мрак. Это и была рака святого Сергия. Скромный отшельник лежал здесь, окружённый большим богатством, чем императоры. Его саркофаг сделан из позолоченного массивного серебра и стоит под балдахином на четырёх колоннах того же металла — подарок царицы Анны. Вокруг этой массы ювелирного искусства струится свет, в экстазе восхищения мужики, паломники, верующие всех сортов молятся, крестятся, проявляя на русский лад свою набожность. Это была картина, право, достойная кисти Рембрандта. Ослепительная могила отбрасывала на коленопреклонённых крестьян снопы света, от которых то блестела лысина, то высвечивалась борода, то вырисовывался профиль, тогда как низ тела оставался погружённым в тень и терялся под грубыми домоткаными одеждами. Здесь были великолепные головы с одухотворёнными лицами".
     Дождавшись момента, Готье благоговейно приложился к раке и затем отправился осматривать другой собор — Успенский, построенный во времена правления Иоанна Грозного. Французу этот храм показался точной копией Кремлёвского. Помимо прочего, внимание писателя привлекли находящиеся внутри весьма аскетичные по стилю надгробия Бориса Годунова и его семьи. Довелось писателю попасть и на вечернюю службу. Он нашёл этот ритуал прекрасным, "действию которого поддаёшься, даже не разделяя вдохновившей его веры. У священника был великолепный бас, глубокий, меднотрубный, нежный, и он им прекрасно владел".
     На следующий день, с самого раннего часа, Готье продолжил своё знакомство с Лаврой. Он уже составил себе определённое мнение, что европейские готические монастыри более живописны и продуманны в архитектурном плане. Тем не менее, эта кажущаяся ассиметричность монастырей православных может привести в восхищённое удивление даже самого пресыщенного европейского туриста: покрашенные в голубой, ярко-красный, яблочно-зелёный цвета, монастырские храмы и гражданские постройки выглядят ещё ярче на белом снегу, среди усыпанных инеем деревьев.
     Теофиль отметил также характерную особенность внутреннего оформления русских церквей и соборов — сплошь покрывающие стены фрески и мозаики и полное отсутствие барельефа и скульптуры. "Создаётся впечатление, — пишет Готье, — что вся церковь покрыта ковром, ибо не один выступ не прерывает росписи, размещённой по зонам и разделам… Восточная Церковь, с такой щедростью использующая живописный образ, не разрешает скульптур, кажется, из опасения, что статуя превратится в идола, хотя в украшениях дверей, крестов и других предметов культа иногда употребляется барельеф. Я не видел никаких других отдельных статуй, кроме тех, что украшают Исаакиевский собор".
     А какое роскошество представляют собою храмовые иконостасы! Колоссальные ларцы для драгоценностей, настоящая россыпь драгоценных камней! Нимбы некоторых образов усыпаны бриллиантами, сапфирами, рубинами, изумрудами, топазами, жемчугом. У Готье не хватило смелости подсчитать, хотя бы приблизительно, их ценность — без всяких сомнений, она превышает несколько миллионов. Конечно, полагает писатель, простая мадонна Рафаэля прекраснее, чем так богато украшенная православная икона Богородицы, однако же, щедрая азиатская и византийская роскошь производит своё впечатление.
     
     МЕЖДУ ТЕМ, У НАШЕГО героя в тот день была особая цель — с рекомендательным письмом от некой влиятельной московской особы он направился прямиком к архимандриту. Им тогда уже почти три десятка лет был Антоний, ушедший в монахи вольноотпущенник одной новгородской помещицы. Красивый человек с длинными волосами и бородой, с величественным лицом, он очень много сделал для благоустройства монастыря, имел дар увлекательного собеседника. Архимандрит, правда, не говорил по-французски и вызвал знавшую этот язык монахиню, дабы она сопровождала гостя при посещении монастырской сокровищницы и иных достопримечательностей.
     Лицо этой монахини Теофиль долго не мог забыть. Изысканно-бледное, оно обладало совершенно правильными чертами, когда ресницы поднимались, глаза с широкими тёмными кругами под ними светились странно голубыми зрачками. "Такие лица, словно мечта, их не касаются тривиальности жизни… По длинным коридорам монастыря она шуршит по полу своими одеждами с таким видом, будто она несёт на себе платье со шлейфом во время дворцовой церемонии. Это изящество бывших светских дам, которое она старалась скрыть под видом христианского смирения, проявлялось помимо её воли".
     Монахиня разговаривала с писателем на чистейшем французском языке без всякого акцента, иногда чуть-чуть улыбалась, обнажая великолепнейшие зубы. Эта улыбка вдруг подсказала Готье, что перед ним совсем молодая женщина, не более двадцати пяти лет от роду, хотя до того казалась сорокалетней. С женской проницательностью она чувствовала полное уважения, но глубокое восхищение француза, и сразу же принимала соответствующий её одеянию отрешённый вид. Какое горе, разочарование, какая любовная катастрофа привели ее сюда, размышлял Готье.
     
     ЗАМОРСКОМУ ГОСТЮ показали драгоценнейшие реликвии: деревянный ларец-дароносицу и грубое священническое облачение, принадлежавшие самому преподобному Сергию. Перед гостем распахнули все шкафы, и он смог увидеть библии и евангелия в инкрустированных уральскими каменьями переплётах, золотые напрестольные и наперсные кресты с изумрудами и рубинами, серебряные эмалевые вазы, подсвечники, кадильницы, дорогие ткани, бесчисленные триптихи, образа Богородицы и святых…
     Поняв по нескольким замечаниям, что Готье не был чужд вопросам искусства, монахиня повела его осматривать затем живописные мастерские Лавры. Лицезрение монахов и послушников, усердно трудившихся над созданием икон, подвигло писателя на последующий письменный анализ византийско-русского искусства. К сожалению, Теофиль высказал отрицательное мнение об иконописной и фресковой живописи, увиденной им в наших церквах и в частных коллекциях, утверждая, что она носит неизменно подражательный характер и не является областью подлинного искусства. Это, возможно, стало причиной того, что Готье было отказано в работе над будущим многочастным изданием "Сокровища древнего и современного русского искусства" (вышел только первый том), ради осуществления которого он, собственно, и приехал в Россию.
     Но сказать, читатель, чем Теофиль был здесь поражён более всего? Монахи, последователи святого Сергия, занимались фотосъёмкой своей обители и репродуцированием особо удавшихся видов. У них в распоряжении были лучшие инструменты, а совершали они свои манипуляции в застеклённом желтыми стёклами помещении, а цвет этот обладает свойством дробить солнечные лучи.
     Наконец, гостя провели в лаврскую библиотеку. (Кстати, в своё время сюда отчего-то не пустили его соотечественника — небезызвестного маркиза Астольфа де Кюстина, и он не преминул об этом ядовито упомянуть). А Готье спокойно ознакомился с богатейшим собранием духовной литературы на старославянском, греческом, латинском и французском языках, после же того счёл своё пребывание в Лавре оконченным.
     Монахиня отвела его к архимандриту для того, чтобы гость мог с ним проститься, и сама улыбнулась на прощание. "…блеснули молнией её сияющие зубы, которые можно было предпочесть всем жемчугам монастыря". Переполненный незабываемых впечатлений Готье вернулся в гостиницу и велел выводить кибитку. Лошади понеслись… Русское паломничество французского писателя завершилось.