Дмитрий Краснов
СОЛДАТ И СМЕРТЬ
|
Смерть — субстанция нежная, безусловно пугающая, пугающая своей неотвратимой близостью, неожиданностью и чаще всего неуместностью появления, неясностью перспектив, вытекающих из этой неизбежной и малоприятной встречи.
Перспективы у основной массы граждан неутешительны.
Одни, не веря ни в Бога, ни в чёрта, понимают эту встречу как последний миг своей краткой, чаще всего никчемной жизни, за которым следует только смердящая своей материалистической простотой могила, наполненная требухой когда то живого тела. Эти, чаще всего преуспевающие люди, стремятся взять от жизни всё, потому что завтра может и не наступить. Они губят упрямым неверием и неугомонной жаждой наживы свои и попутно чужие бессмертные души.
Верующие же чаще всего приходят к концу жизни с неподъёмным багажом придуманных и действительных грехов и с депрессивным осознанием того, что "легче верблюду пройти через угольное ушко", чем им, недостойным, войти в Царство Божие.
Александр Соколов, перекидывая уголь на ленту транспортёра в котельной высокого давления, о таких материях не размышлял. Дембель был на носу, и мысли были не о погрузке и разгрузке, а о родном доме, о полузаброшенной деревне, о младших братьях, которых у него было трое. И, конечно, о том, как он вернётся в деревню в форме ефрейтора военно-космических сил, и будет рассказывать млеющим от его геройского вида девушкам, как он выводил на орбиту спутники-разведчики и как доблестно защищал небо Родины от американского империализма, пока его подруга Людка спала с сыном председателя развалившегося колхоза.
И как раз в этот момент Смерть пролетала мимо, спеша прибрать в небесные импереи на Божий Суд всем надоевшего пьяницу и богохульника прапорщика Сидоркина.
Это ложь, что смерть старая и с косой — она разная. К Сашке она пришла стройной девчонкой, сильно смахивающей на ядрёную вышеупомянутую Людку, эротическую мечту всех колхозников его села, дееспособных в плане секса.
Смерть, заприметив статного молодого парня, застыла в удивлении, хотя, видимо, на своем веку перевидала многих писаных и неписаных красавцев. От солдата веяло жизнью, неосознанной надеждой, ни на кого не направленной любовью — любовью к жизни.
Позабыв о прапорщике Сидоркине, она стала любоваться, как солдат споро отбивал куски угля и кидал их на ленту транспортёра. Бугры молодых мышц туго переливались под потной гимнастеркой, и на испачканном угольной пылью лице проступала, как ясное весеннее солнце, беззаботная здоровая улыбка.
Мысль пригласить к себе в гости этого пышущего жизнью и нравственной чистотой парня завладела Смертью. Нести в своих объятьях смердящего спиртом и чесноком прапора Смерти показалось отвратительно.
Сашка всем своим видом как бы говорил: смерти нет — есть жизнь, вечная и прекрасная, полная надежд и любви. Это наглядное отрицание её существования и неосознанный протест были неприятны Смерти.
Она кинула большой кусок угля между лентой и барабаном транспортёра, и когда беспечный боец, не подозревая о кознях сил потусторонних, потянулся, чтобы удалить уголь, она бессовестно зацепила его перчатку за соединительные болты ленты и чуть быстрее провернула барабан транспортера.
В последний миг Сашка почувствовал, как на него повеяло холодной истомой, он всем своим нутром ощутил близость этой страшной и притягательной женщины, и хотя пытался сопротивляться надвигающейся развязке, но как то нехотя, вяло.
Её одурманивающая близость притягивала его, манила, обещала наслаждение вечного покоя и избавление от всех проблем и тревог. И посопротивлявшись — скорее для вида, ведь боец космических сил не может сдаться без боя, — он дал барабану захватить свою плоть и размозжить гнетом железных килограммов.
Но когда он уже находился на пике блаженного покоя и освобождения от материального бремени, ему смертельно захотелось увидеть мать и братьев.
Смерть щедро подарила своему избраннику ещё несколько дней мучительной агонии, желая продлить удовольствие, получаемое от всепоглощающего, полного обладания.
Она упивалась сладострастным мигом победы — победы над жизнью. Её приводил в экстаз этот трагический и неизбежный стриптиз — момент полного оголения трепещущей, стыдливой души, перед ее циничным, оценивающим взором.
Когда Сашку затянуло под барабан по грудь, включилась система безопасности, и транспортер остановился. Пронзительно ревела сирена, оплакивая растерзанное, молодое солдатское тело. Прибежавшие сослуживцы доставили его в местную больницу, где бессильные врачи, инъекциями стимуляторов и обезболивающих, пытались поддержать угасающую жизнь.
Нищенская армейская казна выделила матери солдата деньги, и та, не имея никаких средств для помощи сыну, желая хоть чем-то его порадовать, привезла ему одно-единственное яблоко — такое же румяное, как его недавно здоровые, а теперь пылающие предсмертным жаром щёки.
Мать видела, что сын умирает, и не хотела в это верить: сердце отказывалось понимать такую вопиющую вселенскую несправедливость. Умирал её старший сын, её опора. Сын, который заменил младшим братьям отца, который ничего не сделал в этой жизни плохого!
Она встала на колени перед яблоком, олицетворявшим всё то, что Сашка так любил, и просила у Бога даровать сыну жизнь, однако из каких-то высших соображений, недоступных нам, смертным, молитва эта не была услышана, — а может, просто осталась без ответа.
Наутро яблоко стало чёрным, гнилым и сморщилось. В этот же день мать целовала остекленевшие глаза сына, умершего в грязной районной больнице.
Лицо Сашки было таким же чёрным, как яблоко, морщины предсмертной агонии исказили его щёки и лоб. Но его душа, чистая и ослепительно сияющая, удалялась в космические дали, которые так доблестно защищал боец, и летела с ним рядом женская душа, прекрасная и нежная, до которой, как до неба, было далеко его бывшей возлюбленной Людке.
Вы спросите, куда они шли? Не знаю.
А прапорщик Сидоркин живёт и смердит поныне в своей тесной и грязной каптёрке, продавая по дешевке свою душу и военное обмундирование.
|
|