Уходит всё, но только слову жизнь дана... Ушёл русский мужик-пахарь, посельщина-деревенщина, исчез народ-языкотворец, крестьянин, погруженный во крест. А потому для русского языка надежда на русский церковнославянский язык, на котором совершается Божественная Литургия в церквах, единственном месте, где раздаются звуки неумолкнувшей древнерусской Божественной речи, которая питает современный язык, даёт ему надежду и престол. Это подземные ключи его, держава, величие и великолепие. Через спокойную пристойность языка церковного возрождается, извлекаясь из сердца человека, разумное чувство жизни и природы. Как жить-поживать русскому языку без него среди городской толчеи машин и компьюторной агрессии? Городской язык не оплодотворяется, а зашлаковывается внешним. "Молчат могилы, мумии и кости — Лишь слову жизнь дана" — написал Иван Бунин. А вдруг замолчит и компьютер? С чем останемся?.. Господи, да не изсохнет наша речь, яко смоковница!..<\i>
***
Зимнего солнца на белёной стене —
Икона, Иисусом подарена мне...
***
Я, когда не думаю о смерти, —
Крепким становлюсь и молодым.
Себе кажусь чудесным я на свете,
И реально близким и простым.
ПО СТАРОМУ ТРАКТУ
С боков сугробы, словно овцы.
Я осторожно жму на газ.
И низковато светит солнце,
Слегка покалывая глаз.
Дорога дальняя и древняя.
В снегах равнины и холмы.
Здесь оренбургские владения
Всерусской матушки зимы.
Мотор мой с внутренним сгоранием —
В десяток лошадиных сил.
Коль знал бы, где упасть, заранее
Соломки я бы подстелил.
Мороз прекрасен, как фиалка.
Нет ни души. Лишь вдалеке,
Как будто инопланетянка,
Ворона в вязанном платке.
Стелись, стелись, моя дорога!
И, как живое существо,
Ликует снег...
И кроме Бога,
На свете нету ничего.
***
В своей округлости роскошной
Беззвучно движется луна,
Мне потому и невозможно
Уснуть покуда ночь нежна.
И все: от звёздного мерцанья
До жилки трепетной листа, —
Не что иное, как дыханье
Да тихой тайны чистота.
И упадёт звезда, быть может,
Сгорит, священная, дотла,
Но и тогда не потревожит
Высокой полночи чела.
И я коснусь её покрова!
О звёздный свет! Миров судьба!
Вся эта ночь не ночь, а — Слово,
Произносящее себя.
***
Словно ивы над гладью вод повисли
Моих забот тоскующие дни...
Нет ничего во мне светлей, чем мысли,
И ничего страшнее, чем они...
И оттого спокойней мне в тумане,
Верней, в туманной юности моей,
Где доллар — царь Кощей — в кармане
Шуршит за тридцать штопанных рублей.
***
Хоть волком вой, иль вопии ослятем, —
Нет гонораров, нету тиражей.
Не плачьте, я прошу вас, и крепитесь,
Муза!
Когда-то было в мире тяжелей...
Стихи я брошу, стану тёще зятем
Более толковым и супруге —
Мужем.
Уйду я в бизнес, стану буржуа.
Какого ж надо вам ещё рожна?..
... Но не предаётся вечность,
Хранящая поэта,
И детства моего я не предам беспечность,
Ни тернии, ни радости печальные поэта...
Ни предков канувших, и наконец —
Я не предам
Мой звёздный,
Мой карающий венец!
***
Я не оставлю лиру
В глухом российском поле
И в погребе, в мешках
С картошкою гнилой, —
Я всё-таки поэт.
И в данном Богом мире,
Я женщиной рождён, по-русски — золотой!
Она снопы вязала
С беспечною тоской.
И ведала она, книг не читая,
Знала,
Что я такой же в мире,
Как поле —
золотой.
***
Я знаю: белый свет заветен,
Он Богом в вечности храним,
А я, как воздух незаметен,
Зато, как ветер, ощутим.
***
Вновь мир поспел, он снова создан.
Концы с концами вновь сошлись
И яблоки глядят, как звёзды,
С небес ветвистых сверху вниз.
« * *
Вину — спокойнее в стакане,
Деньгам — в кармане,
Траве — у заводи речной.
А мыслям лучше не встречаться с головой,
Когда они чужие, не по мне...
Пускай стоят там, где-то в стороне.
Я знаю ваш дворец старинный,
Луны прекрасное лицо.
Девичий смех, певучий и невинный,
И белое, как ртуть, дрожащее крыльцо.
***
Муха на волах в наплыве счастья пашет!
А Саломея обольстительная пляшет!
В одеждах белых Иоанн стоит в раю
И держит он на золоченом блюде
Отрубленную голову свою...
Блюстители порядка, как мухи в янтаре,
И род людской столпился во дворе.
Аида слуги у лица тетрарха
В придворной подлости снуют туда-сюда.
Дымят курильницы, поёт Эола арфа,
Закат краснел, сгорая от стыда,
Стучат со звонами буйливые тимпаны,
Пестрит тряпьё и томятся тюльпаны.
У ног Антипы — Иродиада,
Она в составе и причине ада
Была как символ изначально,
И в перспективе их — опочивальня.
А Саломеи танец, — он в страсти и в огне...
Антипа возрыдал: — Приди ко мне!
И мгла сребристая легла, как тонкий флёр.
И назарею голову отсёк топор.
За Саломею — трагично, низко, странно
Антипа заплатил главою Иоанна.
Теперь уже не тот тетрарх, что прежде,
Гнетёт подагра, песок хрустит в ногах.
Креститель Иоанн исчез.
Лишь только белые одежды
Прозрачно таяли в библейских небесах...
ПРИЧУДЫ ПРИРОДЫ
Зной на листве поблёскивает шерстью.
В крапиве муха вызванивает жестью.
Ударил колокол кукушки...
Простриглись зайца уши на опушке.
Глаза косые, словно на затылке.
С ежом, небось, отдали честь бутылке.
Колода — древняя карга, старуха,
И в ней справляет праздники разруха,
В ноздрях мурашки и по воробью
В её ушах,
Я ж — тут как тут, я бью
Баклуши. И стихи какие-то читаю.
Романсы русские в себе самом пою, —
Себя любимого в природе забавляю.
Но вот в закат легко спешит пушинка
Неизъяснимо древней тишины;
Глаза таращит милая кувшинка,
И я пророс, проник на свет сквозь сны...
Неподалёку трезвая коза,
Чья пища — травка, листья и лоза.
Она, как "дьяк в приказах поседелый",
Жить на земле — её святое дело!
И молоко течёт по вымечку, как в обмороке.
И память спит моя в бегущем облаке...
НОВАЯ МОСКВА (NEW-MOSCOW)
Новой Москве мешает природа,
Мешают излишние пачки народа,
Мешает метельный напев аллилуйи,
Сиреневый снег и его поцелуи.
Москвою владеет колёсный Аттила,
А хлеб колесу — пустыня и сушь.
Человек же по мненью машины — бацилла,
Бредовых идей случайная чушь.
В Новой Москве, как тюрьмы, как сумы,
Как звериного, птичьего гриппа, —
Боятся прихода русской зимы,
Что русскою кровью омыта...
Москве мешают и травы, и лист,
Как всяким советам контрглобалист.
Никому не нужна родная трава,
Жует заграничное сено Москва.
Движенье Москвы — с клюкою старуха.
От спячки очнулась навозная муха.
Колышется жизни нашей ярмо,
Влачатся машины, как в брюхе бревно.
Дороги, как Дарвина предки угрюмы,
И жижа, и снег, и недвижимость думы.
Мы дети нордической русской земли,
Для нас она сказка, былина и проза.
Славься, Господь, что просторы зимы
Ты розой украсил мороза!..
ТВОРЧЕСТВО
Я беден, словно йог,
И полон смысла, словно иероглиф.
И потому я вечен и богат.
И если труд не есть победа над собой,
Не подвиг,
То он Сизифов труд,
Вялотекущий ад!
***
Вот и проходит наша жизнь,
В пустых тревогах дней холодных.
Ты в памяти хоть отзовись,
Мечта моя, годов свободных!
На сердце тень ложится лжи,
Утраты множатся в молчанье.
Как василёк, глядят во ржи,
Весёлых дней воспоминанья,
Их сон меня своей тоской измучил,
Рассудок явью замутил,
А бытность нас корёжит круче
Среди родных, как свет, могил.
Когда-нибудь душой воскликну.
Воспряну сердцем из тоски.
Но рвёт мой голос, словно скрипку,
Нелепый ветер на куски...
***
Как ни стараюсь — не усну.
Оплачу молодость свою,
Забытую в родном краю.
Друзей ушедших помяну.
И вдруг тебя, тебя одну,
Увижу ясно на крыльце
В сияньи звёздном на лице.
Роса во мгле травы блестит,
Тревогу память золотит.
И вдруг ворвётся мне в глаза
Твоя разбитая слеза.
***
Женщины наши распоясались всклень.
Садятся на любой пень:
Замшелый, худой или свежего спила —
Неважно: меняется шило на мыло.
Разобрана наша изба на дрова.
Бык золотой стоит у двора...
Плетутся дожди или крутит метелица,
Мороз или солнце печёт, —
Когда-нибудь это всё перемелется,
Когда-нибудь всё протечёт.
***
Ремень сдирают нынче с пальцев круто.
В одном стакане водка и цикута.
Внедряя в демос вялый оптимизм,
Вернулся к нам опять капитализм.
Блоху Левши подкованную жарит,
Мечту народов режет, как свинью.
И по сусекам нашим явно шарит,
Чтоб безопаснее прожить в раю.
Гниёт в застенках кошелька угрюмый миллиард,
И сны нувориша терзает микроад.
А по кишкам бегут автомобили,
Они пока еще столбы не сбили.
Собьют тогда, когда пойдёт на лад
И станет обжитым и безопасным ад.
***
Бегу я к ней сквозь сумрак лет.
Иду побрит, старательно одет.
Спешу с цветами и вином,
С тревогой думаю о том, —
А вдруг она меня забыла,
И не дай, мой Боже, разлюбила,
И не узнает вдруг меня?
Что делать мне тогда, бедняге?
Стою один средь бела дня
Стихотвореньем на бумаге,
Забывшем напрочь про меня.
***
Эх, Дуня, люблю твои блины! —
Гремел по радио Дон Кихот Ламанчский.
Вдоль берегов летел на тройке Чацкий,
Он из германской прибыл стороны.
Овёс пророс, ну прямо на дороге,
И как на грех, когда пишу стихи,
Он знает, женщин я не стану трогать,
Пока не отмолю свои грехи.
Ох, Дуня, люблю твои блины!
Дай только записать мне басни старины.
Я нынче Дон-Кихот и Дульсинея чувствует,
Как ветры буйные в моей России буйствуют.
***
Диктатура денег — мать разлада, —
Диктатуру пролетариата
Пустила по миру она. Расплата.
О, золото веков! Мы — ваше стадо.
Влечёмся, прозябая, пока что на волах.
Скрипят телеги, аки лебеди распужени.
Свободным рынком, дуры, перегружены.
— Но где же эпицентр, где офис ада-лада? —
Пронёсся голос на семи ветрах...
Но, господа! Зачем сомненья в нашем веке.
Ведь сказано давно: всё в человеке!
***
Как звук стрелы пропела вновь свирель.
И небеса все сотканы из шелка.
Качается простора колыбель,
Рассвета распахнулась распашонка.
***
Дремлет, словно суслик, широта...
Ветерок чуть отзывается полынью,
Разбавлена простором красота, —
За горизонт уходит мягкой синью.
А я — кочевник, искренний степняк,
В жаре степной размяк я, словно стебель.
Но силу степь мне отдаёт "за так",
Как журавля когда-то в небе.
***
Ничего не понять за морями,
И что в имени древнем моём.
Но я сердцем своим, как корнями,
Обнимаю завещанный дом.
Обнимаю тебя, непогода,
И приветствую речку мою!..
Вот посельская крепь-деревенщина.
Крест-судьба деревенской избы...
Дух древесный от древа дал трещину,
Сокрушился хомут со резьбы...
Оторвались от сиськи природы
Все советские в прошлом народы.
Развязался наш русский пупок,
"Мужичок-с-ноготок" подорвался,
Не усвоит, где Бог, где — порог...
Вот и жизнь мировая к концу,
И судьба разлилась по лицу.
Но черная ночь — великий мертвец, —
Белому свету вручает венец.
***
Влачится странник по дороге.
Он сам с собою говорит.
Забыл он всё.
И лишь о Боге
Светильник памяти горит.
К МОЕМУ АНГЕЛУ— ХРАНИТЕЛЮ
Ангел-хранитель мой!
Тяжел и прекрасен Твой сан!
Жребий моей судьбы в руку Твою,
Свободную от копья, дан.
Господи! Я знаю, — Он от Тебя!
Так сохрани меня на всех путях моих,
Ангел мой, судьба моя!
|
|