Иван Савельев
ИЗ ОДНОГО МЕТАЛЛА. К 70-летию Битвы под Москвой
|
Битва под Москвой и Победа в этой Битве — это начало конца гитлеризма, — конца, который ещё едва просматривался только одним беспристрастным взором Времени, устремлённым в грядущие свинцовые Сталинградские бури, и через Курскую дугу и сражениях на Днепре к неизбежно поверженному Берлину, чтобы оно, наше Время, рукою Советского Солдата вознесло над Рейхстагом Красное Знамя Победы.
В такую поэтическую метафору хочется одеть новую фундаментальную работу Бориса Андреевича Леонова "Русская литература о Великой Отечественной войне" (Б.А. Леонов. Русская литература о Великой Отечественной войне. Очерк пережитого дважды. М., Литературный институт им. А.М. Горького, 2010.), писать о которой и легко, и тяжело: тяжело потому, что опять прикасаешься к годам, пахнущим порохом неслыханной всемирной бойни, от чего стынет сердце, и легко потому, что узнаёшь тех, кто, чудом вернувшись с Великой Отечественной, продолжал работать в русской советской литературе, не отделяя себя от судьбы солдата и писателя, ибо для них этих два слова — слова-синонимы.
Эта нотделяемость и составляет духовный стержень книги Бориса Леонова — да она, эта неотделяемость, и не может быть разъята на части, поскольку штык солдата и штык пера были слиты в одно нерасторжимое целое.
И если совершалось чудо, — советский воин-писатель оставался в живых, то первое, что он делал, это глотал кусок, может быть, уже остывшей каши, пытаясь удержать на посиневших губах застывший от зимних холодов 41-го стих, как это было в стихах Семёна Гудзенко:
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв. И лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведёт через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Был бой коротким.
А потом глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую.
Такой правды — "окопной правды", — как её несколько пренебрежительно называли некоторые литературные критики тех времён, встретишь не у каждого даже крупного поэта.
Да, они разные — вернувшиеся с войны Николай Старшинов и Давид Самойлов, Юлия Друнина и Михаил Львов, Виктор Кочетков и Владимир Карпеко, как и не пришедшие с поя боя Николай Майоров и Павел Коган, Николай Отрада и Михаил Кульчицкий, но все они одинаковы в главном — Родина для них была превыше всего, даже собственной жизни, потому выжившие пели Подвиг Советского Солдата, — и не имело значения, какого звания был Солдат и какие погоны носил.
Приступая к чтению леоновской эпопеи, а эта работа — эпопея, ибо в ней десятки, если не сотни судеб вернувшихся и оставшихся на полях сражений, как писателей, так и их героев, изображённых автором подлинным словом художника, — я опасался академизма, коим страдали (и по сей поры страдают) монографии наших ведущих литературоведов, — да что там говорить о рядовых, ежели даже у такого Мастера, как Дмитрий Дмитриевич Благой, некоторые страницы словно сами по себе пролистываются от этого самого, может быть, и необходимого в подобных изданиях академизма.
Избежать академизма и остаться на высоте профессионализма — это дано не каждому, это уже — от Бога или от слишком большой любви к тому делу, коему человек посвящает всю свою жизнь без остатка.
Говоря об особенности энциклопедического по своей строчечной сути издания, я хочу сказать, может быть, самое главное: Борис Леонов не делит поэтов и прозаиков Великой Отечественной на ранги, не создаёт пресловутых обойм, в которых истинному таланту дышится так же тяжело, как дышалось во вражеском кольце тем, кто становился героем и о чём Юрий Бондарев сказал с чувством солдатской, выстраданной им самим в станице, в сорока километрах от Сталинграда, подлинно окопной правды: "Героизм — преодоление самого себя и это самая высокая человечность".
Эти приведённые автором бондаревские слова проходят духовным рефреном через всю книгу Бориса Леонова, потому — подчеркну ещё раз — они и соединяют прозу Леонида Леонова и Алексея Толстого, Михаила Шолохова и Константина Симонова, Ольги Кожуховой и Ивана Стаднюка, Виктора Некрасова и Юрия Бондарева, как и многих других, в единый литературный поток — летопись Великой Отечественной.
Да, никаких обойм в таком взгляде на литературу о войне быть не может и отличие литературной обоймы от вражеской обоймы-кольца только в одном: из этого кольца выходили даже ценою собственной жизни, из обоймы писательской на моей памяти добровольно ещё никто не выходил.
Талантливым словом исследователя Борис Леонов буквально расстреливает эти пресловутые обоймы, созданные в разных литературных лагерях шестидесятых-семидесятых годов, — и это тоже большая, гражданская заслуга Леонова, ибо в литературе для него нет ни своих, ни чужих, а есть писатель-патриот, вносящий своим словом крупицу правды в огромную Правду о Подвиге, о трагедии на войне и преодолении страха смерти, о чём прекрасно сказала Юлия Друнина:
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву и тысячи во сне,
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Удивительно, но соседство в книге Бориса Леонова поэта и прозаика, драматурга и военного журналиста настолько не замечается, — они ведь как-никак представители разных жанров и родов литературы, что поэтическая строка того же Бориса Слуцкого естественно переливается в метафорически-пластичную прозу Леонида Леонова "Взятие Великошумска", а яростные стихи Сергея Орлова можно спокойно поставить эпиграфом к рассказам "Ивана Сударева" Алексея Толстого и "Науке ненависти" Михаила Шолохова.
Очень точное — не только чисто профессиональное, но и фактически верное наблюдение Бориса Леонова. Так, говоря о том, что "с конца 1950-х начали выходить одна за другой … книги — повести "Батальоны просят огня" и "Последние залпы" Ю. Бондарева "Южнее главного удара" и "Пядь земли" Г. Бакланова, "Малый заслон" и "Танки идут ромбом" А. Ананьева, "Убиты под Москвой" К. Воробьёва, "Ранний снег" Ольги Кожуховой, "На войне как на войне" В. Курочкина, "Один из нас" В. Рослякова, "Очень хочется жить" А. Андреева, — Борис Леонов подчёркивает, что все они " зажглись искрой "Судьбы человека", но не пошли следом за ним".
В этом заявлении нет никакого противопоставления или умаления великого шолоховского рассказа и его героя Андрея Соколова, — им, справедливо пишет Борис Леонов, "оказался более нужным опыт писателей с фронтовой биографией, близкой по духу и по осязанию окопного бытия".
У настоящего художника каждое слово, а тем более — подзаголовок, — на вес золота.
Не случайно Борис Леонов после заглавия поставил подзаголовок — "Очерк пережитого дважды". Он не раскрывает сакрально пережитого дважды, но мне думается, что за этим — "пережитым дважды" — таится, может быть, самое главное: автор видел (в силу своего возраста) возвращавшихся с войны победителей, среди которых были люди, изуродованные в боях и которые втайне и жить-то не хотели от этой самой израненности. Это была боль, пронзившая сердце мальчика, и усилилась она многократно, когда он уже взрослым человеком прикоснулся, к примеру, к обжигающим страницам прозы Ивана Падерина или Ивана Стаднюка, — Борис Леонов был редактором его романа "Война" как заместитель главного редактора журнала "Молодая Гвардия".
Борис Леонов не боится сказать правду о той войне и об её изображении на страницах военной прозы. Его не смущают даже такие литературные авторитеты, каким был Владимир Александрович Архипов, ибо авторитет и Историческая Правда нередко не совпадают. Я говорю об оценке Архиповым повести Георгия Бакланова "Пядь земли", вышедшей в 1959-м году. Произведение это — одно из самых лучших в нашей батальной прозе, а всё лучшее у нас в России не только хвалится, но и подвергается нападкам, порой даже злобным.
Так и случилось с "Пядью Земли": повесть это, оказывается, несамостоятельна и даже — о, ужас! — есть подражание не только Виктору Некрасову с его знаменитой "В окопах Сталинграда" (это ещё куда ни шло!) но и Ремарку, что обнаружил опытнейший Владимир Архипов.
Мне, как его студенту журфака МГУ, истинно жаль — слишком авторитетен он был в студенческих кругах. Но, говоря просторечием, и на старуху бывает проруха. И хорошо, что Борис Леонов — единомышленник Владимира Александровича Архипова — не убоялся сказать в книге об ошибке человека, которого сам уважал и уважает до сих пор.
Объективность литературоведа — качество, не приходящее из ниоткуда, — оно воспитывается средой, культурой, литературой, наконец, кои Борис Андреевич Леонов знает сегодня, как один из немногих.
Именно знание отечественной литературы (не случайно "Война и мир" Толстого живёт в леоновской книге на равных правах с советской баталистикой!) помогло автору создать для молодого читателя — будущих литераторов — книгу, в которой на огромном литературном материале показан не только героизм, но и предательство, ибо страх смерти, о коем писала Юлия Друнина, иногда побеждал в человеке самого человека, и боец сдавался в плен, хотя чаще попадал в него в безвыходном положении.
Схожий взгляд на войну был у Александра Трифоновича Твардовского, который сказал в "Василии Тёркине":
А всего иного пуще
Не прожить наверняка —
Без чего? Без правды сущей,
Правды, прямо в сердце бьющей,
Да была б она погуще,
Как бы ни была горька.
Густота правды, помноженная на раскованное слово, писательское чутьё Бориса Леонова (у него вышла талантливая книга "Прошлое, которого не было, или Записки человека без будущего") позволили ему создать превосходную эпопею о Подвиге на Великой Отечественной, — книгу, так необходимую молодым читателям.
А что же заголовок этого моего эссе "Из одного металла"?
Напомню читателям, что это строки из замечательной поэмы Алексея Недогонова "Флаг над сельсоветом", в которых афористично выражена мысль поэта-фронтовика, так рано ушедшего из жизни:
Из одного металла льют
медаль за бой,
медаль за труд.
А если продолжить мысль Алексея Недогонова, то мы поймём, насколько она ёмка, как не разрываемым духовным стержнем соединяет она в единое нравственное целое всё то, что честно и блистательно сказано в книге Бориса Леонова.
|
|