Юрий Минералов
В.Г.БЕЛИНСКИЙ о русских писателях XVIII века
|
Со школьных лет многие помнят, какие оценки делал В.Г.Белинский творчеству своих современников. Цикл отличных статей посвятил Пушкину; именно Белинский восторженно встретил Лермонтова (а вот к Боратынскому отнесся пренебрежительно); по первой повести ("Бедные люди") провозгласил гением Достоевского — и буквально тут же в нем страшно разочаровался, прочитав два следующих произведения; неизменно критиковал Бестужева-Марлинского; резко нападал на Бенедиктова; беспощадный — просто уничтожающий! — отзыв дал о первой книге Некрасова… Чаще всего Белинский необыкновенно проницателен, но не скрывает и не пытается умерять свои личные партийные пристрастия — "идейно чуждых" авторов объявляет бездарностями без лишних церемоний. Тут опять напомню о Некрасове, которого он воспринял как ученика Бенедиктова, причем в душе явно понял, что юноша очень небесталанен, — как следствие, похоже, именно потому ударил по юноше из чужого литературного лагеря что было мочи…
А вот писатели XVIII века для литературной борьбы времен В.Г.Белинского были неактуальны. Его суждения об их творчестве особой "идейной" составляющей включать не могут (ну разве что его, ярого республиканца, могли раздражать чьи-то личные монархические взгляды). И оценивать эти суждения приходится с учетом других моментов.
Прежде всего, напомню, что регулярно можно столкнуться с тем, как та или иная эпоха весьма субъективно и с непониманием воспринимает непосредственно предшествующий ей период. Его культурная ценность буквально отрицается.
В конце 1960-х годов я московским студентом с печалью наблюдал, как безжалостно уничтожались в столице целые кварталы застройки XIX века. А, помнится, в мае 1972 года к приезду американца Никсона уничтожили квартал замечательных домов на площади Пушкина, ничего взамен не построив (там теперь некий сквер, "дублирующий" начало Тверского бульвара), — на службу в Литинститут так и хожу мимо этой пустоши. О тех делах даже есть хорошее стихотворение Бориса Слуцкого со строками: "Девятнадцатый век разрушают… Восемнадцатый не разрешают. Девятнадцатый — рушь, как хошь!", "Век двадцатый бьёт век ушедший. На подходе — грядущий век", — и т.п. А ныне уже "век двадцать первый" безжалостно "бьёт век ушедший", то есть двадцатый, и на смену стройным рядам хрущёвок (неотличимых друг от друга, как солдаты на плацу) приходят аляповатые (но в своей стандартной аляповости столь же безликие) дома наших дней…
Рискну сравнить с этим зачастую высокомерное отношение XIX века к русской литературе предшествующего столетия. Разумеется, книги М.В. Ломоносова, А.П.Сумарокова, М.М.Хераскова, Г.Р.Державина и др. в XIX веке не рвали и из библиотек не выкидывали, но говорить об их художественном уровне многие тогда стали совсем не так, как говорили читатели-современники. Например, В.Г.Белинский весьма холодно относился к поэзии Ломоносова. Видимо, чтобы усилить эту свою позицию, он прибег однажды к авторитету Пушкина, который тоже стихи Ломоносова не очень жаловал. Вспомнив о Ломоносове в рецензии на "Очерки жизни и избранные сочинения Александра Петровича Сумарокова, изданные Сергеем Глинкою", Белинский пишет:
"В заключение мы хотим привести мнение Пушкина о некоторых старинных наших стихотворцах... Вот что "предъявляет" Пушкин в статье своей "Ломоносов": "В Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких стихотворцев, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты. Его влияние на словесность было вредное, и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности — вот следы, оставленные Ломоносовым. Ломоносов, сам не дорожил своею поэзиею и гораздо более заботился о своих химических опытах, нежели о должностных одах на высокоторжественный день тезоименитства и проч. ‹…› Вообще, изучение Тредьяковского, приносит более пользы, нежели изучение прочих наших старых писателей. Сумароков и Херасков верно не стоят Тредьяковского".
В.К.Тредиаковского во времена Пушкина было как раз модно не почитать, а третировать, не читая; впечатляющий пример отношения к нему — злая пародия на личность Тредиаковского в историческом романе И. Лажечникова "Ледяной дом". Пушкин, до него Радищев — редкие авторы, в те годы понимавшие, как много он сделал хорошего в русской литературе. И нельзя не признать, что Белинский унаследовал от Пушкина такое уважительное к нему отношение. Этого писателя XVIII века он ценил высоко.
К А.П.Сумарокову, который, по мнению Пушкина, "не стоит" Тредиаковского, отношение Белинского двойственное — в своей рецензии на "Полное собрание сочинений Д.И.Фонвизина" он, между прочим, пишет: "Теперь никто не станет восхищаться не только трагедиями Сумарокова, но даже и Озерова, а между тем оба эти писателя навсегда останутся в истории русской литературы. ‹…› Херасков в свое время пользовался огромным авторитетом и написал множество трагедий и слезных драм, но им, равно как и трагедиям Ломоносова, всегда предпочитались трагедии Сумарокова".
Сумароков в наши дни неожиданно показал, какой он отличный драматург — где-то в середине 1990-х годов московский театр в Перово впервые за двести лет поставил его "Димитрия Самозванца", и этот спектакль успешно шел до самого недавнего времени. Примерно полтора десятка лет продержался в репертуаре! Стало быть, зрители-то снова восхищаются крупнейшим драматургом времен Елизаветы Петровны… Зато точна мысль Белинского о сумарововских комедиях: по его словам, еще в XVIII веке "комедии Фонвизина убили… все комические знаменитости, включая сюда и Сумарокова". А вот его отношение к комедии Василия Капниста "Ябеда" как "совершенно забытой" — ошибка; кстати, Капнист был приятелем отца Н.В.Гоголя и большим литературным авторитетом для самого великого писателя. В "Ревизоре", комедии о взяточниках в провинцальном городе, есть интересные пересечения с "Ябедой", комедией о взятках в суде.
Об И.Ф.Богдановиче и его замечательной "Душеньке" Белинский говорит (в статье "Душенька, древняя повесть И.Богдановича"), что "безотносительных достоинств она не имеет никаких, и в наше время нет ни малейшей возможности читать ее для удовольствия". Впрочем, критик признаёт, что "поэма Богдановича все-таки замечательное произведение, как факт истории русской литературы… Кто занимается русскою литературою как предметом изучения, а не одного удовольствия, тому — еще более записному литератору — стыдно не прочесть "Душеньки" Богдановича". Добавлю: такое стыдно "записным литераторам" и в наше время — тем более, что "Душенька" до сих пор переиздается. Ну никак не забудут русские читатели "забытого" Богдановича. И на молодого Пушкина эта поэма автора XVIII века когда-то повлияла — сравните по тексту Людмилу в садах Черномора и Душеньку в чертогах Амура.
Подводя итог, должен сказать: главное и самое интересное то, что в центре поля зрения Белинского из русской литературы XVIII века были именно те писатели, которые и сегодня оцениваются как крупнейшие деятели тогдашней словесности. Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков, Херасков, Богданович, Фонвизин, Капнист… И совершенно правильно особо выделял он в этом столетии фигуру великого Державина.
Было в отношении знаменитого критика к Державину то, в чем он опять-таки проявлял себя как человек своего времени — времени, зачастую пытавшегося глядеть на предшествующее столетие несколько свысока. Например (из статьи Белинского "Сочинения Державина"): "…От смерти Державина едва прошло четверть века, — и несмотря на то, кажется, целые века легли между им и нами... Читая стихотворения Державина, теперь уже почти ничего не понимаешь в них без исторических нравоописательных комментарий на век, которого он был органом... Язык, образ мыслей, чувства, интересы — все, все чуждо нашему времени...".
Тут сказано, не без натяжек и преувеличений — ведь даже в начале XXI века читатели и умом понимают, и сердцем чувствуют всё главное в стихах Державина. А державинский "ключ", написанный им когда-то в виде комментария к собственным стихам, при этом чаще всего и не используется.
Продолжает свою мысль Белинский так: "Но не умер Державин, так же, как не умер век, им прославленный: век Екатерины приготовил век Александра, приготовивший наш век, — и между Державиным и поэтами нашего времени существует та же кровно-родственная историческая связь, которая существует и между этими тремя эпохами русской истории...". А здесь уж ему ничего не возразишь: всё верно.
Далее В.Г. Белинский устраивает ряд разборов стихов Державина по одному сквозному принципу: вот тут, глядите, настоящая поэзия, а тут просто риторика… К риторике наш критический классик относился отрицательно. Причем он был не только против риторики в разговорном смысле — то есть риторицизма, искусственного нагнетания разных пафосных интонаций в художественных произведениях. Белинский был резко отрицательно настроен и по отношению к риторике как науке и гимназическому учебному предмету.
В 1844 году вышла девятым изданием "Общая реторика" Н.Ф.Кошанского, крупнейшего русского ритора, лицейского профессора А.С.Пушкина. Вскоре Белинский написал на нее негативистскую рецензию объемом в полную статью. Он говорит здесь:
"Всякая реторика есть наука вздорная, пустая, вредная, педантская, остаток варварских схоластических времен".
Белинский делает риторике и просто неслыханные упреки: "Мальчик сочиняет! Мальчик — сочинитель! Да знаете ли вы, господа-риторы, что мальчик, который сочиняет, почти то же, что мальчик, который курит, волочится за женщинами, пьет водку?.. Во всех этих четырех случаях равно губительно упреждается природа искусственным развитием...".
(Любопытно, что вскоре после выхода вышецитированной рецензии Белинского риторика была исключена из учебных планов российского Министерства народного просвещения. Вот так! Снова ее стали преподавать в России только в самые последние советские годы; пока продолжают и сегодня.)
(Ещё в одних скобках напомню: Кошанский несколько лет преподавал риторику не кому-то там, а Пушкину и другим лицеистам. Это к вопросу о мальчиках пьющих, курящих и бегающих по женщинам якобы вследствие изучения ими риторики. Тут — применительно к Пушкину, Дельвигу, Кюхельбекеру и их поэтическому творчеству — можно бы даже поспорить с Белинским на тему, правда ли, что сочинять в отрочестве стихи якобы значит искусственно "упреждать природу искусственным развитием".)
Риторицизм В.Г.Белинский усматривал во многих стихах Ломоносова — это, кстати, одна из основных причин его прохладного отношения к ломоносовской поэзии. Соответственно находит он риторицизм (и обличает) также в ряде мест у Державина, однажды заявив даже: "Стихотворения Державина… более или менее отличаются характером риторическим, и, по крайней мере, большая часть их походит на диссертации в стихах".
В поисках наличия риторицизма у Державина критик разбирает оду "Водопад".
"Поводом к этой оде, — начинает Белинский, — была весть о кончине Потемкина, поразившая поэта скорбным чувством… Это скорбное чувство, это возвышенное созерцание и должно было бы составлять содержание оды. Но поэт приплел сюда же Румянцева, который, сидя под наклоненным кедром, мечтает о славе и времени, потом засыпает и видит во сне свои подвиги; потом просыпается от грома сокрушенной ели и падшего холма и видит перед собою Россию в образе воинственной жены… 186 стихов можно выкинуть, и ода ничего не проиграет, напротив много выиграет: в ней будет меньше риторики и больше поэзии".
Но затем критик приводит длинную цитату из "Водопада" (восемь строф: со слов "Чей труп, как на распутьи мгла, Лежит на темном лоне ночи?" до слов "Забавы, роскошь вкруг цвели / И счастье с славой следом шли!..") и заявляет: "Вот это поэзия, не риторика!" Однако, по его мнению, "За этими прекрасными поэтическими строками опять следует риторика, и притом довольно нескладная". Впрочем, "За этою риторикою опять следует поэзия". Тут же цитируется несколько строф, за которыми признается присутствие "поэзии", а после них — "опять голая риторика". (Я же сказал: весь анализ ведется по принципу "вот тут риторика, а вот тут поэзия".)
Зато "Приглашение к обеду" ("Шекснинска стерлядь золотая" и т.д.) критик называет "прекрасной одой", а оду "К первому соседу" "одним из лучших произведений Державина" (более чем справедливые характеристики)… Завершает он свои разборы выводом, что "в эстетическом отношении поэзия Державина представляет собою богатый зародыш искусства, но еще не есть искусство. Это блестящая страница из истории русской поэзии, но еще не сама поэзия". Далее однако Белинский слегка поднимает оценочную планку:
"Ломоносов был предтечею Державина, а Державин — отец русских поэтов. Если Пушкин имел сильное влияние на современных ему и явившихся после него поэтов, то Державин имел сильное влияние на Пушкина".
Влияние на Пушкина (когда он в юности формировался как писатель) из русских писателей XVIII века оказал, конечно, не только Державин. О Богдановиче уже упоминалось. Сам Пушкин писал (А.А.Бестужеву), как хохотал над "ирои-комической" поэмой ученика Сумарокова В.И. Майкова "Елисей Или раздраженный Вакх". А в пушкинской поэме "Домик в Коломне" есть мотив переодевания мужчины в женскую одежду, напоминающий об аналогичном месте из "Елисея"… Словом, литературный XVIII век не раз исподволь так или иначе помогал литературному XIX веку, великолепным представителем которого в области критики был Виссарион Григорьевич Белинский.
|
|