Ирина Шевелева
СТИХОТВОРЕНИЕ, СТАВШЕЕ ПЕСНЕЙ
|
"Я буду долго гнать велосипед, В глухих лугах его остановлю. Нарву цветов и подарю букет…"
Всегда, когда по телевизору в песне звучала эта неприхотливая внешне и сложная в своей неразрешимости жизненная драма, вобравшая горечь и непоказное благородство чувств, в окружении целительной красы родной природы, я слушала ее среди собственных дум и дел.
Это не было назойливое, угнетающее вторжение в мой мир псевдолирического, агрессивного шума. И вовсе не потому, что пелись стихи Николая Рубцова. Не было ревнивого чувства, что композитор передал их на свой вкус, оставляя зазубрину в восприятии строк дорогого русскому сердцу поэта. Только радость: для всех ликующе зазвучал Рубцов, после немалых лет напавшей на соотечественников глухоты к слову поэзии. Конечно, радость не у меня одной.
И этот творческий шаг осуществил, поймав, покорив поэтическую волну, Александр Барыкин — не важно, представитель рока, шансона, попсы или еще какого эстрадного движения. Не важно даже то, что на фоне громкой популярности этого композитора и певца поэт, неведомый многим нынешним россиянам, отходил в тень, при всем своем неоспоримом всероссийском признании и стойкой преданности ценителей поэтического слова. Собратья поэта вспоминали его стихи, выступая в разных уголках России. Увы, сами уже не собирая стадионов. И лирика, и само имя Рубцова словно уходили в подпочвенные воды отечественной культуры.
Так ведь было и при жизни Николая Рубцова. Никак не получалось у него публично блистать. И если бы не Вадим Кожинов, не поэтические собратья Юрий Кузнецов, Станислав Куняев, мощно поддержавшие — прямо скажем, выдвинувшие его из безвестности — как заслуживающего всенародной, классической славы русского поэта, его творческий путь вряд ли "вышел бы из тени" восторгов в тесном кругу ценителей настоящих стихов. Неисповедимы капризы славы. Николая Рубцова причислили к "тихим лирикам", но его тихость оказалась пронзительно-проникновенной. Да и подпочвенные воды русского духа приняли его живительное слово. Нужное России слово автора "Звезды полей", его, рубцовских, "Журавлей"…
Трагическая гибель Рубцова всколыхнула внимание к его лирике. Прежде всего в среде бурно расплодившихся бардов — не секрет, что именно там началось первое переложение рубцовских стихов на музыку, пение их под гитару. Но, увы, эти песни так и остались внутри вскоре сошедшей на нет стихийной тусовки. "Она пройдет, не поднимая глаз…" И вдруг прозвучала поразившая толпы барыкинских фанатов песня. Чисто, в звучной протяженности, беспримесно, проникая в душу. И отнюдь не на избранное стихотворение Рубцова. На самое простое.
Одна среди всех предпринятых удачных и неудачных попыток озвучания строк поэта в песне влетела, навсегда вписалась — в ангельский сонм наших музыкальных шедевров! В "Вешние воды" Рахманинова, на простенькие строки, а, скажем, не на "Весеннюю грозу", Тютчева, в "Средь шумного бала" Чайковского, выхваченного из музыкального роскошества лирики А.К.Толстого, в "Я помню чудное мгновенье" Глинки, в общем-то на "рядовое" стихотворение Пушкина… Что-то не услышанное всеми примагнитило в строках гениальный, неразрывный с сердцем, с национальной генетикой слух великих композиторов.
Шедевром Александра Барыкина назвали и его знаменитую песню. Совпали и слились гармония переживаемого поэтом и композитором жизневосприятия, их единый, светлый дар творческого отклика. В одну душу, в один голос, в одну неистребимую любовь к жизни. И разве там, где Рубцов тих, приглушен порой до шепота, Барыкин неудержимо звонок, побивая даже децибелы современной аппаратуры, вернее, втягивая их в истинно человеческий простор души.
Даже контуры судьбы Барыкина очерчены по-рубцовски. Разве что Николай Михайлович не читал стихи в Чернобыле, а Александр Барыкин не был убит женщиной. Несмотря на другие биографические расхождения, на разницу поколений, вспоминая их, повторяешь: "…И всей душой, которую не жаль / Всю растворить в таинственном и милом, / Овладевает светлая печаль, Как лунных свет овладевает миром…"
|
|