Игорь Нехамес
БОГИ БАРБУДКИ
|
1
В начале марта в средней полосе России рассветает поздно. Хмарь висит вокруг, а солнечные лучи с трудом пробиваются к земле. В одиннадцатом часу утра поезд прибывает на узловую станцию — в один из райцентров Брянской области. Кто-то дремлет в купе, кто-то читает, но все реагируют на визгливый голос проводницы:
— Уважаемые пассажиры! Стоянка поезда 35 минут! Можете выйти на перрон, однако далеко не уходите.
В окна стучат небольшими удочками. Выглядываю и вижу, как замотанные в платки старухи и женщины средних лет протягивают вверх какие-то пакеты. С утра уже поддавший попутчик, рыхловатый мужчина лет 35-ти, круглолицый, с добродушным выражением лица, радостно крякает:
— Эхма! Щас возьму картошечки с солеными огурчиками. А может, у какой бабки и наливочка домашняя к поезду принесена! Так время до обеда весело и пройдет.
Я переспрашиваю еще раз название станции и понимаю, что это конечный пункт моего маршрута — мне как раз в одно из учреждений этого городка и надобно прийти не позднее 12-ти часов, чтобы выполнить данное мне важное поручение. Попутчик идет следом за мной, радостно балагуря в предвкушении удовольствия. Едва спускаюсь на перрон, как мне окружают с десяток пожилых женщин и с ласковой настойчивостью уговаривают:
— Поешьте домашненького! Поешьте тепленького! У нас все уже упаковано! Пятьдесят рублей!
Я смотрю на пластиковые коробочки, разделенные на три отсека. В одном из них, самом большом, картошечка, которая плавает в постном масле. В другом отсеке несколько малосольных огурчиков, а в третьем — небольшой желтенький стаканчик. Это, видимо, или самогон, или домашняя наливка.
Хвалю перронных продавщиц:
— О, как у вас сервис налажен! Уважаете, однако, покупателя!
Да неужели!!! Лишь бы вы купили, а мы и приятного аппетита пожелаем, и покажем, где вход в вокзал, чтобы в нормальных условиях могли покушать! Да там и буфет есть еще!
Не знаю, у кого и прикупить, тем более, что наборы различные — есть и с колбасочкой, и с кусочком хлебушка. правда, и цена поболее. А выпивать с утра, идя в присутственное место, совершенно нельзя. И вдруг чувствую на себе чей-то взгляд. Оглядываю лица продавщиц и вдруг вижу перед собой открытое русское лицо, обрамленное тонкой узорчатой шалью. В народе такие шали зовут "пушинками", потому что они с виду тонкие, но зато очень теплые благодаря козьему пуху. Она ничего не предлагает, а просто держит у ног большую туристическую сумку, из которой исходит парок. Я сразу иду по направлению к ней. За спиной слышу визгливый завистливый голос одной из товарок:
— Барбудке опять повезло! И почему все у нее сразу берут?!
— Ничего, быстрее продаст — быстрее уйдет! А у нас еще семь поездов впереди!
Эта крепкая сплоченная когорта знает расписание движения поездов, знает, где какой вагон останавливается — все поделено без всякой сухаревской конвенции, но с чисто провинциальным практицизмом. "Моё не трожь, а я к тебе на территорию не влезу!" Насколько я понимаю, эти два вагона были как раз территорией Барбудки.
Судя по пластиковым пакетам и по моему аппетиту, я понимаю, что могу съесть и несколько порций. Спрашиваю у нее, а она мне в ответ ласково улыбается и говорит, что осталось три упаковки, в одной из которых домашняя капусточка, а в двух других — картошечка и огурчики с хлебом.
Вызвалась меня и проводить. Вход в вокзал находится где-то сбоку, проходить надо через длинный пахнущий рынком, мрачноватый коридор, где стены выкрашены темно-зеленой масляной краской, а тусклые лампочки не навевают радостных мыслей. Однако попадаем в довольно просторное помещение зала ожидания, где установлены несколько столиков, на которых стоят подставки с салфетками, горчицей, солью и перцем.
Как и всякая хозяйка, которая сама готовила снедь, моя продавщица-провожатая сервировала столик, пожелала мне приятного аппетита, а сама уселась напротив, радуясь тому, как я уплетаю все за обе щеки.
После еды как не поговорить! А потому интересуюсь:
— А почему вас назвали Барбудкой? Что это за прозвище какое-то непонятное?
Женщина вздыхает, и говорит:
— Вот сейчас мне пятьдесят три года. А назвали меня так двадцать три года тому назад. Замолкает, горестно вздыхает. Натруженной рукой смахивает слезинку с левой щеки, а потом предлагает:
— А если хотите поговорить по душам, приглашаю на обед!
Тут я, как и все москвичи, проявляю бестактность — протягиваю ей деньги. В ответ вижу укоризненный взгляд. Уговариваемся о встрече.
На удивление быстро решил все свои командировочные вопросы. Прежде, чем идти в гости, нашел продуктовый магазин и накупил всякой снеди, чтобы хоть как-то отблагодарить за вокзальное угощение.
2
За что люблю маленькие города, так это за ухоженность дорог, за приветливость жителей, за их словоохотливость, когда интересуешься, как пройти к нужному месту. Для местных общение с приезжим — уже событие:
— А чёй-то приезжий из Москвы туда-то к тому-то идет? Интересно! Да неужели!!!
Несколько раз переспрашивал дорогу. Дом Валентины Павловны многие знают, несмотря на то, что в райцентре живут без малого тридцать тысяч человек: кто-то с кем-то учился, кто-то состоит пусть и в дальнем, но родстве, у кого-то дети учились вместе или ходили в Дом пионеров, а то и занимались вместе в музыкальной школе или в спортивной секции, а у кого-то родня соседствует. Вот через эту-то родню Валентину Павловну и знают. Так и дошел я до нужного мне адреса.
Дом выглядел также завлекательно по-доброму, как и ласковый взгляд Валентины Павловны. Первый этаж — из добротного белого кирпича, а второй, мансардно-чердачный, — деревянный. Крыша покрыта оцинкованным железом — надолго хватит противостоять осенне-весенним дождям, да снегам.
Едва нажал на кнопку звонка возле калитки, как хозяйка вышла на крыльцо, кутаясь от ранне-весеннего холодка в телогрейку. В горнице меня поразила божница. Вместе соседствовали и старая икона, и цветная литография из "Огонька" с изображением "Троицы" Андрея Рублёва и черно-белый портрет Фиделя Кастро. Лампадка потрескивала и давала ровный слегка голубоватый свет.
— Сначала гостя попотчую, а потом поговорим, — предложила Валентина Павловна.
Пришлось поднять тост и за хозяйку, и за её гостеприимство, и за уютный дом, и за будущие радости.
Этому тосту хозяйка обрадовалась больше всего, даже чуть-чуть всплакнула.
В это время раздался мелодичный звонок — кто-то пришел.
— Это свекровь моя, Матрёна Николаевна, — засуетилась Валентина Павловна. К нашей трапезе и к беседе присоединилась невысокая чистенькая старушка, слегка иссохшая от времени и, возможно, от пережитого горя, ибо глазницы у нее были все в морщинах, что является непременным доказательством частых расстройств. Невольно вспомнилась пословица "Слезы горе вымывают, да следы-морщины оставляют".
3
Валентина Павловна по-бабьи приперла щеки кулачками и тяжко вздохнула:
— Ой, чего нам только пережить пришлось с этой радиацией! На реке Припять 26 апреля 1986 года в Чернобыле произошла авария на атомной электростанции. Радиация дошла и до Брянской области. Большая беда пришла в райцентр: ребятишки гуляли весь день до позднего вечера, а уже 27-го апреля у некоторых пошла кровь из носа, стали чесаться веки. Мой Андрюшечка начал исходить кровью. Спасибо матери-свекрови: и тампоны с постным маслом в ноздри засовывала, и забили двух курочек, их печень в мясорубке измельчили и давали пить-есть вместе с гранатовым соком. Кровотечение прекратилось. Мы никто не понимали: что за напасть такая! А ведь моему ребеночку было всего десять с половиной лет! Но также заболели и его сверстники, и ребята постарше, и помладше. Врачи терялись и не могли правильно поставить диагноз. А 28-го пошли слухи про радиацию. Я послала мужа в Москву, чтобы все разузнал и купил счетчик Гейгера. Он обернулся за день — чуть свет выехал на проходящем поезде и ближе к полуночи вернулся. Приехал весь бледный, губы искусаны, в глазах страх. Он привез московские газеты, он пересказывал различные новости. Но, самое главное, в районе станции метро Красногвардейская он нашел больницу, где лечат от радиации. Там же неведомыми путями прошел на территорию, поговорил с несколькими врачами и в аптечном киоске купил необходимые на первое время лекарства. Денег не хватило — все лекарства импортные, в основном швейцарские и немецкие, а потому он снял с себя золотые часы и продал охраннику практически задешево.
Так время в нашей семье Наумовых остановилось. Андрюша таял на глазах. Свекровь стала бегать по знахаркам и по приворотницам. Сыночку в постель набрасывали гречишную шелуху и давали пить крапивный отвар — четыре раза в день. Корень ревеня выжимали и эти капли в чистом виде заливали моему ребеночку в нос. Он вырывал пипетки их моих рук, кричал. Боже мой, сколько сил приходилось тратить на уговоры! Но кровотечение мы сумели остановить. А уже через три недели не стало его лучшего товарища, с которым они в классе сидели за одной партой и вместе играли на улице. Я Андрюшечке об этом больше года не говорила — так мне врач посоветовал.
Кормили нешлифованным рисом. Кашка была жиденькая-жиденькая, иначе он есть не мог. На голове были какие-то пятна типа лишая. Какими только мазями не мазали, а помогла мазь Вишневского.
Сыночек даже во двор стеснялся выходить — так весь пропах разными лекарствами. Купать его было нельзя, потому что начиналась аллергия. Приходилось брать большую лейку, специально купили капроновую на 4 литра, и поливать его. Затем медленно промокали воду.
И так изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц.
А на местном погосте появилась целая аллея из четырнадцати друзей Андрюшечки. Мама-свекровь какие только молебны ни заказывала, по каким пустыням ни ездила — наш мальчишечка если и не слабел, то и особых улучшений у него не было.
Каждый день приходилось менять постельное белье. Все семейные запасы быстро иссякли. В то время из Иваново приезжали женщины, которые торговали комплектами постельного белья, которое им выдавали на фабрике частично вместо заработной платы. Когда женщины узнали о пришедшей в семью Валентины Павловны беде, то продавали ей всё максимально дешево — сострадали.
4
И вдруг семье Наумовых повезло: выявляя хронических больных, особенно детей, Облздравотдел подал заявку в Минздрав СССР на включение группы детей из Брянска в общий список для лечения на Кубе.
— И соседки, и родня мне советовали не делать этого, не отдавать свою кровиночку, — вспоминает Валентина Павловна.
— Я очень колебалась, муж от переживаний вообще почернел. А тут пошла я с подружкой навестить могилу Витюшечки, лучшего друг моего Андрюшечки, и смотрю: на четыре могилы стало больше. Прямо на кладбище мне сделалось плохо. Хорошо, что у кого-то были с собой таблетки от сердца, иначе там бы я и осталась. Плакать я уже не могла — я давно уже вся исплакалась. Пришла домой, а муж только с одним вопросом: "Ну?" Я сказала, что сын должен лететь на Кубу. А соседки шипят мне в ухо:
— Что же ты, Валюха, своего сына не любишь? Неизвестно где и помрет.
Так я разругалась со всеми соседками. От нашей Брянской области поехало девятнадцать детей, мы, матери, старались вообще не смотреть в глаза друг другу. И чужих детей жалко, а своих еще больше. Мы дали сами себе молчаливую клятву: при детях не плакать. А Андрюшечка все держал мою руку и спрашивал: "Мама, ты меня не бросаешь?" Каждое его слово — он у меня кусочки из сердца вырывал.
Не было его почти полгода. Новости узнавали через Москву, потому что до Кубы не дозвониться. Я настолько нервничала, что сына не вижу, что решила даже по родне деньги собирать — на Кубу ехать.
Но разлуку нам скрашивали — каждые двадцать дней присылали рисунки детей. Там среди детишек тест такой был — какой я вижу маму, какой я понимаю жизнь. Тамошние врачи в том числе и через рисунки проверяли эффективность лечения. Оказывается, ребенок в рисунке выражает свое состояние. Я все эти рисунки хранила и сравнивала. И поняла, что он не умрет, а вернется ко мне живым.
Через полгода Андрюшечка с друзьями вернулся. Никто не умер. Те, кто не мог ходить — ходить стали, те, кто мог ходить — стали более выносливыми. У всех ребяток прекратилось кровотечение из носа, все они научились плавать.
По вечерам я слушала диковинные рассказы Андрюшечки и с трудом верила тому, что он говорит. Жили они в домиках типа барака на берегу океана, принимали строго по часам таблетки, выпивали по целому кокосу на двоих. А еще их сажали в шезлонги на берегу океана рано утром и по вечерам и заставляли смотреть вдаль и делать дыхательную гимнастику. Болезнь перестала прогрессировать.
Когда я приехала с Андрюшечкой домой, то столько завистливых взглядов мы с ним почувствовали! Тогда же я фотографию Фиделя Кастро прикрепила на самое почетное и оберегаемое в нашем доме место. По ночам стала молиться, обращаясь и к Фиделю Кастро тоже. Сыночек рассказал мне, что Фиделя Кастро друзья называли "Барбудос" — "Бородач".
Еще через полтора года сын во второй раз поехал на Кубу. Приехала другая чиновница из Облздрава и попыталась исподтишка вымогать деньги. Говорила о том, что как везет вашим детям, что они еще раз побывают на Кубе, что это она изо всех сил старается и для моего Андрюшечки тоже. Мы ей дали сто рублей, чтобы ненароком не нагадила и не помешала его лечению.
Двое наших соседей своих детей посылать отказались. Хочу сказать, что они потом пожалели об этом: одна девочка через три года умерла, а у мальчика произошла дистрофия мышц ног и ходить он самостоятельно не может. Андрюшечка во второй раз пробыл на Кубе четыре с половиной месяца. Когда приехал обратно, то я посмотрела ему в глаза и поняла, что он будет жить.
Пригласила бабушку Надю-приворотницу. Она ходила вокруг двенадцатилетнего Андрюшечки без малого полтора часа. Все что-то шептала, разбрасывала вокруг него какие-то травы. А потом вынесла свой вердикт: "Всё у твоего мальца будет, и семья будет, и работа будет, и продолжение рода будет!"
5
Конечно, Валентине Павловне выпало очень много переживаний: в 1992 году от инсульта умер муж, её нигде не хотели брать на работу, опасаясь, что раз она ухаживает за мальчиком, который был облучен, то и у нее есть радиация. А значит, и другие могут от нее тоже заболеть.
Это невежество угнетало и возмущало Валентину Павловну. Но ничего поделать с обывательскими разговорами она не могла. И вот уже пятнадцать последних лет ходит к поездам и продает картошку, огурчики, капустку, хоть как-то перебиваясь в этой жизни.
— Зато я Андрюшечку сохранила, — светится счастьем Валентина Павловна. — Сейчас ему уже тридцать три года. Два года назад сумел жениться: девки всё за него замуж не шли, думали, что порченый какой-то. А тут к нам переселенцы переехали — русская семья из Казахстана. Он с ихней Наташей и познакомился. Она в Семипалатинске в детском саду музыкальным работником была. А Андрюшечка в детстве ходил в музыкальную школу, учился играть на фортепьяно. Пришла она как-то к нам в гости, стали они в четыре руки какую-то песню играть, а я сижу на кухне, реву беззвучно. И прошу Бога: хоть бы им вместе быть! Молитвы мои Бог услышал — они поженились. А сейчас она беременная, представляете, счастья-то сколько! А я теперь к поездам не один, а три раза в день хожу! Сколько денег понадобится! Вот я и стараюсь.
6
А стараться приходится о-ё-ёй!
Первый проходящий поезд через узловую станцию идет в начале шестого утра. Валентина Павловна встает в половине четвертого, варит картошечку, затем перекладывает в пластиковые судочки, посыпает укропчиком, кладет два малосольных огурчика, два тоненьких кусочка черного и белого хлеба, добавляет две столовые ложки квашеной капусты. Если повезет — зараз можно продать семь-восемь порций. Цена стандартная — 50 рублей. Валентина Павловна с грустной усмешкой говорит, что проезжающие и здесь стараются поторговаться, чтобы сбить цену. Но все продавщицы стоят на своем.
В предрассветье по замерзшим лужицам, а бывает и в распутицу, идет она каждое утро на вокзал.
А дома спит ее счастье, ее кровинушка — Андрюшечка, молодожен, будущий отец. Руки у парня золотые — прекрасный столяр. И шкафы-купе сам делает, не хуже, чем в московских мебельных салонах продают. А еще мастерит разные этажерки, комодики… Полрайцентра у него в очередь записано.
А вот на работу молодого мужчину не берут, потому что официально читается инвалидом третьей группы. А если вдруг заболеет, то все издержки лягут на предприятие. А у нас-то нынешние российские капиталисты деньги скорее в бане или в ресторане оставят, чем поддержат своего же соседа-земляка.
Смотрю на часы — седьмой час вечера. Недолго по времени до моего поезда — пора возвращаться обратно в Москву.
Валентина Павловна всплескивает руками и начинает быстро, но в то же время аккуратно чистить картошку: два поезда пройдут, может рублей триста-четыреста заработать удастся!
А на прозвище она не обижается! Каждый поздний вечер за пятнадцать минут до полуночи она повторяет ею же сочиненную молитву: "Слава тебе, райская земля Куба! Слава тебе, Фидель Кастро! Слава вам, замечательные кубинские врачи! Мой приговоренный к небытию сын жив и живет благодаря вам!"
Она крестится истово, в течение нескольких минут, затем на несколько секунд застывает в согбенной позе, потому что колени начинают сильно болеть, а поясницу тянет. Как становится полегче, опираясь двумя руками о кровать, медленно встает. Затем сидит на кровати, растирает колени.
Валентина Павловна никогда не глядится в зеркало, потому что боится встретиться глазами не с той, которой себя помнит, а с превращающейся в старуху женщиной. Но она не старуха, она — крепкий столб, который ставили раньше посреди избы. На неё опираются все: и мама-свекровь, и любимый сыночек Андрюшечка, и милая сердцу невестка. Поэтому она должна держаться, чтобы тянуть нить жизни и судьбы семейства Наумовых дальше — в будущее!
ПОЗДРАВЛЯЕМ!
Член МГО СП России И. М. Нехамес удостоен литературной премии имени Г. Р. Державина "За верность традициям русской литературы, за державное начало в творчестве" с вручением наградного знака "Орден имени Г. Р. Державина".
|
|