Один мой бедный оппонент, возомнивший себя бароном по крови, как-то спесиво заявил: "Пишу назло другим…".
А я из крестьянского сословия, а потому пишу на радость другим и себе самому. Правы были наши великие предшественники: единственное назначение поэта —"чувства добрые Лирой пробуждать", "сеять разумное, доброе, вечное".
В стихах своих следую их завету.
***
Я все еще не знаменит,
и не отравлен звонкой славой.
Я не всегда бываю правый
и не всегда бываю бит.
Я все еще не умудрен
тоской житейской повседневной.
Мой нрав то ласковый, то гневный,
но я судьбой не обделен.
Я все еще не растерял
своих друзей в горячих схватках,
хоть от иных, порой, украдкой,
обиды слезы утирал.
Я все еще не разлюбил
быть без взаимности влюбленным:
то бунтовать, то быть плененным
хватает слабости и сил.
Не растерял.
Не умудрен.
Не разлюбил.
Не знаменитый.
Не найденный и не забытый.
Живой.
Живущий.
В жизнь влюблен!
***
Мне снова стыдно, нищий просит медь:
"Подайте Христа ради мне монету..."
Не дай Господь его судьбу иметь
и клянчить подаяние по свету.
Мне совестно. Глаза поднять боюсь,
в кармане шарю мелочь торопливо.
Я откуплюсь и сразу повинюсь,
судьба ко мне да будет справедлива.
Одним она пошлет голодный ад,
другим при жизни сытый рай дарует.
В чем, объясните, нищий виноват,
в том, что он просит нас, а не ворует?
И вся вина! Подумай, почему
живет так человечество веками?
Бросай ты лучше медный грош ему,
чем слова осуждающего камень.
Что станет с ним? И что самих нас ждет?
Душою мы как нищий этот сиры.
Он не буянит, денег не крадет,
лишь просит Христа ради до могилы.
Куда не ткни — мошенник или вор...
Вот по рукам кому пора бы дать нам.
А мы молчим и терпим до сих пор.
Зачем тогда и нищих осуждать нам.
Не осуждай, не возводи хулы,
не причитай во след, казнясь и каясь,
не обещай великие дары,
подай, что есть, за грех не откупаясь!
ШИШКА
Я вам из леса шишку принесу.
В меня ее швырнет, играя, белка,
а я ей подарю за это гриб.
Его найду я под скалой во мху:
не тот находит, кто искать умеет,
а кто дарить умеет просто так...
Вот потому —
возьмите эту шишку.
БЕЛЫЙ ТАНЕЦ
Я был любезно приглашен
на белый танец белой ночи.
В нем было все... И, между прочим,
он был судьбою предрешен.
Дожди минули и снега.
В той дальней дали нашей бывшей
расстались мы, как берега,
мосты однажды расцепивши.
И вот кружусь с тобою вновь:
и ночь светла, и танец белый...
Я все такой же неумелый.
Не упрекай! Не прекословь!
Опять близка мне стала ты,
когда мы в танце этом плыли,
и разведенные мосты
над пропастью годов сводили.
НА СЕНОВАЛЕ
Т.Е.
Такого ложа не знавал
никто из королей...
С тобой делил я сеновал,
хмельной дурман полей.
Я на руках тебя качал
и в яви, и во сне.
Ты ворожила по ночам,
припав, как вздох, ко мне.
Ты ворошила сено днем,
ромашки и хмели,
чтобы собрать и спрятать в нем
все запахи земли.
К чему дворцы нам королей?
Нам крыша — облака.
Мне в ковш Медведицы налей
парного молока.
Куда бы ни лежал мой путь,
волнуя и маня,
приди еще когда-нибудь
и напои меня.
ДРУГАЯ
Т.Р.
Вот опять ты вспылила, ревнуя:
— Уходи!
От ворот поворот! —
... Может, я и хотел бы другую,
но другая меня не поймет.
Проглочу твою реплику злую
и приму независимый вид.
Может, я и нашел бы другую,
но другая меня не простит.
Не желал бы таких и врагу я
слов холодных и колких, как лед.
Может, я и позвал бы другую,
но другая меня не спасет.
От тебя никуда не бегу я
и по-прежнему каюсь, любя:
может, я и любил бы другую,
но в другой —
не найти мне тебя.
ДИАЛОГ С ЛУНОЙ
Над Сыктывкаром — полная Луна.
— Какой поэт тобой не любовался!
Входи, Луна, смелей в проем окна
гостиницы, где я пришвартовался!
По крышам и по прутикам антенн
она плывет куда-то в даль пугливо,
как будто молвя: — Ах, мой сиротливый,
зачем же мне гостиничный твой плен?
Я здесь, на небе, в бархате ночей,
алмазом звезд усыпана дорога.
Хочу быть одинокой и ничьей;
ведь я одна, а вас, поэтов, много...
— Что ж, ты права, избрав такой маршрут,
пренебрегая просьбами моими.
Но помни:
ночи белые придут,
не будет звезд,
и ты померкнешь с ними.
ДОБРОТА
Людей корысть и зависть обуяла:
кругом обман, раздоры, суета…
Как сделать так, чтоб мир наш исцеляла
и усмиряла всех нас доброта?
Мир, говорят, спасется красотою,
но можно ль вечно впрок ее иметь?
Она, увы, немного в жизни стоит,
ее удел — во времени истлеть.
А доброта — она неистребима,
узнав ее — не проходите мимо.
***
Нам с вами стало недосуг
к соседу проявлять вниманье.
Куда-то исчезают вдруг
и доброта, и состраданье.
"От жизни этой все бери!" —
рекламы часто нам кричали.
Но жизнь, что ты не говори,
неотделима от печали.
Кому-то бытие, как мед,
чем, не скрываясь, он кичился.
Но в одиночестве умрет,
кто сострадать не научился.
Пусть хвори не берут иных.
Но находясь под Божьим кровом
средь сирых, бедных и больных,
как можно быть душой здоровым?
С холодным сердцем, словно лед,
с умом расчетливо-ценичным,
впустую век свой проживет,
кто сам не сострадает лично.
Пока ты жив, хвала судьбе,
соседу удели вниманье,
и тем проявишь состраданье
хотя бы к самому себе.
МОИМ ДЕТЯМ
Жизнь — мудрёная всё же наука,
много нам преподносит затей.
У меня уже четверо внуков
и, пока еще, трое детей.
Дети, нет для меня лучшей доли.
Но одну я имею нужду:
вы рожайте мне внуков поболе,
а пока от вас пятого жду.
***
Сосновый бор, малиновый закат,
в траве желтеют звезды чистотела...
Им до меня нет никакого дела.
Что из того? Я все равно им рад.
Одни лишь комары не отстают,
о чем-то суетливо мне поют,
а между тем, исподтишка, и жаля,
тем самым мне вниманье выражая.
Вот наша жизнь! Остановись на миг,
взгляни вокруг: одним ты — безразличен,
а для иных — лишь тем ты симпатичен,
что кровь твоя так лакома для них.
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Какая радость — первый снег!
Как первый миг любви не первой.
Кружит торжественный, нетленный —
лебяжий пух и детский смех.
Но он растает, как всегда,
и будет миг любви прощальный,
и буду снова я печальный
вперед на многие года.
Потом ты снег найдешь в моих
кудрях, заметно поредевших.
И бросишь мне снежком из детства —
любви твоей нежданный миг.
В нем будет все: и детский смех,
и радость тихая, простая...
Хочу, чтоб никогда не тая,
летел над миром первый снег.
НЕЗАБУДКА
Задорная весенняя трава
скрывает прежней осени изъяны,
где незабудок звездных синева —
осколком неба в зелени поляны.
Пойду вдоль леса. Соберу букет.
В горсти созвездья звезд голубоглазых.
Как будто из далёка Горний Свет
затеплется в душе остывшей сразу.
Лицом уткнусь в цветочную росу
и словно от живой воды воскресну.
А после я из леса принесу
тебе в горсти вот этот цвет небесный.
И ты, и я — должны мы оба знать,
назвал цветок так кто-то не напрасно:
нельзя, нельзя друг друга забывать,
любить и помнить на земле — прекрасно.
Когда Господь тебя поселит в рай,
а я гореть в аду, как грешник, буду,
ты и в раю меня не забывай,
а я — и в преисподне не забуду.
***
Уж так случилось, милая. Прости!
Кто виноват, что больше я не нужен?
Тоска тебе жить с нелюбимым мужем
и тяжкий крест супружества нести.
Уж так случилось, милая. Забудь
меня, не упрекая, если можешь.
Еще ты сердце глупое тревожишь,
но с ним-то я управлюсь как-нибудь.
Уж так случилось, милая. Молю:
не дай мне губ твоих коснуться снова.
Останься недоступна и сурова.
Клянусь тебе: и плоть я усмирю!
Уж так случилось, милая. Оставь
все так, как есть, и не горюй о прошлом.
Жить с нелюбимым тошно, да и пошло,
а ты с любимым жизнь свою представь.
Уж так случилось... Это верный знак,
что к прошлому не будет нам возврата.
Виновен я ли? Ты ли виновата?
Уж так случилось, что случилось так.
***
Пусть прошлое рассеется как дым,
и все опять изменится незримо;
не потому, что я тобой любим,
а потому, что им ты нелюбима.
Уж так угодно, видимо, судьбе,
что ты теперь опять ко мне вернулась;
не потому, что верен я тебе,
а потому, что в нем ты обманулась.
Свою судьбу свяжу с твоей судьбой.
Мою любовь разлука не погубит;
не потому, что я любим тобой,
а потому, что он тебя не любит.
Коснусь я снова жарких твоих губ
и стану вновь решителен и стоик;
не потому, что он тобою люб,
а потому, что он любви не стоит.
Печалиться о прошлом ни к чему.
Кто упрекнуть за прошлое посмеет?
Мы, может, вместе только потому,
что твой "герой" любить так не умеет.
Вновь расцветают глаз твоих цветы,
и ты ко мне идешь навстречу смело;
не потому, что исцелилась ты,
а потому, что ты душой прозрела.
МЕТАМОРФОЗА
Скажи, пустой бумажный лист,
о чем поведаем мы миру?
Читатель ждет от нас сатиру,
но путь сатирика тернист.
Был чистый лист. И вот — зачин...
Читатель вечно недоволен,
он нигилизмом, видно, болен,
хотя к тому и нет причин.
Глядь, пол-листа уже долой...
О чем бишь я? Да, о причинах...
Читатель суетный и чинный,
отсталый и передовой...
Уже немного места мне
осталось на листе бумаги,
но я не дам себе отваги
его использовать вполне.
Возьму-ка и листа клочок
читателю для славословья
оставлю, при одном условьи:
и он, и я на нем — молчок...
Вот и кончается мой лист,
теперь скучай и жди печати...
Читатель, ты мой сомолчатель,
а лист исписанный — солист.
Бумажный лист, прости, мой друг!
Читатель наш в недоуменье:
лист чистый, став стихотвореньем,
куда-то растворился вдруг.
ЦЕНА
Продается детская кроватка
Кем-то по условленной цене.
Объявленье на заборе кратко
сообщает точный адрес мне.
Детский мир, такой большой и цельный,
ходовым теперь товаром стал…
Здесь когда-то звуки колыбельной
слушал сын, здесь на ноги вставал,
Здесь сопел, доверчиво и сладко,
видя мир прекрасным… А теперь —
продается детская кроватка,
чья-то голубая колыбель.
Что же сыну делать остается?
Будет жить и убеждаться в том:
детский мир — за деньги продается
горе — предприимчивым отцом.
Продан мир.
И объявленье снято.
Дни бегут, спеша годами стать.
Подражая взрослым, иль в расплату,
Сын растет, готовый все продать.
Торг свершен.
Торговец не в убытке…
А когда торгаш-отец умрет,
сын сгребет отцовские пожитки
и на барахолку отнесет.
ПОСЛЕДНИЙ ЛИСТОПАД
Памяти Саши Крылова
Погожий день затмил могильный мрак.
Диагноз убивал надежду сразу:
"Больной неизлечим, поскольку рак
уже дал в позвоночник метастазы..."
Распад души, надежд былых распад.
А за окном роняли листья клены.
Но что пришел последний листопад,
еще не знал о том приговоренный.
Его, наверно, вновь начнут лечить
и путь земной продлят ему немного.
А я пойду в собор, и облегчить
его страданья попрошу у Бога.
И буду снова приставать к врачам,
и убеждаться снова: дело худо.
И буду просыпаться по ночам,
и верить, верить, верить, верить в чудо.
Очерчен круг, и никого вокруг.
Лишь звезды безучастные взирают,
как бескорыстный мой и верный друг
безропотно и стойко умирает.
Кто знает, чем душа его болит,
и как судьба нежданно повернется.
А он опять чего-то мастерит
и по делам куда-то снова рвется.
Как будто бы ему известно то,
что мне не ведать до поры до срока.
Но друг мой верный в этой жизни кто,
судьбы ли раб или заложник рока?
Мы в этой жизни все в одном пути.
Нам здесь и там не раз еще встречаться...
Но друг молчит. Как в мир его войти
и до его рассудка достучаться?
То щемит душу, то палит огнем.
Одно твержу: он не уйдет отсюда,
пока я буду оставаться в нем
и верить, верить, верить, верить в чудо.
***
Памяти Виктора Лысенко
Нам жизни текущей мгновенья
заметить удастся едва ль.
Уходит мое поколенье
теперь в безвозвратную даль.
Зачем так поспешно? Кто знает?
Но только опять, что не год,
из круга друзей выбывает
все чаще то этот, то тот.
Отжившего века питомцы
и дети Второй мировой,
сегодня вчерашнее солнце
не светит над их головой.
А завтра погаснуть грозится
и бледного месяца след…
С отцами охоты возиться
в потомках желания нет.
Затеряны между веками,
и ночи попутав, и дни,
в наш век молодой, стариками
уходят из жизни они.
А я — не могильщик, не лекарь,
срываю забвенья траву…
Я тоже из прошлого века,
но в этом еще поживу.
|
|