Вадим Рахманов __
Московский литератор
 Номер 23, декабрь, 2010 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Вадим Рахманов


     
     Один мой бедный оппонент, возомнивший себя бароном по крови, как-то спесиво заявил: "Пишу назло другим…".
     А я из крестьянского сословия, а потому пишу на радость другим и себе самому. Правы были наши великие предшественники: единственное назначение поэта —"чувства добрые Лирой пробуждать", "сеять разумное, доброе, вечное".
     В стихах своих следую их завету.

     
     ***
     Я все еще не знаменит,
     и не отравлен звонкой славой.
     Я не всегда бываю правый
     и не всегда бываю бит.
     Я все еще не умудрен
     тоской житейской повседневной.
     Мой нрав то ласковый, то гневный,
     но я судьбой не обделен.
     Я все еще не растерял
     своих друзей в горячих схватках,
     хоть от иных, порой, украдкой,
     обиды слезы утирал.
     Я все еще не разлюбил
     быть без взаимности влюбленным:
     то бунтовать, то быть плененным
     хватает слабости и сил.
     Не растерял.
     Не умудрен.
     Не разлюбил.
     Не знаменитый.
     Не найденный и не забытый.
     Живой.
     Живущий.
     В жизнь влюблен!
     
     ***
     Мне снова стыдно, нищий просит медь:
     "Подайте Христа ради мне монету..."
     Не дай Господь его судьбу иметь
     и клянчить подаяние по свету.
     Мне совестно. Глаза поднять боюсь,
     в кармане шарю мелочь торопливо.
     Я откуплюсь и сразу повинюсь,
     судьба ко мне да будет справедлива.
     Одним она пошлет голодный ад,
     другим при жизни сытый рай дарует.
     В чем, объясните, нищий виноват,
     в том, что он просит нас, а не ворует?
     И вся вина! Подумай, почему
     живет так человечество веками?
     Бросай ты лучше медный грош ему,
     чем слова осуждающего камень.
     Что станет с ним? И что самих нас ждет?
     Душою мы как нищий этот сиры.
     Он не буянит, денег не крадет,
     лишь просит Христа ради до могилы.
     Куда не ткни — мошенник или вор...
     Вот по рукам кому пора бы дать нам.
     А мы молчим и терпим до сих пор.
     Зачем тогда и нищих осуждать нам.
     Не осуждай, не возводи хулы,
     не причитай во след, казнясь и каясь,
     не обещай великие дары,
     подай, что есть, за грех не откупаясь!
     
     ШИШКА
     Я вам из леса шишку принесу.
     В меня ее швырнет, играя, белка,
     а я ей подарю за это гриб.
     Его найду я под скалой во мху:
     не тот находит, кто искать умеет,
     а кто дарить умеет просто так...
     Вот потому —
     возьмите эту шишку.
     
     БЕЛЫЙ ТАНЕЦ
     Я был любезно приглашен
     на белый танец белой ночи.
     В нем было все... И, между прочим,
     он был судьбою предрешен.
     Дожди минули и снега.
     В той дальней дали нашей бывшей
     расстались мы, как берега,
     мосты однажды расцепивши.
     И вот кружусь с тобою вновь:
     и ночь светла, и танец белый...
     Я все такой же неумелый.
     Не упрекай! Не прекословь!
     Опять близка мне стала ты,
     когда мы в танце этом плыли,
     и разведенные мосты
     над пропастью годов сводили.
     
     НА СЕНОВАЛЕ
     Т.Е.
     Такого ложа не знавал
     никто из королей...
     С тобой делил я сеновал,
     хмельной дурман полей.
     Я на руках тебя качал
     и в яви, и во сне.
     Ты ворожила по ночам,
     припав, как вздох, ко мне.
     Ты ворошила сено днем,
     ромашки и хмели,
     чтобы собрать и спрятать в нем
     все запахи земли.
     К чему дворцы нам королей?
     Нам крыша — облака.
     Мне в ковш Медведицы налей
     парного молока.
     Куда бы ни лежал мой путь,
     волнуя и маня,
     приди еще когда-нибудь
     и напои меня.
     
     ДРУГАЯ
     Т.Р.
     Вот опять ты вспылила, ревнуя:
     — Уходи!
     От ворот поворот! —
     ... Может, я и хотел бы другую,
     но другая меня не поймет.
     Проглочу твою реплику злую
     и приму независимый вид.
     Может, я и нашел бы другую,
     но другая меня не простит.
     Не желал бы таких и врагу я
     слов холодных и колких, как лед.
     Может, я и позвал бы другую,
     но другая меня не спасет.
     От тебя никуда не бегу я
     и по-прежнему каюсь, любя:
     может, я и любил бы другую,
     но в другой —
     не найти мне тебя.
     
     ДИАЛОГ С ЛУНОЙ
     Над Сыктывкаром — полная Луна.
     — Какой поэт тобой не любовался!
     Входи, Луна, смелей в проем окна
     гостиницы, где я пришвартовался!
     По крышам и по прутикам антенн
     она плывет куда-то в даль пугливо,
     как будто молвя: — Ах, мой сиротливый,
     зачем же мне гостиничный твой плен?
     Я здесь, на небе, в бархате ночей,
     алмазом звезд усыпана дорога.
     Хочу быть одинокой и ничьей;
     ведь я одна, а вас, поэтов, много...
     — Что ж, ты права, избрав такой маршрут,
     пренебрегая просьбами моими.
     Но помни:
     ночи белые придут,
     не будет звезд,
     и ты померкнешь с ними.
     
     ДОБРОТА
     Людей корысть и зависть обуяла:
     кругом обман, раздоры, суета…
     Как сделать так, чтоб мир наш исцеляла
     и усмиряла всех нас доброта?
     Мир, говорят, спасется красотою,
     но можно ль вечно впрок ее иметь?
     Она, увы, немного в жизни стоит,
     ее удел — во времени истлеть.
     А доброта — она неистребима,
     узнав ее — не проходите мимо.
     
     ***
     Нам с вами стало недосуг
     к соседу проявлять вниманье.
     Куда-то исчезают вдруг
     и доброта, и состраданье.
     "От жизни этой все бери!" —
     рекламы часто нам кричали.
     Но жизнь, что ты не говори,
     неотделима от печали.
     Кому-то бытие, как мед,
     чем, не скрываясь, он кичился.
     Но в одиночестве умрет,
     кто сострадать не научился.
     Пусть хвори не берут иных.
     Но находясь под Божьим кровом
     средь сирых, бедных и больных,
     как можно быть душой здоровым?
     С холодным сердцем, словно лед,
     с умом расчетливо-ценичным,
     впустую век свой проживет,
     кто сам не сострадает лично.
     Пока ты жив, хвала судьбе,
     соседу удели вниманье,
     и тем проявишь состраданье
     хотя бы к самому себе.
     
     МОИМ ДЕТЯМ
     Жизнь — мудрёная всё же наука,
     много нам преподносит затей.
     У меня уже четверо внуков
     и, пока еще, трое детей.
     Дети, нет для меня лучшей доли.
     Но одну я имею нужду:
     вы рожайте мне внуков поболе,
     а пока от вас пятого жду.
     
     ***
     Сосновый бор, малиновый закат,
     в траве желтеют звезды чистотела...
     Им до меня нет никакого дела.
     Что из того? Я все равно им рад.
     Одни лишь комары не отстают,
     о чем-то суетливо мне поют,
     а между тем, исподтишка, и жаля,
     тем самым мне вниманье выражая.
     Вот наша жизнь! Остановись на миг,
     взгляни вокруг: одним ты — безразличен,
     а для иных — лишь тем ты симпатичен,
     что кровь твоя так лакома для них.
     
     ПЕРВЫЙ СНЕГ
     Какая радость — первый снег!
     Как первый миг любви не первой.
     Кружит торжественный, нетленный —
     лебяжий пух и детский смех.
     Но он растает, как всегда,
     и будет миг любви прощальный,
     и буду снова я печальный
     вперед на многие года.
     Потом ты снег найдешь в моих
     кудрях, заметно поредевших.
     И бросишь мне снежком из детства —
     любви твоей нежданный миг.
     В нем будет все: и детский смех,
     и радость тихая, простая...
     Хочу, чтоб никогда не тая,
     летел над миром первый снег.
     
     НЕЗАБУДКА
     Задорная весенняя трава
     скрывает прежней осени изъяны,
     где незабудок звездных синева —
     осколком неба в зелени поляны.
     Пойду вдоль леса. Соберу букет.
     В горсти созвездья звезд голубоглазых.
     Как будто из далёка Горний Свет
     затеплется в душе остывшей сразу.
     Лицом уткнусь в цветочную росу
     и словно от живой воды воскресну.
     А после я из леса принесу
     тебе в горсти вот этот цвет небесный.
     И ты, и я — должны мы оба знать,
     назвал цветок так кто-то не напрасно:
     нельзя, нельзя друг друга забывать,
     любить и помнить на земле — прекрасно.
     Когда Господь тебя поселит в рай,
     а я гореть в аду, как грешник, буду,
     ты и в раю меня не забывай,
     а я — и в преисподне не забуду.
     
     ***
     Уж так случилось, милая. Прости!
     Кто виноват, что больше я не нужен?
     Тоска тебе жить с нелюбимым мужем
     и тяжкий крест супружества нести.
     Уж так случилось, милая. Забудь
     меня, не упрекая, если можешь.
     Еще ты сердце глупое тревожишь,
     но с ним-то я управлюсь как-нибудь.
     Уж так случилось, милая. Молю:
     не дай мне губ твоих коснуться снова.
     Останься недоступна и сурова.
     Клянусь тебе: и плоть я усмирю!
     Уж так случилось, милая. Оставь
     все так, как есть, и не горюй о прошлом.
     Жить с нелюбимым тошно, да и пошло,
     а ты с любимым жизнь свою представь.
     Уж так случилось... Это верный знак,
     что к прошлому не будет нам возврата.
     Виновен я ли? Ты ли виновата?
     Уж так случилось, что случилось так.
     
     ***
     Пусть прошлое рассеется как дым,
     и все опять изменится незримо;
     не потому, что я тобой любим,
     а потому, что им ты нелюбима.
     Уж так угодно, видимо, судьбе,
     что ты теперь опять ко мне вернулась;
     не потому, что верен я тебе,
     а потому, что в нем ты обманулась.
     Свою судьбу свяжу с твоей судьбой.
     Мою любовь разлука не погубит;
     не потому, что я любим тобой,
     а потому, что он тебя не любит.
     Коснусь я снова жарких твоих губ
     и стану вновь решителен и стоик;
     не потому, что он тобою люб,
     а потому, что он любви не стоит.
     Печалиться о прошлом ни к чему.
     Кто упрекнуть за прошлое посмеет?
     Мы, может, вместе только потому,
     что твой "герой" любить так не умеет.
     Вновь расцветают глаз твоих цветы,
     и ты ко мне идешь навстречу смело;
     не потому, что исцелилась ты,
     а потому, что ты душой прозрела.
     
     МЕТАМОРФОЗА
     Скажи, пустой бумажный лист,
     о чем поведаем мы миру?
     Читатель ждет от нас сатиру,
     но путь сатирика тернист.
     Был чистый лист. И вот — зачин...
     Читатель вечно недоволен,
     он нигилизмом, видно, болен,
     хотя к тому и нет причин.
     Глядь, пол-листа уже долой...
     О чем бишь я? Да, о причинах...
     Читатель суетный и чинный,
     отсталый и передовой...
     Уже немного места мне
     осталось на листе бумаги,
     но я не дам себе отваги
     его использовать вполне.
     Возьму-ка и листа клочок
     читателю для славословья
     оставлю, при одном условьи:
     и он, и я на нем — молчок...
     Вот и кончается мой лист,
     теперь скучай и жди печати...
     Читатель, ты мой сомолчатель,
     а лист исписанный — солист.
     Бумажный лист, прости, мой друг!
     Читатель наш в недоуменье:
     лист чистый, став стихотвореньем,
     куда-то растворился вдруг.
     
     ЦЕНА
     Продается детская кроватка
     Кем-то по условленной цене.
     Объявленье на заборе кратко
     сообщает точный адрес мне.
     Детский мир, такой большой и цельный,
     ходовым теперь товаром стал…
     Здесь когда-то звуки колыбельной
     слушал сын, здесь на ноги вставал,
     Здесь сопел, доверчиво и сладко,
     видя мир прекрасным… А теперь —
     продается детская кроватка,
     чья-то голубая колыбель.
     Что же сыну делать остается?
     Будет жить и убеждаться в том:
     детский мир — за деньги продается
     горе — предприимчивым отцом.
     Продан мир.
     И объявленье снято.
     Дни бегут, спеша годами стать.
     Подражая взрослым, иль в расплату,
     Сын растет, готовый все продать.
     Торг свершен.
     Торговец не в убытке…
     А когда торгаш-отец умрет,
     сын сгребет отцовские пожитки
     и на барахолку отнесет.
     
     ПОСЛЕДНИЙ ЛИСТОПАД
     Памяти Саши Крылова
     Погожий день затмил могильный мрак.
     Диагноз убивал надежду сразу:
     "Больной неизлечим, поскольку рак
     уже дал в позвоночник метастазы..."
     Распад души, надежд былых распад.
     А за окном роняли листья клены.
     Но что пришел последний листопад,
     еще не знал о том приговоренный.
     Его, наверно, вновь начнут лечить
     и путь земной продлят ему немного.
     А я пойду в собор, и облегчить
     его страданья попрошу у Бога.
     И буду снова приставать к врачам,
     и убеждаться снова: дело худо.
     И буду просыпаться по ночам,
     и верить, верить, верить, верить в чудо.
     Очерчен круг, и никого вокруг.
     Лишь звезды безучастные взирают,
     как бескорыстный мой и верный друг
     безропотно и стойко умирает.
     Кто знает, чем душа его болит,
     и как судьба нежданно повернется.
     А он опять чего-то мастерит
     и по делам куда-то снова рвется.
     Как будто бы ему известно то,
     что мне не ведать до поры до срока.
     Но друг мой верный в этой жизни кто,
     судьбы ли раб или заложник рока?
     Мы в этой жизни все в одном пути.
     Нам здесь и там не раз еще встречаться...
     Но друг молчит. Как в мир его войти
     и до его рассудка достучаться?
     То щемит душу, то палит огнем.
     Одно твержу: он не уйдет отсюда,
     пока я буду оставаться в нем
     и верить, верить, верить, верить в чудо.
     
     ***
     Памяти Виктора Лысенко
     Нам жизни текущей мгновенья
     заметить удастся едва ль.
     Уходит мое поколенье
     теперь в безвозвратную даль.
     Зачем так поспешно? Кто знает?
     Но только опять, что не год,
     из круга друзей выбывает
     все чаще то этот, то тот.
     Отжившего века питомцы
     и дети Второй мировой,
     сегодня вчерашнее солнце
     не светит над их головой.
     А завтра погаснуть грозится
     и бледного месяца след…
     С отцами охоты возиться
     в потомках желания нет.
     Затеряны между веками,
     и ночи попутав, и дни,
     в наш век молодой, стариками
     уходят из жизни они.
     А я — не могильщик, не лекарь,
     срываю забвенья траву…
     Я тоже из прошлого века,
     но в этом еще поживу.