Анастасия Блинова
МАНДАРИНОВАЯ ЗИМА
|
***
В самом центре города вокзалов,
Посреди дорожной суеты,
Крепость умирала, исчезала,
Рушилась под прессом пустоты.
За окном — обычный день московский,
И поток машинный мельтешит…
… Умирала с крепостью неброской
Капля архитекторской души.
Разводил руками реставратор:
Может быть, то времени вина...
…Рухнула она, как будто кратер
Окружала мощная стена.
Каждый день туда носили почту,
Только глупым людям невдомёк:
Крепость умирала оттого, что
Умирают все, кто одинок,
Что во сне она, забывшись малость,
Видела хозяйкино лицо…
… Как петля, вокруг неё сжималось
Медленно Садовое кольцо.
***
Мандариновая зима.
В мыслях крашу сугробы в оранжевый,
И опять от утра до утра живу…
Этот город — моя тюрьма.
Мандариновые мечты —
Дань ушедшей безвременно осени —
Разбросать по дороге колосьями,
Отрекаясь от суеты…
Мандариновый день-забег…
У тебя там, наверно, свои дела…
Я тебя ведь ничем не обидела,
Мой Единственный Человек?
Я, наверно, сойду с ума…
Всё равно где — в Москве или в Китеже…
Я кому-то шепчу: "Помогите же!"
…Мандариновая зима…
***
Мех капюшонный, пропахший корицей,
А ещё — столицей и табаком,
Спрячет меня. Я хочу раствориться
И не вспоминать теперь ни о ком.
Я прозрачна. В венах — вино и воздух.
И за левым ухом мерзавка прядь.
Я могу назло всем мечтать о звёздах,
Не боясь "чего-то там" потерять.
Мне осталось: сделаться отрешенной.
Принести всё в жертву. Раздать долги.
…Правда, бред: нырять на дно капюшона
И молиться: "Господи, помоги?"
***
Небо над Москвой не разрыдалось.
Может, хватит городу депрессий?
Ежечасно, то в Сургут, то в Даллас
Внуково задерживало рейсы.
Снова чей-то рейс летит в Огайо,
Чей-то — прилетел из Биаррица.
Вновь столица окна зажигает…
…Лишь твоё окно не загорится.
Город — как в бреду туберкулёза:
Жар и тучи где-нибудь над Клином.
…Небо над Москвой. Сухие слёзы
Осыпались пухом тополиным.
***
Нынче звёзды по небу разбросаны,
Нынче все индульгенции розданы.
Приходи ко мне летними росами,
Приходи ко мне майскими грозами.
Приходи ко мне снами вчерашними,
Приходи ко мне гостем загаданным.
Без тебя вечерами так страшно мне,
Без тебя черти скачут над ладаном.
Это чувство не выразить знаками…
Это смерть твоя — наша разлучница
Наяву… Приходи хоть во снах ко мне,
Наяву всё равно не получится…
***
Прячет взгляд и немного сутулится…
А уж хохот её заливист!..
Он забыл её. Но одну черту лица
Не забудет с десятком счастливиц.
Ей вот-вот восемнадцать исполнится,
А по-прежнему верит в небыли…
… Он однажды проснётся и вспомнит всё:
То, что даже знакомы не были…
Не звонит — всё равно недоступен он,
Всё равно для него — чужая.
Она едет куда-нибудь в Ступино
И всхлипывает, уезжая…
Он забыл её. "Где-то видел же
Глаз её ярко-синие доты"…
Всё пройдёт, он, конечно, выдержит,
Станет тихим лишь отчего-то…
ЭЛИЗА
Ветер рвёт крапиву в клочья…
Ах, рассвет сегодня страшен!
Вот выводят из темницы:
"Обожди, мол, до поры.
Что на кладбище, мол, ночью
Собирать пошла крапиву?"
… По стране горят святые
Инквизиции костры.
Я не знала даже чёрта,
А колдуньей заклеймили.
Усадили на телегу
И готово — на костёр!
Колкой пряжей пальцы стёрты —
Я кольчуги братьям шила
Из кладбищенской крапивы —
А язык её остёр!
Ветер пляшет по деревьям,
Упивается свободой,
Леденя, целует руки
И рыдает, хохоча.
Заклеймённую отребьем
Не спасёт ничто от смерти:
Сострадания и боли
Нет в глазницах палача.
Ничего, ведь я святая!
Утро сменится закатом,
Примет пламя свою жертву,
Князь вернётся молодой…
Улетает братьев стая…
А в оставленной темнице
Эта дьявольская пряжа
За ночь сделалась седой…
***
Нам эта Вечность — на двоих.
Когда, приснившись, пропадаешь,
Когда, проснувшись среди ночи,
Не знаешь, есть ли одиноче…
И всё же на других гадаешь
В тени задумавшихся пихт.
Нам эта даль — напополам,
А не асфальтовые плитки.
А ты теряешься из виду,
Но скоро я навстречу выйду…
…Жду вечерами у калитки,
А после напиваюсь в хлам…
И старый парк, и тополя,
И чьих-то глаз пустые донья
"Он не придёт" — мне намекают.
"Спаси его, как Герда — Кая,
Сожми Вселенную в ладонях,
Вам на двоих — одна Земля…"
***
Вновь о лете мечтают билборды,
Снова небо меняет цвета…
Это март, вскинув голову гордо,
По Москве суету разметал.
Как безумцы, троллейбусы мчатся,
Люди — даже машинам под стать!
Лишь карету, как требовал Чацкий,
В это утро в Москве не достать…
Новым вектором мчится столица…
Над Останкино всходит заря…
В сумке — pocket Людмилы Улицкой,
Я сегодня взяла его зря…
Воробей ходит с важностью лорда…
Жизнь московская нынче не та:
Вновь о лете мечтают билборды,
Снова небо меняет цвета…
***
Он смотрит так, что взгляд говорит: "Согрей меня".
Он уже на выдохе всё узнал.
Рискуй, по закону военного времени
Его ждали б ссылка да трибунал.
Он сидит где-то в офисе, дебет с кредитом
Сводит в объятьях привычной возни.
А ты жди, вдруг правда однажды приедет кто,
Скажет: "Вот он, номер его, возьми".
Он смотрит пламенно так, испепеляюще,
Мол, уйдёшь, другую себе найду.
Расскажи, что любишь его с февраля ещё —
Он поверит в такую вот ерунду.
Слышать голос его в листопадном шелесте,
И читать его со своих страниц…
Он смотрит так, что, кажется, сводит челюсти,
Что уже не жалко своих границ.
А осталось ему: рассчитать твой азимут,
Икс и игрек сердца, стрельнуть туда.
Ты попросишься: "Можно останусь на зиму?"
А потом останешься навсегда.
И никто не вспомнит, не скажет: "Настенька,
Это ещё не жизнь, это так, муляж…"
Он смотрит так, как будто подумал: "Ясненько…"
И звезду рисует на фюзеляж.
|
|