Александр Алиев
ЧЕЛОВЕК В МУНДИРЕ ИЛИ РУССКИЙ КАЗАХ. К юбилею Чокана Валиханова
|
ДВОРЦОВАЯ ПЛОЩАДЬ Петербурга, поистине поражающая своим размахом и широтой, всегда заполнена народом. И местные жители, и приезжие неустанно фотографируются на фоне здешних памятников старины. И хотя постройки сии созданы в разные времена, разными зодчими, в разных стилях, они составляют редкостную по красоте гармонию.
Одно из центральных мест на площади занимает гигантское желто-белое здание, которое обычно называют Главным штабом (архитектор К.И. Росси). Но это суть два самостоятельных сооружения, объединенных знаменитой триумфальной аркой. Корпуса были завершены в 1829 году и предназначались для размещения тут Главного штаба и министерств Иностранных дел и финансов. МИД занял правый корпус, тот, чей боковой фасад выходит на набережную реки Мойки. Сейчас великолепно отреставрированную стену данного строения украшает несколько мемориальных досок в честь выдающихся отечественных дипломатов. Есть доска, посвященная Чокану Валиханову, — первому казахскому ученому-просветителю, путешественнику и офицеру русской армии. В нынешнем ноябре исполняется 175 лет со дня рождения этого замечательного человека. Так случилось, что некоторое время из своей короткой жизни Валиханов провел в Северной Пальмире. Впрочем, давайте все по порядку.
ОСЕНЬЮ 1859 ГОДА петербургское общество с нетерпением и живым любопытством ожидало подробностей о поездке отважного офицера, казаха по происхождению, Чокана Чингисовича Валиханова в неведомую дотоле часть Центральной Азии — Кашгар.
Читатель может спросить, а кем был этот самый Валиханов, что подвигло его на столь трудное путешествие?
Наш герой считался чингизидом, то есть вел свою родословную от сына великого Чингисхана, Джучи. Потомки его традиционно владели центрально-азиатским регионом — так называемым улусом Джучи. В середине XVIII века, когда Казахское ханство было присоединено к России, тамошних правителей стали именовать султанами. По сути же они являли собою род военной администрации.
В ноябре 1835 года в крепости Кушмурун, в семье Чингиса Валиханова, старшего султана Кушмурунского округа, родился первенец. Мальчику дали мусульманское имя Мухаммед-Ханафия, однако мать звала его по-своему — Чокан, что значит "шустрый", и именно под этим именем он вошел в историю. Ребенок действительно отличался живостью, сообразительностью, рано выучился читать, овладел персидским языком. В цитадели постоянно жили русские военные топографы, и, общаясь с ними, Чокан увлекся рисованием и черчением. От них же получил первые уроки русского языка.
По-европейски образованный Чингис Валиханов всячески поощрял стремление сына к постижению наук, и в 1848 году определил его в Омский кадетский корпус. Юноша блестяще учился по всем предметам, между прочим, изучал русскую и восточную литературу. Его любимыми писателями и поэтами стали Пушкин, Лермонтов, Гоголь, а также Фирдоуси и Низами.
Окончив корпус, Валиханов в чине корнета поступает на службу в Сибирское линейное казачье войско и почти одновременно назначается адъютантом к генерал-губернатору Западной Сибири, командиру отдельного Сибирского корпуса Г.Х. Гасфорту. И начинаются для Чокана годы странствий. В составе различных экспедиций он посещает Семиречье и район озера Иссык-Куль, ведет обстоятельные дневники, чертит планы, делает множество зарисовок этнографического характера. Во время одной из поездок происходит знакомство нашего героя с П.П. Семеновым (Тян-Шанским). В 1857-м по ходатайству Петра Петровича Валиханов избирается в действительные члены Императорского Русского Географического общества.
Прошел год. В июне месяце началась знаменитая экспедиция в Кашгар. Эта земля, входившая прежде в обширное Джунгарское ханство, составляла (да и теперь составляет) самую западную провинцию Китая. Когда-то, давным-давно, здесь побывал венецианец Марко Поло. Но затем правительство Поднебесной стало всячески препятствовать проникновению сюда европейцев. Любой из них рассматривался как шпион и подлежал немедленной казни. Так погиб один английский ученый и путешественник — ему просто отрубили голову. Русские власти хорошо осознавали опасность подобной экспедиции, однако Кашгар притягивал, словно магнитом… И не только с историко-географической, но и с политической точки зрения. А вдруг удалось бы установить здесь свое влияние, опередив британцев?
28 июня 1858 года из укрепления Верное (ныне Алматы) двинулся в сторону Кашгара торговый караван. К нему под вымышленным именем купца Алимбая присоединился Чокан Валиханов — в восточной одежде, с обритой головой. Поход проходил в неимоверно тяжелых условиях. Достаточно сказать, что на перевалах Тянь-Шаня погибло больше половины верховых и вьючных животных. Несколько раз приходилось отбиваться от шаек разбойников. А при самом въезде в Кашгар караван по приказу местных властей был подвергнут тщательному обыску. Но все в конце-концов сошло благополучно. И 12 апреля следующего, 1859 года участники экспедиции вернулись в Верное.
И ВОТ ТЕПЕРЬ, как уже говорилось, Петербург с огромным нетерпением ждал Валиханова с подробным отчетом. Но что же Чокан Чингисович? А он отнюдь не спешит с приездом. Он до глубокой осени сидит в Омске и напряженно работает — приводит в порядок свои записи. Наконец валихановский непосредственный начальник Г.Х. Гасфорт отправил эстафетой предварительный доклад, а по первому санному пути двинулся в столицу и сам Чокан. Первым делом, разумеется, он был принят в Главном штабе. И принят наилучшим образом. "В воздаяние отлично-усердной и ревностной службы состоящего по армейской кавалерии поручика султана Чокана Валиханова, оказанной им при исполнении возложенного на него осмотра некоторых из пограничных среднеазиатских владений, сопряженной с усиленными трудами, лишениями и опасностями" нашему герою жалуются чин штаб-ротмистра, орден Святого Владимира и крупная денежная награда.
А 4 мая 1860 года на квартире Географического общества в Демидовом переулке (близ Мойки) Валиханов сделал обстоятельное сообщение о своем путешествии. Его слушал весь петербургский ученый мир — географы, этнографы, естественники, историки, востоковеды… Сообщение легло в основу его "Очерков Джунгарии", напечатанных в "Записках Русского Географического общества" в начале 1861 года. Там же помещались рисунки автора и подготовленная им карта Семиреченского и Заилийского краев Семипалатинской области и части Илийской провинции Китая. Это и была, по тогдашним понятиям, Джунгария.
Итоги валихановской поездки, да и вообще, далеко неординарная личность Чокана подвигли его хороших знакомых и уже знаменитых на ту пору ученых П.П. Семенова и Г.Н. Потанина обратиться с ходатайством в Генеральный штаб и МИД об оставлении Валиханова в Петербурге для научных занятий. Надо признать, эта идея сразу получила поддержку и в военных, и в правительственных кругах, в том числе у министра иностранных дел князя А.М. Горчакова. Вскоре тот докладывал императору Александру II: "Штаб-ротмистр Валиханов, совершивший в минувшем году поездку в Кашгар, изучивший на месте Восточную часть Средней Азии и знающий несколько наречий тюркского языка, может быть полезным Азиатскому департаменту своими специальными сведениями. А потому по предварительному соглашению с Военным министром я полагал бы причислить Валиханова к сему департаменту". Государь совершенно не возражал и даже удостоил отважного офицера аудиенции, каковая и состоялась в Зимнем дворце, в присутствии Горчакова.
Получив новое назначение, Чокан Чингисович переехал из известной гостиницы Демута в казенную квартиру МИДа, на той же набережной Мойки. Работы было много, но Валиханов успевал сотрудничать и с Военно-Ученым комитетом Генштаба, и с Географическим обществом. Дом Чокана постоянно заполнялся гостями. Некоторые из них оставили воспоминания, наиболее характерные — ученого-сибироведа Н.М. Ядринцева. (Хотим отметить, что тогда в европейской России еще не различали конкретно казахов и киргизов; оба сии народа именовались киргизами или, по-старинному, киргиз-кайсаками). Итак.
"С киргизским лицом и тонкими чертами, с небольшими усиками он не представлял монголообразного безобразия, лицо его напоминало миловидного, образованного китайца. Зато стройная фигура его и манеры были необыкновенно изящны, в них было что-то женственное, ленивые движения его придавали ему вид европейского сибарита и денди. Все это производило впечатление, узенькие глаза его сверкали умом, они смотрели, как угольки, а на тонких губах всегда блуждала ироническая улыбка, это придавало ему нечто Лермонтовское или Чайльд-Гарольдское. Разговор его всегда отличался остроумием, он был наблюдателен и насмешлив, в этом сказалась его племенная особенность (киргизцы большие насмешники); под влиянием образования эта способность у Валиханова получила расцвет.
…Я его заставал с различными восточными манускриптами и картами. Тем не менее, я скоро заметил, что он не был усидчивым ученым и тружеником, все ему давалось по части тюркской литературы легко потому, что он владел киргизским языком в совершенстве. Китайского он не знал, хотя и интересовался китайскими авторами в переводах. Он часто посмеивался над своими познаниями и говорил, что он ставит один китайский знак для счастья, когда играет в карты. Любил он представлять из себя делового человека, но скорее рисовался. На Невский в известный час он выходил гулять непременно с портфелем. На самом деле он вел весьма рассеянную жизнь, как я заметил, и рядом с интеллигентностью в нем был лоск и шик гвардейского офицера".
НО КАК БЫ ТАМ НИ ТОЛКОВАЛИ, пребывание Валиханова в Петербурге было очень плодотворным. В круг его общения — помимо ученой братии — вошли и столичные литераторы, в частности, активные сотрудники журнала "Современник": Ф.М. Достоевский, Н.Г. Чернышевский, А.Н. Майков, Я.П. Полонский… Майкову, например, Чокан подсказал темы для его известных стихотворений из восточной жизни: "В степях" и "Емшан". Еще одному литератору, Н.С. Курочкину, он дал целый ряд рисунков из казахского быта, которые тот опубликовал в своем альманахе "Иллюстрация".
Но особенно тесная дружба связывала Валиханова с Федором Михайловичем Достоевским. Познакомились они еще в 1854 году в Омске, в доме дочери ссыльного декабриста И.А. Анненкова, Ольги Ивановой. Общение продолжилось в Семипалатинске (где Достоевский после отбытия срока каторги служил рядовым, затем унтер-офицером в Сибирском линейном батальоне № 7), и далее в Петербурге. Степень их взаимоотношений лучше всего характеризует такое письмо Федора Михайловича: "Я никогда и ни к кому, даже не исключая родного брата, не чувствовал такого влечения как к Вам, и Бог знает как это сделалось. Тут бы можно много сказать в объяснение, но чего Вас хвалить! Вы, верно, и без доказательств верите моей искренности, дорогой мой Вали-хан, да если б на эту тему написать 10 книг, то ничего не напишешь: чувство и влечение дело необъяснимое". А уже после смерти Чокана писатель как-то сказал супруге, Анне Григорьевне: "Видите этот большой палисандровый ящик? Это подарок моего сибирского друга Чокана Валиханова, и я им очень дорожу. В нем я храню мои рукописи, письма и вещи, дорогие мне по воспоминаниям".
…По свидетельству очевидцев, Валиханов, приехав в Северную Венецию, имел в виду поступить на восточный факультет университета. Но вскоре отказался от своего намерения — счел, что ему незачем было терять время. Всем, чему обучали на факультете, он уже овладел самостоятельно. Посему предпочел записаться лишь на отдельные лекции историко-филологического факультета.
Наступила весна 1861 года. Чокан засобирался домой, в Степь. Влажный петербургский климат обострил его застарелую болезнь легких. Он уехал, а через четыре года до столицы дошла весть о кончине нашего героя. Валиханов, увы, не прожил и тридцати, однако и то, что он успел свершить на поприще науки, обеспечило ему непреходящую славу. Знаменитого казаха чтят и в городе на Неве.
|
|