Светлана Наумова __ ГОЛУБАЯ ГУСЕНИЦА
Московский литератор
 Номер 16, август, 2010 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Светлана Наумова
ГОЛУБАЯ ГУСЕНИЦА

     
СТОПТАННЫЕ ТУФЛИ
     Первое, что увидела она, проснувшись — солнце, которое сверкало на всём и везде: на стрелках настенных часов, на полированной поверхности шифоньера, в цветочной вазе на столе. Комната была уютная, и это прибавило ей хорошего настроения. А возможность побыть одной (домашние вчера уехали на дачу) наполнило счастливым ожиданием чего-то приятного, необычного.
     Наша героиня некоторое время занималась делами, перебирала какие-то вещи, и ощущения душевного спокойствия в течение утра нисколько не рассеивалось, а днём, собираясь с собакой на прогулку, была уверенна, что сегодня непременно произойдёт что-то из ряда вон выходящее.
     Свернув на площадку, где обычно проходили дог-променады, она увидела вдалеке мужчину, и, ещё не разглядев лица, поняла, что уже нравится ему, и что он тоже нравится ей… И они пошли навстречу друг другу… Она волновалась, полагая, что и он волнуется, и что их сердца бьются в унисон. И что будто он ждал именно её, а она чуть запоздала, и вот, наконец, они встретились, и ей стало как-то очень легко и радостно.
     Собаки, а у мужчины тоже был пёс, уловив настроение хозяев, завизжали, закружились вокруг.
     Ей в мужчине понравилось всё: бархатистый вкрадчивый голос, даже запах почему-то черемухового цвета. А с каким вниманием и интересом он смотрел на неё своими серыми глазами! В разговоре невзначай касался её руки, она смущалась, хотя эти прикосновения доставляли удовольствие.
     Упали несколько крупных капель. Прохожие заспешили в укрытие. Мужчина снял с себя куртку и набросил на приятную незнакомку.
     Дождь быстро прошёл, воздух наполнился озоном.
     Ей было уютно в его куртке и немного стеснённо, словно от чего-то неловко сделанного. Он пристально посмотрел, как будто желая поведать что-то сокровенное. Но тут подопечные напомнили о себе, завертелись возле ног и потребовали внимания. Успокаивая животных, взор её невзначай упал на его новенькие начищенные ботинки. Карусель ощущений завертелась в сверхскоростном ритме. Она вспомнила, что сама обута в старые стоптанные туфли, для собачьих прогулок. Сразу показалась себе маленькой и неуклюжей, даже совсем непривлекательной.
     И торопливо засобиралась домой. Он не мог определить, что с ней. Они пошли рядом, мужчина встревожено поглядывал на свою капризную пассию, а женщина злилась на собак, которые не в меру разлаялись, на ослепительное солнце, на себя молчунью: не может сказать ничего ободряющего! На него тоже злилась, за то, что он невозможно нравится, за то, что они вот сейчас расстанутся, и он заметит ее старые туфли.
     — Я живу здесь, — показал он, на соседний дом. — А Вы?
     — А я … там… — она неопределённо махнула рукой в противоположную сторону.
     — Вон там, да?
     — Да… да, — неуверенно ответила взбалмошная героиня, и буркнув: "До свидания", быстро удалилась, а он стоял и смотрел вслед разочарованным взглядом.
     Дома она никак не могла найти себе занятия, ни на чём сосредоточиться, и как только стемнело, вышла на улицу в новых туфлях, с надеждой опять увидеть его. Поздний встречный прохожий наступил в лужу, и луна разлетелась в разные стороны серебристыми брызгами.
     Прошло десять лет. Злополучные туфли забылись, а весеннее настроение пережитого дня, волнение необычной встречи — сохранилось.
     Она работала медсестрой в стационаре. Однажды утром, обходя палаты, среди новеньких увидела… И ахнула: "Неужели он?" Она помнила молодого. А у этого и голос скрипучий, и волос редкий, только глаза прежние — серые и живые. Поднялась волна возмущения: " Да, как он смел так измениться!"
     Она нервничала, чувствовала себя обманутой. Потом долго и пристально всматривалась в своё зеркальное отражение. "А как я?"
     Мужчина узнал давнюю знакомую и хотел поговорить, но она приняла такой неприступный вид, что он лишь отважился спросить о результатах своих анализов, но вдруг осмелел:
     — Ваша собака жива?
     — Нет, у меня новая, той же породы.
     — А моя старушка еще бегает. Между прочим, живёте вы там же?
     — Нет. Уже десять лет в другом районе.
     — Я Вас искал… — и он назвал номер дома, первого от дороги, в той стороне, куда она тогда махнула рукой.
     Дежурство проходило беспок
     ойно, ночью поступали больные. Удалось прилечь только под утро, на голой кушетке в процедурке. И приснилась ледяная комната. И будто зовут, и надо идти, а она не может найти шлёпанцы. Пошарила под диваном, извлекла оттуда пару туфель. За этой парой другую, а потом ещё и ещё. Увы, все старые, стоптанные, без каблуков. Да что же это за наказание!
     
ГОЛУБАЯ ГУСЕНИЦА
      Осторожно! Не наступи, — остановила меня прикосновением руки подруга. Оборвав рассказ на полуслове, я несколько мгновений не могла сообразить в чём дело. Чуть позже разглядела, как утрамбованную песчаную дорогу по направлению к пруду, пересекает огромная гусеница. Пушистая голубая гусеница с чёрными крапинками по всей ворсистой поверхности. Эдакая суетливая дамочка: подобрала нижние юбки и семенит множеством быстрых ножек в малюсеньких башмачках. Куда торопится? Спешит сообщить что-то важное карасям?
     Озабоченная красавица с силой подтягивала переднюю часть туловища к задней и рывком выбрасывала его вперёд. Во время соприкосновения "головки" и "хвостика", тельце приобретало форму петельки — накид на спине мохеровой нити. Мне пришло в голову, что младенцу-мальчику можно было бы связать красивый тёплый голубой костюмчик. Потом сделалось смешно, что собралась вязать из гусениц.
     "Надо же, как всё ладно устроено в природе", — прервала размышления моя спутница. — "Ведь она знает, куда ей надо. Удивительно!"
     "Удивительная ты", — подумала я.
     Вдалеке на бывшем колхозном поле, а теперь распроданном на дачные участки, в одном из домов пылали окна от заходящего солнца. Слышалось стрекотанье кузнечиков и гуденье доильных машин — на ферме шла вечерняя дойка. Это был последний год, когда мы пили настоящее молоко.
     
СЧАСТЬЕ (ПОЛТОРА ЧАСА МОЕЙ ЖИЗНИ)
      Я иду с дачи на станцию через поле, спешу на последнюю электричку перед перерывом. За спиной у меня школьный рюкзачок, доставшийся от дочки по наследству, набитый собственноручно выращенными овощами. В руках держу собачий поводок, обладательнице которого, "злобной" ягдтерьерше Норе позволительно бегать самостоятельно.
     Иду по полю, а оно, как платок павловопосадский, и радостное удивление переполняет душу. Неужели, где-то есть на свете такая же красота? Быть не может!
     Разнотравье, разноцветье…
     Небо. Небо бледно-голубое с жёлтыми пятнами, с яркими фиолетовыми прожилками.
     Озорной ветер волнует травы, разносит во все стороны дурманящие свежие запахи.
     Голова кругом!
     Нет возможности удержаться, рву цветы полевые, вместе с ними ветки полыни и пижмы. Всё играет — цвета, запахи, звуки!
     Бодрым шагом дохожу до канала, иду вдоль. Ласточки, стрижи, рассекая воздух, низко летают над водой и землёй. Небо темнеет. Скорей-скорей, времени до электрички в обрез, перехожу на лёгкую рысь. Собаке весело, скачет вокруг меня, лает, хватает за ноги.
     Упали несколько крупных капель. Скорей-скорей…
     Через несколько минут заскакиваю в электричку, снимаю тяжелый рюкзак. Не могу отдышаться.
     Открывается дверь, из тамбура в вагон заходит пожилая женщина в красной вязаной кофте с крупными металлическими пуговицами желтого цвета и с дачной тележкой, из которой торчат соцветия укропа.
     "Ну, Слава Богу! Насилу успела", — говорит она.
     "Наш поезд следует до станции Москва — Савёловский вокзал. Следующая остановка Трудовая".
     Дождь косыми тонкими струйками ударяет в окно. Поезд трогается.
     На коленях лежит огромный букет, вобравший в себя все цвета радуги, стрекотанье кузнечиков и бездонность неба, быстроту ласточкиных крыльев и переливы солнечных лучей.
     На сердце легко и покойно. "Вот оно и счастье", — думаю. Разве нет?
     
АВГУСТОВСКАЯ НОЧЬ
      Из распахнутой двери я шагнула в шальную звездную ночь, густое объятие флоксов, трескотню кузнечиков, возню и фырканье ежа под террасой. Стена слева от меня, загораживала лунный диск, но небо было так светло, будто освещено прожектором. В соседском заброшенном саду, словно женские груди полные молока, тяжелели яблоневые ветви. Вдруг, стремительный шорох листвы, глухой звук падения — яблоко. Следом другое. В высокой траве, у забора, засуетился неведомый мне зверек, раздался писк и хруст тоненьких веточек. Осторожно ступая по узкой тропинке, чтобы не замочить росой тряпочную обувь, я вышла к небольшой поляне. Лимонная луна покрыла золотистым налётом влажные травы и кусты смородины, выхваченные из темноты. Они, изгородь, ель за ней отбрасывали тени-кривляки, казались важными, таинственными. Один край круглой луны был слегка размыт, и сама она напоминала наложницу, укутанную прозрачной газовой вуалью.
     Вдалеке, на тёмно-синем фоне, вырисовывался силуэт дома, в обоих этажах его горел красно-оранжевый свет. От ломаного очертания крыши, трубы, из которой вот сейчас, казалось, появится трубочист, тёплого излучения окон создалось настроение, как от рассказанной перед сном сказки. Я подошла к ели, глубоко вдохнула, вобрав в себя запах её прогретых на солнце иголок и смолистой коры, задержала на миг дыхание — мягкое головокружение. Провела ладонью по "шерсти" упругой ветви. Ельная лапа — молодая, сильная — закивала в ответ: "Да, я Вам тоже очень рада".
     Звёзды-самоцветы, пригоршнями брошенные в ночь, горели глазами счастливой женщины. Внутри меня зародилось ощущение чего-то чудесного. Господи, ну как же это получается: всё совсем просто и... всё так необыкновенно?!
     
НАЧАЛО ОКТЯБРЯ
      Синее небо. Чёрные, почти голые стволы лип. Золото и багрянец клёнов. Ещё совсем зелёные кусты у самого берега. По течению плывут, уже никому не нужные опавшие листья — так и не отправленные письма. Это осень с сожалением глядит в воду на своё увядающее отражение, как женщина, грустно рассматривающая в зеркале новые морщинки.
     Милая осень, не печалься! Если бы ты только знала как хороша! Своей любвеобильностью, сводящими с ума пылающими красками, догорающим солнечным блеском и шуршащими листьями. Какое наслаждение бродить по ним, ещё содержащим влагу летних рассветов, слегка загребать ногами бурую массу, ощущать пружинистую упругость и вдыхать горьковато-прелый аромат, между деревьями попадать в твои кокетливые ловушки-паутинки. Вдруг почувствовать на лице скольжение наитончайшей нити, правда, чуть более осязаемое, чем прикосновение солнечного луча. Легчайшее напряжение невидимого волокна и... шелковистые чары распались!
     Не плачь, осень... пусть дождливо и холодно: в сыром воздухе ещё ярче разноплановость благоуханий. Обожаю твои огромные жёлтые тыквы. Зимой любуюсь одной из них — королевой верхней кухонной полки, и необыкновенное удовольствие охватывает меня. Приношу в дом веточки рябины, бузины или калины, рассовываю их по вазочкам, цветочным горшкам и ручкам оконных рам. Выкладываю на подоконник кабачки и капусту, и в сотый раз недоумеваю: как из крошечных семян появляется всё это богатство? За что мне, кажется за небольшой вклад, такие щедрые дары?
     Ах, осень, прими благодарность за своё изобилие, роскошь, полноту ощущений. Я люблю тебя.