Впервые мои стихи на страницах "Московского литератора" были опубликованы в 60-х годах. Потом новые публикации, книги… Поэтическим словом жил и продолжаю им жить.
ПЕСКИ ЗОЛОТЫЕ
Я гонял их в тачке на бутару
И в забое твердом их кайлил.
Я в забой с собою брал гитару
И бренчал, когда народ курил.
Звук струны. Старательская съёмка.
Свет свечи колеблет мира твердь.
Я играл, и Селиванов Сёмка
Забывал на золото глядеть.
А гитара пела, как Ротару,
Не жалея музыкальных сил,
И ручей, питающий бутару,
Песню струн в распадок уносил.
Тот ручей с родным таёжным эхом
Всё никак от глин не отойдёт.
Друг мой первым с золота уехал,
Музыку теперь преподает.
Мы тогда по золоту ходили,
А в карманах не было на жизнь,
Но богатством, как огнем на льдине, Мы надолго с другом запаслись.
ЖИЗНЬ
На грудь не принять — не понять
Умом Россию. Не пронять
Нуждой правленческие лбы.
Иди тропой своей судьбы.
Вокруг своих и наших бьют.
В России это вековечно.
Иду. Ищу, где человечно.
В душе не злобной чую бунт.
НЕПОГОДА
В метель февральскую порою
Я в дом, где мать моя, пришёл
И "Буря мглою небо кроет"
Я с русской печки ей прочёл.
Мамаша даже прослезилась,
Скрипел за дверью старый сад,
И непогода в дом просилась,
Как много зим тому назад.
Но наша печь держала пламя,
И были, в меру горячи,
Отполированы телами
Трёх поколений кирпичи.
О, печь! Господь в душе и в теле,
Как чья-то жизнь, горит свеча.
За весь просторный быт в отеле
Я не отдам и кирпича.
По ветру слышно, как спросонку
Поёт петух в селе Семьбед,
И мать встает закрыть заслонку,
Алеют угли, дыма нет.
— Спи, — говорит. Рукой со свечки
Сняла огонь и тапки — с ног. —
Ты родился на русской печке,
В такую же метель, сынок.
В ТАЁЖНОМ РАСПАДКЕ
От прозы,
От позы,
От лести,
В таёжный распадок спешу.
И вот под ресницами леса
На вольную тему пишу.
Кому-то столетье пророчит
Кукушка в туманном логу,
А я без коротеньких строчек
И часу прожить не могу.
ПОДСНЕЖНИК
Расцвел подснежник на скале
И глазки к небу поднимает,
И опускает их к Земле,
Как обе тверди принимает.
И ты, цветку и свету брат,
Стоишь, где край скалы заснежен,
И время жизни — на закат,
А всё ещё как будто не жил.
РУССКИЙ ДУХ
Говорили слово "Трогай!"
Пушкин, Лермонтов, Крылов.
И возница правил тройкой
Так — на подвиг был готов!
Знал ямщик лихое дело,
Чуял — будет знаменит,
И земля, как пух, летела
Из-под дюжины копыт.
На родных просторах суши,
Мимо гор, гусей, дворов
Пел ямщик, умели слушать
Пушкин, Лермонтов, Крылов.
И оставили не в самый
Лучший век в России след,
Не тележный и не санный,
А такой — замены нет!
Чародеи слова жили,
Люди духа и добра,
Ах, как с песнею спешили
Трактом тройки к тем дворам.
Где тот русский дух от века?..
И хоть ходим в небеса,
В людях мало человека,
В песнях царствует попса.
БЕЛЫЙ БОР
В горностаевом зимнем уборе,
Под неласковым ветром сквозным
Дремлют сосны старинного бора —
Далеко им теперь до весны.
В этих соснах весной соловьи,
Но однажды в них лыжи скрестились,
И я помню, снежинки спустились
На ресницы и плечи твои.
Занималась хорошая вьюга,
По-над полем клубясь, невдали,
И смеясь, обгоняя друг друга,
Мы в заснеженный город вошли.
С той поры, с той зимы мы вдвоем.
И в сегодняшнем сумраке быта
Так живем — та лыжня не забыта!
Как по белому бору идём.
***
Небо ясными звёздами полнится,
И Москва зажигает огни.
Где бы ни бил я, видятся-помнятся,
А ночами мне снятся они.
Я люблю эти стены кремлёвские,
Тёмно каменный блеск мостовых
И крутые над Яузой мостики,
Словно дуги для троек лихих…
Сквозь любые пути каменистые,
И сегодня, и в дальнем году,
С дорогими заветными мыслями
Я на Красную площадь приду.
О СЧАСТЬЕ
Не выбито к Счастью
Ни троп, ни дорог,
И что оно, Счастье?
Не знаю.
Сума золотая
Иль сумка тревог,
Покой или рана сквозная?..
Имел я однажды
сберкнижку-суму,
И в ней что-то тренькало
вроде…
Покой ещё будет,
Тревог не займу,
И рана болит к непогоде…
Был счастлив отец мой
Над строём держать
Пробитое пулями знамя.
Я счастлив
Себя на дорогах искать,
Но Счастье ли это?
Не знаю.
***
Над вечерним загородным парком
Небо, как разбросанный костер...
На земле, под мраморною аркой,
Листьев позолоченный набор.
Ни души в притихшем парке этом,
Похудела липа у тропы,
Растеряли шевелюру лета
По пруду господские дубы.
Под ногой звенит листвою осень,
Этот звук уводит в детства даль:
Словно кто-то запоздало косит
Перестойный клевер у пруда.
Закрывают мраморные тучи
В небе потухающий костёр.
Голый дуб, как осьминог могучий,
К звёздам свои щупальца простёр.
РУБЛЬ
А ночь и светла, и погожа,
С луной над Монетным двором.
Луна на исходе. Похожа
На рубленый рубль серебром.
Читаю, как раб четвертует
Серебряный диск небольшой
И молча очами бунтует,
А стражник стоит с палашом.
Хранитель горячие дольки
В суровую сумку кладёт,
Кричит: — Здеся тройка их только.
Четвертая где, обормот?
Упали искать. В горновую
Трубу даже лезли стучать,
А рублик влетел в головную
Повязку раба сгоряча...
Хазары с Утиного Дона,
С Каспийских солёных степей
За меру мерцающих долек
Табун отдавали коней…
Уже не читаю. У ставней
Так женщину совестит бомж:
— За рубль покурить не оставят,
А ты мне его подаёшь…
Монет, как болячек в народе,
Монеты в снегу и в грязи,
И только Луна на исходе,
Как рубленный рублик Руси.
НЕЗАБЫВАЕМОЕ
Я белковал в тайге, соболевал,
А в городах тайгой заболевал.
Среди пустыни и у голых скал
Какое-нибудь деревцо искал.
Нашёл однажды возле Элисты —
Униженное ветром, без листвы,
Обглоданное чуть ли не везде
Сайгаком или зайцем по весне.
Но как оно держалось — бог ты мой! —
Корнями за невзрачный кус земной.
Не зная, как то деревце назвать,
Стал от песка его освобождать.
И тут почуял: пахнет ствол-изгой
Закрасноярской синей пихтой той...
К ногам тайги судьба зовёт опять.
Эх, жаль, весь лес, где рос я, не обнять!
Пишу и вспомнил, как в бору одна
В безветрии пошла к земле сосна,
И от паденья простонал весь бор,
И отзвук долго плыл за косогор.
Пришёл я к другу рассказать про стон,
Крутился в патефоне вальс Бостон,
В избе искали новую иглу,
На женщину, стонавшую в углу,
Никто внимания не обращал.
А патефон с тупой иглой пищал…
Немало лет с той минуло весны,
Как шишек, что слетело с той сосны,
А не забыть её, как чью-то мать,
Которой не мешали умирать.
ЭХО
Над вымыслом слезами обольюсь.
А. Пушкин
Словно за эхом,
Я шёл за Успехом —
Призрачным гномом с бородкою.
Брал за горбок его,
Вёл в погребок его
И угощал его водкою.
Горькую пили
Так — в грудь себя били!
Клялся Успех в братской верности.
Он восхвалял меня,
Воспламенял меня
И... оставлял в неизвестности.
Я настигал его
И, настегав его,
Словно барашка выгуливал.
С ним за успехи
Пил что-то у Пьехи,
Напрочь сигару выкуривал.
Крайний от блага,
Я в горе не плакал,
Тайно над Словом печалился,
— Где же ты, эхо,
Эх — эхо Успеха?
— Я в небе! Ещё повстречаемся…
СУПЕРХЛЕБНАЯ ЦЕНА
Правда всё же шельму метит,
И в народе говорят:
Пропутинит, промедведит,
Домокрады прогорят.
Как незначащий пятак,
Ходят слухи. Всё не так!
Потому цена пока
Им не свыше пятака.
А на Русь грядёт весна.
Людям, нивам не до сна.
На слуху в глубинках всех
Слово древнее — "посев".
Прорастает звень зерна,
Что с тобой Земля, Страна?
В хлебной исстари России
Суперхлебная цена…
ЛАСТОЧКА
От холодной росы подрагивая,
Распрямляется поздний цветок.
Рядом ласточка, птаха подраненная,
Звонко так прочищает свисток.
Вдруг замолкла и так неуверенно
Клювом крохотным вниз повела,
Засвистала и вскинулась веером
И головку в зенит подняла.
Листья осени падают слепо,
И мне кажется, шепчут: — Смотри,
Перебили крыло, отлучили от неба,
Только песню отнять не смогли.
***
Куда б глазам и слуху деться,
Годков на пять пропасть живьём —
От этой позы гренадерской
И "составляющих" её.
От ярлыка для всех губерний,
Что мы у нефти на харчах,
От этих диких ударений,
Что в думе шлёпают в речах…
Сбежать бы к черту на кулички,
Да, говорят, и там дефолт,
Лениво ходят электрички,
И, как у нас, воздушный флот.
Душе и памяти не можется,
Где каждый третий инвалид,
И где духовное убожество
Не разумеет, что творит.
ГОДЫ
1
За Кутузовской, в Филях,
Возле Красной улицы,
Колосилась рожь в полях,
Ржали кони-умницы.
Три копейки брал трамвай,
Пять — подземка светлая.
Расцветал октябрь, как май,
Знал народ заветное...
2
За Кутузовской, в Филях,
Церковь обновляется,
По весне в её углах
Воробьи влюбляются.
По зиме, при костерках,
В ней бомжи валяются.
С потолка Христос, кажись,
С фрески, ждущей мастера,
Смотрит вниз на эту жизнь,
Грязно где и матерно.
КНИГА СКАЖЕТ…
О чём я думал — книга скажет,
Издать которую хочу.
Душе одёжку небо свяжет
Из облачка, лишь замолчу.
Я на ходу запнусь о старость.
Кому от этого беда?..
Летит Земля, и я останусь
В дороге с нею навсегда.
ВО СНЕ
Я чувствую: плачу. Беззвучно кричу,
Господь, говорю, день прошёл стороной.
Так надо ли знать, что настанет второй?
Не вижу! И далее так не хочу.
"Твой век на земле — миг твоей же судьбы,
Поплачешь во сне, воздержись на миру.
Я слёзы, как бисер, на нить наберу
На шею себе". — Голос Господа был.
ТАМ, ГДЕ КЕДР
У таёжной реки, где смольё,
Валуны в ледниковой огранке.
В белом выбито — камень в оградке —
" Вот и кончилось время моё".
Скоро кончится время моё,
Словно плаванье брига по кругу.
Не спешил я ни к сыну, ни к другу…
Скоро кончится время моё.
Вижу: кончилось время моё,
Отлетело к Господнему свету.
Я лежу, в мире скорости нету —
Это кончилось время моё.
Я не свечи любил, а смольё
Там, где кедр у некрепкой оградки.
Вбейте в камень без всякой огранки:
"Вот и кончилось время моё…"
|
|