Дина Терещенко
МАМИНЫ НАСТУРЦИИ (Запись из старой тетради)
|
ТИШИНА… КАКАЯ УЖАСАЮЩАЯ тишина. Мама. Первое слово — мама. А второе? "Умирает". Умирает мама. Как это жестоко! Мы вдвоём. Я и мама. Спит, тяжело дыша. Вдвоём ли мы? Нет. Нас трое. И третья сильнее нас. Я чувствую, как она вырывает из моих рук мою маму. Мою одну, единственную маму. Второй единственной — не бывает. Уходит. Всё дальше и дальше уходит от меня мама. Вчера она была одним шагом ближе. Сегодня одним — дальше. Завтра — ещё одним? И какой он будет, этот шаг? Уводит от меня, от этой тишины мою маму — невидимая сила, невидимо присутствующая в этой большой квадратной, с детства знакомой комнате в общей квартире. Вот он, наш маленький письменный столик в углу возле окна. А вот и окно, и тополь, зеленоглазый тополь. Ветки лежат на нашем подоконнике. А вот и длинный ящичек, прикреплённый снаружи к подоконнику, с первыми побегами настурции, которую мы все любим с детства, маминой настурции. Каждую весну мама её сажает, и цветёт она у нас, оранжевая, пламенная, всё лето до самой осени. Особенная у мамы настурция, и в доме от неё веселее — словно это осколочки солнца. Мама! Бедная моя мама, как ты хотела увидеть первый цветок настурции в этом саду. Сажала, загадывала — взойдут, буду жива… Не взойдут… Взошли!.. Вот тебе и загадала. Настурции будут цвести. Кому-то радовать глаз. Придут сюда чужие люди. Чужие вещи. Чужие характеры. А может быть они не любят настурции? Может быть, они её выбросят и посадят астры, синие неприветливые астры или душные левкои. Попрошу их, чтоб не выбрасывали мамины настурции…
Какая невыносимая тишина. Хоть бы стон, голос — это жизнь. А тут — тишина. Боюсь подойти поближе. А вдруг… Вдруг… Но ведь это должно случиться. Она уйдёт. Уйдёт из этого дома, из этой жизни. И всё равно будет жить в моём сердце, во всём моём — и её кровинка — в моем сыне, а его — в его сыне. Значит, она не умрёт? Значит, она — вечная?.. Мама! Мама — вечно живёт! Мама не умирает. Мама уходит. Уходит плотью. А тополь, который она посадила под своим окном, долго будет жить, строчка, которую она мне продиктовала своей кровинкой, будет жить. Всё, рождённое ею, будет жить. Значит, мама не умирает. Но зачем же тогда уходит от меня? Это жестоко. Жестоко, что это — непременно будет. Этот страшный обряд. Как его перенести? Будет ли время, когда люди не будут умирать? Будет, будет. Ну, будет же! Ничего нет сильнее, мудрее человеческого разума, он и это одолеет. Смерти не будет. И люди станут удивляться и ужасаться, как это их предки жили, зная, что, в конце концов — умрут. Ах, как было бы хорошо — никогда не умирать! Как тяжело терять любимых. Кто будет тот человек, который остановит это, сейчас непременное условие жизни? Нет, это будет не один он. Это будут они — такие же таланты, как те, которые дали Земле нашей первого космического лётчика, первого космонавта. Будет и это. И тогда — ни у одной дочери не будет рваться сердце от того, что секунды, буквально секунды уводят её мать от неё навсегда. Не будет земля принимать в себя человека. Человек будет только на земле и над землёй. И далёкому грядущему останется только вспоминать о предках, которые когда-то умирали.
Май 1961 г., Москва
P.S. Десятого июня мама умерла.
|
|