Лидия Жарова
МЫ - ДЕТИ ВОЙНЫ
|
Те, кто родился в военное время, до сих пор помнят запах войны, ее тяжкий, уходящий шаг. Штрихи, краски, звуки послевоенного времени - через призму детского восприятия…
Измученные лица рано состарившихся матерей… Ночные бдения за мукой и хлебом, которые можно было получить по драгоценным (не дай Бог потерять!) зеленовато-серым карточкам в строго соблюдаемом порядке согласно номеру, нарисованному старшим по очереди замусленным чернильным карандашом на тыльной стороне моей руки… Черные круглые рты радиодинамиков со сводками о восстановлении разрушенных городов, фабрик, заводов, с песнями в исполнении Шульженко, Утесова, Руслановой, Козина… Вдруг появившиеся незнакомые мужчины в военной форме без погон в солдатских сапогах(донашивали!), с цветными орденскими планками на груди… Были и без сапог, и в гимнастерках с одним рукавом - инвалиды. Скудные детские радости послевоенного времени - наборы из шести цветных карандашей "Спартак", оранжевый чай из сушеной моркови, печеная свекла, картофельные оладьи с отрубями… И предмет постоянного вожделения - крупный кусковой сахар, блестящий, почти сказочно голубоватый… Без помощи острых щипцов нечего было и думать отломить незаметно для взрослых желанный кусочек.
Но голода, однако, не было. Было молоко! Парное, духмяное, животворящее, оно спасало. Диву даешься, каким образом женщины в одиночку, без мужей, умудрялись сохранить коров: сена-то надо было на зиму накосить, картошки накопать! Рабочий поселок имел свое стадо и не одно, этим гордились. Корова была тогда чуть ли не домашним идолом, которому поклонялись. Она была кормилицей, милушкой. Корове, как стратегически важному животному, в послевоенных букварях уделялось особое место. Содержание и уход за ней - практически целый обрядовый комплекс, где малейшая деталь имела значение. Грязная в колтунах или худая корова - живой упрек хозяйке, красноречивое подтверждение ее лени и бездушия. И потому корову лелеяли и холили. По вечерам, когда полный достоинства и осознания собственной значимости пастух гнал домой стадо, пахнущее парным молоком, бабы в чистых платках, в нарядных передниках выходили встречать буренушку с кусочком хлеба или жмыха, ласково призывая: "Зорька… Зорюшка… Миланушка…" И, отягощенная теплым молоком, корова неспешно, по-хозяйски вплывала в настежь открытые ворота. Через минуту звук тугих молочных струй, бьющихся о ведро, разносился окрест…
Жмых был не только коровьим, но и детским лакомством. За ним терпеливо выстаивали ночи и, наконец, дойдя до заветного прилавка, торопливо засовывали крупные аппетитно ломающиеся плитки в чистые полотняные мешки.
Где-то сразу после войны( какой это был год?) через Шатуру везли пленных немцев. Узнав об этом, мы, готовые кипеть ненавистью, рванули к вокзалу, чтобы воочию увидеть проклятого врага.
Там уже собрались женщины с наших улиц. Вагоны стояли на путях, охраняемые нашими бойцами. Как-то беззлобно лаяли сторожевые собаки. В зарешеченных окошках худые, растерянные лица с ввалившимися глазами. "Матка, матка, - неслось жалобно из вагонов, брот, хлеб…" И наши великодушные женщины бросали в окна хлеб и вареную картошку. И это враги? Ненависть в сердце почему-то не рождалась. Озадаченнные, растерянные, мы молча возвращались домой. Позже, однако, окрепло убеждение: наши не могли не победить, ибо враг ничтожен. Надо сказать, что этот миф поддерживался в нас позже и идеологически, но тогда именно так нам и хотелось думать.
Ни один дом на нашей улице не остался в стороне от общего горя - почти в каждой семье были погибшие. Нередко об этом свидетельствовало изображение красной звезды на калитке. Были и пропавшие без вести. Это обстоятельство еще долго заставляло жить в напряженном ожидании, вздрагивать от случайного стука калитки: а вдруг…
И все же по вечерам улицы Рабочего поселка оглашались веселыми детскими голосами. Почему по вечерам? Днем работали не только взрослые, но и дети - на заготовке дров, торфа, на сенокосе, на прополке… Это было непреложной обязанностью - взрослели рано. Детей было много и игр - великое множество, в том числе и "в войну". Но вот фрицев играть не хотел никто.
Навязывалась эта роль, как правило, провинившемуся или проспорившему. Соблюдение норм справедливости возводилось в детский закон. Ощущение чего-то великого, героического, совершенного взрослыми, не позволяло нам манкировать силой или преимуществом особого социального статуса.
Позже мы понимали, что осознание какого-то единения перед лицом общих трудностей, общих страданий скрашивало жизнь, высветляло ее неожиданнными радостными гранями. Было нормой, обязательным условием общежития: прежде помочь в уборочную страду больным, одиноким, безмужним, безногим, а потом уже приниматься за свои дела. Сочувствие и доброжелательность не возводились в ранг добродетели, они просто имели место быть. Привычно не запирались днем, а порой и ночью, двери домов в отсутствие хозяев - доверие друг к другу было полным. Полным было и доверие к правительству. Любая радость в масштабах страны или города воспринималась как своя собственная и живо обсуждалась где-нибудь на бревенках мужиками, дымящими самокрутками. Газеты зачитывались до дыр, прежде чем пускались на курево. На всех была одна беда, на всех и радости.
Возможно, стремление к единению рождалось на уровне подсознания и вызывалось инстинктом народного самосохранения, но оно не было от того менее прекрасным. Рабочий поселок жил в едином ритме с городом, со всей страной. Гудок электростанции, протяжный, густой, требовательный, будил, звал на смену, к обеду, сообщал об окончании рабочего дня. И мы помнили, что мы все вместе. И росли с такой вот ментальностью, пожалуй, типичной для детей той поры.
Возможно ли такое единение сегодня? Едва ли, ибо если сегодня и есть беда, то она не одна и не для всех. Что касается радости… В ее основе всегда должны лежать человеческое достоинство, честь, гордость за свою страну. Иначе и радость не в радость.
"В коротком замыкании с эпохой/ Сгорают жаркие сердца…" Я не знаю, кто из современных молодых поэтов сказал это. Но токи высокого напряжения до сих пор витают над полями сражений, ими подпитана наша Великая Отечественная история. Мы уже тогда умели гордиться своими соотечественниками. Мы, к примеру, знали, что война, как удав, сжимала свое кольцо вокруг Москвы, а отозванный с передовой Феодосий Ванин, офицер, бывший спортсмен, 23 сентября 1942 года на стадионе "Динамо" установил новый мировой рекорд в забеге на 20 км. Поел солдатской каши, попил водички с кусочком сахара - и выдал всему миру: "Вот каковы мы, советские! По зубам ли? Все это наша Великая Отечественнная биография, к которой мы чувствовали некую причастность.
Среди моих родных и близких есть погибшие, пропавшие без вести, побывавшие в концлагерях. Отец моего мужа - Герой Советского Союза. Можно ли нам, сегодняшним, доподлинно представить все, что пришлось им выносить тогда? И нужно ли? Нужно. Просто необходимо, чтобы не черствела душа, чтобы не прерывалась связь поколений, чтобы торжествовал здравый смысл вопреки нынешнему абсурду. В памяти всплывают строки неизвестного мне автора: "Как трудно в 41-м умирать,/ Не зная о грядущем 45-м…"
Война болью прошла и через наши сердца, генетически - через сердца родившихся позже.
Травой немою зарастает
Вопящий ров отчаянья.
О боль! Ты дочь молчания.
Не потому ли боль не тает?
- - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Не будем молчать.
Будем говорить о войне.
МЕЧТАЕТ ЛИ ЕЖ О СПРАВЕДЛИВОСТИ
На протяжении всей истории человечества с нами живет мечта о мире, где царят добро и справедливость. В поразительной поэтической форме эта мечта выражена в загадочном древнем пророчестве, тысячелетия занимающем умы человечества: "И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло". Что это - конец света ("и вострубил первый ангел…") или мир всеобщего добра и гармонии?
Книгу Бытия пишет само человечество, и, в конечном счете, наша жизнь есть следствие и закономерный результат всех наших предшествующих мыслей, поступков, деяний. Помимо физического тела человек имеет тело духовное, но в полную силу мы осознаем лишь физический мир (горизонталь), духовный же мир (вертикаль) требует от человека гораздо больших усилий в совершенствовании. Животный мир существует в реалиях горизонтали, человек же на протяжении тысячелетий ставит (или вынужден ставить?) перед собой нравственные цели. Следуя традиции нашей рубрики, обратимся к литературе прошлых веков. Как поэтичны, как мудры строки "Троицких листков" о Серафиме Саровском :
"Мы так погрязли в земном, что нам необходимы постоянные напоминания, что есть лучший мир - духовный. Как сладко в этом мире душе в те минуты, когда она занята думою о небесном ит когда все земное вдруг покажется пустым и ничтожным! Сильное, яркое напоминание о том, от чего мы по бездумию нашему удаляемся, производит великое, очищающее душу впечатление. Там - нетленное, торжествующее царство духа. Там - сладость и радость неизглаголенная…"
Человек парадоксален по своей сути. Факт, что человек - высокоорганизованное животное, признан научной истиной, однако мы не слишком любим говорить об этом. Так кто же мы? Переходные существа - полулюди, полуживотные? Существа - сфинксы, не имеющие возможности окончательно избавиться в борьбе за выживание от животных инстинктов и все же отчаянно мечтающие о торжестве духовного начала. В себе? Или - в окружающем мире? Печально, но скорее всего имеет место быть последнее. Вот уже две с лишнем тысячи лет звучит призыв древнего мудреца: "Человек, познай себя!" Оказалось, что это не менее трудно, чем познать великий Космос. Мог ли познать себя великий да Винчи, который одновременно писал лики святой мадонны и демонический образ Иоанна Крестителя? Который, считая человека гнусным зверем, изобретал гениальные средства для использования их в военных целях? После подобных размышлений человек кажется несуразным, как муравьед.
Человек двойственен (Двуликий Янус), как все во Вселенной, как сама Вселенная: инь и янь, ад и рай, добро и зло и т.д. Однако с полярными нравственными ориентирами и здесь не все просто. В этике разных представителей человечества добро и зло относительны и субъективны, и потому в разные эпохи у разных народов Земли существовало великое множество моральных систем, взаимно исключающих друг друга. Все относительно в этом мире. Даже понятие здравого смысла зависит от временных, исторических , демографических, национальных, социальных, климатических, гастрономических и Бог весть еще каких факторов. Припомните отношение буддистов к корове, каннибалов - к своим пленникам…
Видимо, должна существовать такая точка отсчета, такая мораль, где добро и зло были бы инвариантны, где их понимание не зависило бы от системы координат - от многочисленных преходящих факторов. Может быть, утверждение "Бог есть любовь" максимально приближено к этой точке? Поскольку Вселенная - живая сущность (автор уверен в этом), человечеству необходимо сегодня ощущать себя единой нацией - нацией Земли, и ставить перед собой задачи, сообразные с глобальной нравственной экологией.
Древние греки создали культ человеческого тела, да и сама природа человеческой души представлялась им верхом совершенства и гармонии. Не считалось предосудительным, что боги могли карать, мстить, хитрить, совершать обычные человеческие поступки. "Человек есть мера всех вещей", - утверждал Протагор. Гораздо позже Артур Кестлер полностью развенчал человека, утверждая, что он - вырождающееся животное. Еще позже Н.А. Бердяев напишет, что христианство освободило человека от прежних оценочных постулатов, "поставило его на ноги и в зависимость от Бога, а не от природы". Христианство абстрагировало человека от животного мира, изобличая в то же время тело человеческое как источник греха. Действительно, плоть управляет нами. Но какое животное способно на духовный подвиг, когда поступок диктуется не требованиями плоти, а высшим духовным устремлением?
Духовных подвигов немало знает наша история. Однако современные социобиологи (Рьюз, Мидгли, Усилон и др.) считают, что нет никакого барьера между зверем и человеком. То, что отличает человека от животного, - разум, долг, совесть, язык, социальность, умение творить - в той или иной мере мы можем наблюдать и в животном мире: социальность пчел, муравьев, волков; разум дельфинов и китов, чувство благодарности к спасителю у разных представителей этого мира… Еще в прошлом веке Ф. Ницше писал, что человек вовсе не является биологическим совершенством, что он вообще очень плохо укоренен в природе. Видимо, человек уникален ровно настолько, насколько уникальна орхидея, бабочка-махаон, еж или белый носорог. Но мечтает ли еж о справедливости? Человек обречен мечтать всегда. В Солнечной системе Земля - самая совершенная и приспособленная для жизни планета и по обилию тепла и света, и по запасам жизненных ресурсов. Здесь есть в избытке все, чтобы никто не голодал и не мерз. Да не рай ли это? Человечество всегда имело возможность, чтобы так оно и было (да и сегодня еще не поздно!), но для этого, кроме перечисленного, нужна общая ВОЛЯ. Причина отсутствия единой планетарной воли - несовершенство человеческой сущности, все-таки раздирающая нас наша двойственность. Планета принадлежит каждому по праву рождения, однако, люди беспрестанно ведут борьбу за возможно большее обладание ею. Христианство утверждает, что ситуацию можно изменить только тогда, когда восторжествует основной закон человеческого бытия: "Люби ближнего своего как самого себя". Это - наивысшее состояние человеческого духа. А пока - останавливаться нельзя, надо идти к свету. Мы в пути, мы - вечные странники, мы заложники перекрестья горизонтали и вертикали. Наш выбор - в точке пересечения.
|
|