Юрий Минералов __
Московский литератор
 Номер 07, апрель, 2009 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Юрий Минералов


     
     НЕКРАСОВ
     
     Языком побеждая в газетах,
     уповая на пряник и кнут,
     те стратеги в густых эполетах
     до потопа страну доведут.
     
     Если варваров орды нахлынут,
     вся компания вмиг удерет
     кой-куда в субтропический климат
     и заляжет на дно… А народ?!
     
     А народ все поймет, помирая
     в круговерти бесовской навек.
     Ибо лодочка деда Мазая —
     это слабый и утлый ковчег.
     
     Вот как Муза грядущее чует!
     И на сердце лежит непокой
     у просторов российского чуда
     над несжатою полосой.
     
     ПОЛТАВА
     
     Кто лошадь гонит ночью черной,
     и в мутной голове гопак?
     Кто этот парубок моторний
     и хлопец хоть куды козак?
     Усы расхристаны. Не рыцарь,
     а проигравшийся игрок.
     В полон к москалям или скрыться —
     заложник лошадиных ног.
     Не гетман — всё, конец интриг!
     Не воин — хочет жить старик.
     
     Но отчего петляет заяц?
     Каких он понаделал бед?
     …То не потоп Украйну залил —
     нахлынул белобрысый швед.
     Швед, русский сведаться готовы.
     Что ж гетман? перешел к врагам.
     Но Петр не дал изведать вам,
     сладки ль варяжские оковы:
     палят редуты, бой кипит,
     на помощь Меншиков спешит…
     
     И тишь настала вековая.
     Могилы братские в цветах.
     Но бой Полтавский не стихает —
     анафема гремит в церквах.
     Все видит Бог, и к Высшей цели
     вселенна далее летит.
     Вот снова пушки загремели,
     фашист нахлынул — был разбит.
     Рек русич: спас и вновь спасу
     славянский мир, Европу всю!
     
     Предатель — он всегда предатель.
     Но кто б гордыню превозмог?!
     И, видим, к юбилейной дате
     политик возомнил: "Я бог!"
     Нехай! наиздавай указов.
     Волков переодень в овец.
     И стал монах — из ловеласа.
     А прокаженный — красавец.
     Изменник — именинник: он
     в герои перевоплощен!
     
     Людей несложно облапошить —
     психоз, майдан да демагог…
     Оскаля рот, гогочет лошадь.
     Смешно и страшно, видит Бог!
     …Рессоры лязгнули состава.
     Сейчас он на Москву уйдет.
     И слово плавное "Полтава"
     для русских в прошлое плывет.
     Россия в наши дни не рай,
     но этот край — как мертвый край.
     
     Пропали аисты да хаты.
     Но избы есть и журавли.
     На север, поезд мой крылатый!
     Там дым отечества вдали.
     Мы не Украину теряем,
     а Русь живую обретём.
     Русь не идет служить тиранам
     под иноземным батожьём.
     А мастерам под НАТО лечь
     в аду всегда готова печь.
     
     ПЕСНЯ СТАРОГО СТУДЕНТА
     
     Нет, филологи — гусары!
     Все мы метили в Париж —
     из "Славянского базара"
     в мир мансард и острых крыш!
     
     Языки учили, жили.
     Споры, дыбом волоса…
     Наши взрослые бутыли,
     полудетские глаза.
     
     МГУ мой баснословный,
     все народы всех сторон!
     Но любой толстовским словом
     околдован, полонён.
     
     Даже в царствах тридевятых
     знали достоевский-мо!
     Вольный дух шестидесятых:
     Битлы, Лотман, эскимо!
     
     Нынче серо, хоть крикливо.
     "Креативные" умы,
     да без пенного разлива.
     Вспомним же, как жили мы!
     
     Опорожнены амфоры.
     Гениален каждый стих.
     Наши Ленинские горы:
     мы — бессмертные на них!
     
     ***
     
     Стоят костелы вполоборота.
     Старая крепость не наша очень.
     Уж не податься ли в гугеноты
     Варфоломеевскою ночью?
     
     А там, за пропастью, храм православный.
     Перелетел бы, да где вы, крылья!
     Только глазами. Точно вулканы,
     огни ночные гору покрыли.
     
     Водовороты, каньон и скалы.
     Говор еврейский, турецкий, польский.
     Город на склонах, мир небывалый.
     Короче, Каменец-Подольский.
     
     НА ОСАДУ ВОРОТ ХОТИНА
     
     Вот стою у Бендерских ворот Хотина.
     Ломоносов тут не был, а я — довелось.
     Здесь была рукопашная кутерьма.
     Росс ударил, и турку сдаваться пришлось.
     
     И вповал полегли вековые дубы.
     Вековое течение Днестр изменил.
     И Георгий Победный, и конь на дыбы,
     и Везувий извергся, и мир наступил.
     
     Летаргический сон эти стены объял…
     У закрытых ворот проторчали полдня.
     И с кокардой бандеровской ходит амбал,
     охраняя твердыню — видать, от меня.
     
     СЕРГИЙ
     
     Туман загустел. Ну и ночь. Пробирались к Москве.
     А на Переславль так и прут корпулентные фуры.
     Не в эту бы хмарь на шоферском сидеть облучке!
     Там, слева, слепят галогеном, а справа бордюры…
     
     Вот так на развилке мы с трассы ушли от греха:
     объехать безумье дорогой на Сергиев, к Лавре.
     И чудо: округа вдруг стала пуста и тиха.
     Лишь ватный туман — не пробиться ни глазу, ни фаре.
     
     Я не был там ночью. Туман оседал меж холмов.
     А суетным днем сокровеннейшего не увидишь:
     из пышных клубов седовласых, как из облаков,
     всплывала святая обитель, не сказочный Китеж.
     
     Все спало. Мужик на воротах мертвецки заснул.
     Успенский собор обошли только мы и зефиры.
     Но жил он в ночи, и сердца у нас всех захлестнул
     наш мир православный, разобранный на сувениры.
     
     Тут утром торги закипят, новорусский размах,
     толпа и туристки, раздетые не по сезону…
     Стоим, где жил Сергий. В округе ни слова, ни звону.
     Внучонок Сережа уснул у меня на руках.
     
     СТАРАЯ РЯЗАНЬ
     
     А девятого мая мы сбились с пути. Указали
     подпитые из Спасска к понтонному мосту проезд.
     Жуткий ливень, Ока. И я понял, что в Старой Рязани,
     лишь когда наш авто еле-еле на вал ее влез.
     
     Человек тут не селится. Склады, ангары, навесы...
     В стороне деревенька. Природа больна и скупа.
     Гиблый угол. Еще б! Тут визжали батыевы бесы.
     До сих пор по весне вымывает из недр черепа.
     
     Этот город с востока прикрыл нашу землю от Поля.
     Но нахлынули тьмы озверелых, глазами кося.
     В их Ясе — смерть героям, а трусам покорным неволя…
     И рязанский народ весь полёг, и никто не сдался.
     
     А чуть позже резня обернулась монголу отплатой.
     С тою малой дружиной, былинной и вечно живой,
     как буран вихревой, до Батыя домчался Евпатий.
     Воин Старой Рязани, погибшей за нас над Окой.
     
     И девятого мая, когда победила отвага,
     когда русский по стенам размазал фашистскую дрянь,
     парень с ликом Евпатия стал у руины Рейхстага
     и солдатским штыком написал: "Это вам за Рязань".
     
     СПАС-КЛЕПИКИ
     
     Кругом сосновые боры —
     мне так почти тайга.
     В них проживают бодро
     все, даже баба-яга.
     
     Каши в печи не сваришь —
     но хоть дымку вкусить.
     Щуки в реке, поймай лишь,
     просят их отпустить.
     
     А на улице мальчик глазастый —
     видно, семинарист.
     Боже, неужто… Здравствуй!
     Золот сентябрьский лист.
     
     Сколь ни пройди столетий,
     нас он живых перенес
     через эпоху бестий,
     русский поэт-колосс.
     
     Казённый кошт и одёжа.
     Порядок, что в церкви, строг.
     Учился юный Сережа,
     будущий педагог.
     
     Спас-Клепики — это Мещёра.
     Вечного времени ход.
     Матёрая фауна, флора.
     А всё тут лишь им живет.