Игорь Блудилин-Аверьян
СТЕПЬ
|
В УЖЕ ДАЛЁКОЙ МОЛОДОСТИ Я, будучи студентом Московского Горного института, после четвёртого курса попал на летнюю практику в свои родные места, в посёлок на крайней восточной точке Крыма.
Практику мне довелось отсиживать в плановом отделе местного горного комбината, в то время добывавшего там железную руду.
Мне выделили стол у дальнего окна в углу тесной комнаты на втором этаже приземистого корпуса управления, показали, где в шкафу с запылёнными стёклами хранятся папки с годовыми отчётами, и оставили в покое. Тётки-плановички за соседними столами истово копались в своих производственных бумажках и на меня не обращали внимания.
В комнате было душно. На дальнем столе у одной из тёток жужжал маленький вентилятор. Он поворачивал туда-сюда своё цилиндрическое тельце, словно оглядывался в недоумении, но духоту разогнать не мог; в мой угол посылаемый им ветерок не долетал.
Управление располагалось на самой окраине посёлка. Моё окно выходило в улочку, составленную из небольших частных домиков с персиковыми и абрикосовыми садами. В домиках жили работники комбината. Дальше, за садами, начиналась степь.
Над степью плыли неторопливые редкие и пышные облака. Одно облако походило на микеланджеловского Моисея, медленно и неуловимо преобразившегося в профиль Льва Толстого. Вдали, параллельным курсом, плыла в лазури величественная телега с сеном, превратившаяся в танк с длинной пушкой. И ещё дальше неподвижно мчался пригнувшийся к шее коня всадник с развивающимся за спиной плащом.
Я, невыносимо скучавший над экономическими отчётами, тайком, чтобы тётки не заметили, срисовывал эти облака в свою записную книжку, которую я зимой завёл, заболев писательством, и думал о том, что когда я начну работать и разбогатею, обязательно заведу себе хороший фотоаппарат с мощными объективами и буду снимать облака, сделаю коллекцию. Иногда я, наглядевшись на облака, начинал сочинять стихи а-ля Тютчев — про жаркий полдень, тени акаций и копошащихся в пыли воробьёв.
В то лето, кроме русских поэтов, я взахлёб читал Гомера, Геродота и Аппиана. У Аппиана в его "Митридатовых войнах" я обнаружил рассказ о своих родных местах.
В степи, которая разлеглась за моим пыльным окном, разыгрывались величественные события древней истории. Боспорский царь Митридат VI Евпатор во времена Цезаря был властелином и повелителем этих степных просторов, бился с Римом насмерть и проиграл войну тогдашнему сподвижнику Цезаря полководцу Гнею Помпею. Легионы Помпея прошли по этой степи своей железной поступью, утверждая здесь власть Рима. Я поклялся себе, что когда-нибудь напишу об этом рассказ или роман.
В то лето я был очарован древней историей и как-то не думал о том, что двадцать с небольшим зим назад эту же степь утюжили танки Маннштейна, методично уничтожая брошенную на погибель советскими стратегами русскую армию — без боезапаса и поддержки. От полного уничтожения армию спас тогда только гений великого нашего полководца генерала Ивана Петрова...
В одно прекрасное июльское утро явившись на работу, я обнаружил, что комната моя пуста. Тёток сняли с работы и отправили на какое-то мероприятие — вместе с начальником. Я внезапно оказался безнадзорным.
Решение налетело мгновенно: идти в степь, над которой так привольно плывут пышные белые облака!
Я миновал улочку, дома с тенистыми дворами, из-за калиток которых меня аккуратно, передавая друг другу, дружелюбно облаивали собаки, звенящие цепями у своих будок. Лучезарное утро было настолько ласково, что даже собаки не могли сердиться.
Я очутился в степи.
Стоило мне сделать несколько шагов по укатанной до блеска грунтовой дороге с бурой травкой между колеями, как улочка за спиной с её абрикосовыми садиками и весело лающими стражами исчезла, словно в сказке. Уже отчасти начитанному, мне сразу пришла в голову философская сказка Гоголя "Пропавшая грамота". Там так же таинственно исчезала поповская левада, стоило лишь сделать шаг в сторону.
Светлая дорога, извиваясь плавно среди незаметных неровностей, струилась вдаль, к горизонту, тонущему в золотисто-белой дымке от лучей июльского солнца, с каждой минутой набирающего силу. Горизонт составляли пологие сизые холмы. Вглядываясь в них, я обнаружил, что они не одноцветные: там различались глазом голубые, розовые, палевые пятна и полосы, которые медленно и зыбко переливались, играли светом, словно наделённые жизнью; я как будто попал в фантастический роман об инопланетных путешествиях.
Земля нагревалась, как печка, и холмы зыбились в струях скользящего к небесам воздуха. К плотному запаху горячей земли мешался нежно-горький аромат нагретой травы.
Только на первый взгляд казалось, будто трава выгорела под солнцем и превратилась в безжизненный сенный покров. Стоило внимательней всмотреться — и в однообразной бледно-жжёной желтизне различалась переливчато-тонкая смесь нежнейших оттенков цвета: от тёмно-зелёного до тонко-розового. Я сошёл с дороги в траву, опустился на колени и принялся разглядывать землю. Некоторые травы уже превратились в крошечные, с ладонь, кустики, выпустившие едва заметные голубенькие соцветия; здесь же стелились по земле золотисто-зелёные стебельки травы с разлапистыми листиками и с мелкими колючими плодиками; если невзначай на них наступить босой пяткой, они больно вопьются в самую задубелую кожу; в этих краях они носят названия "керцы" — с ударением на "ы". В заросли высохшего от жары пырея, похожего на сено, у самой земли виднелась зелёная побежалость на, казалось бы, сухих стебельках... Неподалёку вообще обнаружилось чудо: нежно-серебристая трава неизвестного мне названия с листочками, похожими на снежинки, густо цвела крошечными фиолетовыми колокольцами.
Я вдруг услышал над ухом частое дыхание живого существа. Я оглянулся. За спиной моей стояла и смотрела на меня с любопытством чёрная кареглазая дворняжка. Мне показалось, что она улыбается мне. Я улыбнулся в ответ и хотел её погладить, но она отклонила ласку: мгновенно отступила — ровно настолько, чтобы я не смог достать её; взгляд её сделался серьёзен. Она словно сказала мне: "Всё хорошо, любезный, но я тебя не настолько близко знаю, чтобы позволять такую фамильярность".
— Хорошая собачка, — похвалил я, поднимаясь с корточек, и она, будто обидевшись на эту банальность, повернулась и равнодушной трусцой побежала прочь.
Глядя ей вслед, я увидел вдали справа от дороги хлипкую проволочную изгородь. Подойдя ближе, я обнаружил, что за изгородью, скорее обозначавшей границу, нежели ограждающей от злоумышленника, расположился большой участок картофельных грядок; ботва уже частью подсохла; скоро картофель будут копать, он в этих местах созревает рано. Участок был любовно ухожен: ни одной посторонней травинки, ни одного сорняка. Чёрная дворняжка деловито и по-хозяйски неторопливо трусила меж ровных протяжённых грядок.
От присутствия человека в степи, явленного этой картофельной плантацией, на душе сделалось странно тепло. Мягким толчком в грудь это тепло проникло в меня.
Я в то лето читал много стихов и переживал сложное увлечение романтикой, истово размышлял об одиночестве, предполагая в нём некую высоту духа и отмеченность небом. Это послужило тому, что я часто сторонился людей и простые земные желания и деяния моих близких и друзей называл пошлыми. Я любил тогда рассуждать сам с собой о смысле жизни и искал этот смысл, неизменно обращая взор к небесной обители.
Но эти немудрёные картофельные грядки, вдруг увидел я, разговаривали с вечностью. Они были отвоёваны у довременного, неоформленного хаоса. Человек, обработавший их, знал о жизни и её смысле больше меня; он, может быть, знал о жизни всё, тогда как я — ничего.
Я попрощался с дворняжкой: зычно окликнул её, назвав Жучкой; я подумал, что хозяин тоже звал её Жучкой, потому что она моментально воззрилась на меня. Я махнул ей рукой; свесив розовый язык, она сидела меж грядок и долго смотрела мне вслед.
В утреннюю неподвижность воздуха вторглось лёгкое дуновение; степь словно вздохнула. Тёплый ветерок прилетел из степи и опахнул щёки и шею.
Я шёл и шёл по дороге, завидев впереди несколько холмов и устремившись к ним. Вокруг простиралась нетронутая, покрытая дикой травой, степь. Шагалось и дышалось легко; залитая солнцем дорога сама несла меня.
Про холмы, которыми усеяна здешняя степь, ходят стойкие легенды, что они — древние могилы скифских царей и цариц и хранят в себе скифские сокровища. В детстве я мечтал раскопать какой-нибудь холм в бескрайней моей степи и сокровища эти найти. Я в своих мечтаниях был неоригинален: где-то прочёл, что во всём восточном Крыму нет ни одного холма, который не был бы раскопан. За два с половиной тысячелетия обитания здесь человека мечта разбогатеть не давала ему покоя...
Ветерок быстро превратился в упругий и плотный ветер; степь вокруг наполнилась гулом. Как я и ожидал, пышные облака медленно вплыли в высоту надо мной. Прямо над головой, в зените, двигался на север караван верблюдов, а рядом с ним, по левую руку, в взбитых подушках лежала, закинув руку под голову, обнажённая женщина.
Степь изменилась. Исчезла дымка на горизонте, очертания уже не сизых и не дымчато-розовых, а тёмно-синих далёких холмов сделались чёткими, словно выписанными кистью на бледно-лазоревой эмали неба.
В вышине надо мной и над степью в плотных солнечных лучах носились птицы. Ласточки просверкивали стремительно и изредка посвистывали. Нет, я их не интересовал, они свистели не мне. Я подумал, что они издают свои тонкие кличи, похожие на писк, в увлечении охотой. Они гонялись за мошками и свистели сами себе просто так, от радости жизни. Чёрные скворцы сновали над степью деловито и молча и часто прядали на землю, в траву, и делались там невидимыми. Иногда над головой, трепеща крылышками, проюркивали маленькие светло-серые пёстрые птички, похожие на воробьев, но мне говорили, что это не воробьи, а как они назывались, я забыл. Вдалеке на вершину холма, к которому я направлялся, плавной волной спланировала стая ворон.
Ветер, птицы, небеса, облака — всё это, счастливо почувствовал я, и есть жизнь, моя жизнь, и всё это отныне всегда пребудет со мной и во мне. Тёплый ветер из степи пах горьким чабрецом, и я вдыхал этот запах с наслаждением — в нём было что-то сказочно первобытное; голова кружилась от чудесной догадки: так же этот чистый ветер пах и тысячу, и две, и три тысячи лет назад.
Дорога свернула в сторону, куда-то по своим делам, прочь от холма, намеченного мной. Я, не колеблясь, продолжил свой путь к холму, шагнув на целину. Идти по травам было не так гладко и спористо, — дорога на то и дорога, что по ней двигаться проще.
Из-под ног с треском выпрыгивали потревоженные кузнечики. Описав безупречную параболу, они вновь скрывались в траве метрах в двух от меня. Они, оказывается, были разных видов: одни малюсенькие, песочного цвета, едва с ноготь, другие — зелёные, изящные, те самые "с коленками назад", про которых пели студенческие барды, величиной с фалангу пальца; и были огромные, чёрные с белыми пятнышками, с указательный палец. Я испытал что-то вроде чувства вины: сидели себе под травинкой, наслаждались покоем и солнышком, и вдруг надвинулось что-то громадное и норовящее раздавить. Я подумал, какой, должно быть, страшный миг пережил кузнечик, когда вознеслась вдруг и нависла над ним, загородив небо, подошва моей сандалии.
Здесь, над пространством трав, мгновенно появились мухи, оводы и мошки. Они налетели на меня, как на поживу. Степь жила своей жизнью и любопытствовала знать, кто это вторгся в её царство. Именно так воспринял я эту атаку её обитателей. Я отмахивался решительно, хлопал себя по рукам и шее, чтобы наказать чересчур нахальных оводов, располагавшихся на моей руке так, как будто она было их собственностью. Как ни странно, это подействовало, и спустя несколько минут летающая и жалящая живность отстала.
При моём приближении стая ворон снялась с холма и улетела. Они были сплошь черны. Наверное, сказал я себе, это были не ворoны, а вoроны, которые живут, говорят, по триста-четыреста лет.
Я взлез вверх по пологому боку холма. Стоя на его вершине — с чувством, будто я, как альпинист, покорил гору, — я обнаружил на склоне углубление, напоминающее воронку от разорвавшегося снаряда. Была это действительно воронка или заросший след древнего вторжения искателя сокровищ, я не знаю. Я спустился к ней и уселся в неожиданно густую и мягкую траву на её кромке.
Степь лежала передо мной — просторная, загадочная в своём гулком молчании и нескончаемом скрытом от глаз движении, залитая солнцем, и словно смотрела на меня мириадами глаз своих невидимых обитателей, знающая о мире то, чего мне никогда не узнать.
Я вглядывался в степь. Холмы на горизонте уже потеряли свою густую чёткую синеву, они теперь были золотисто-зелёными и вновь окутались прозрачной дымкой. Ветер, вдруг обнаружил я, утих. От него осталось лёгкое дуновение. Он утих, чтобы не мешать моим мыслям.
Так прошло несколько минут, и напряжённая тоска отпустила... Я незаметно проник в то Непостижимое, что окружало меня. Степь приняла меня, ибо я понял, что я — частица её. Так же, как она — часть меня. Нет, я не нашёл слова для обозначения Непостижимого, но это было и не нужно. Оно уже вошло в меня, и я слился с ним.
От полуденного яро белого солнца, взмывшего почти в зенит, зрение обострилось.
Я, близорукий очкарик, за несколько метров различал каждую травинку в травяном покрове. Вдалеке, на дороге, я разглядел какую-то движущуюся точку: кто-то шёл ко мне.
Солнце пекло уже нешуточно. Над степью реял тихий звон кузнечиков. Редкие громадные облака неспешно плыли в лазури над этой благословенной землёй.
Я спустился с холма и, почтительно обогнув раскидистый куст репейника, направился к дороге, стараясь ступать по земле, а не по траве. Мною владело языческое чувство преклонения перед всякой жизнью, даже травяной. Когда я выбрался на дорогу, точка, углядённая впереди, превратилась в женскую фигуру в светлом одеянии. Навстречу мне по дороге быстро шла женщина. Я зачем-то прибавил шагу, и мы вскоре сблизились достаточно для того, чтобы я рассмотрел её. На ней было ситцевое белое платье с голубенькими цветочками. Она была не худа, а по-деревенски полна и плотно сбита. Ещё издали я разглядел на её лице улыбку; она шевелила полными губами: оживлённо разговаривала сама с собой. При моём приближении она говорить перестала. Солнце светило ей в спину — но лицо её сияло, излучало свет, от которого, казалось, в воздухе становилось ещё светлей. Я видел счастливую женщину, вновь и вновь наедине с собой переживавшую какую-то свою радостную минуту. Ей было, наверное, лет тридцать... Когда мы сошлись, она вскинула на меня лучистые глаза и вдруг поздоровалась певуче и привычно — деловито, громко, весело, ясным голосом:
— Здравствуйте!
От неожиданности я растерялся и своё ответное "здравствуйте" послал ей уже в спину. Она не оглянулась. Она шагала быстро своими крепкими крестьянскими ногами, лёгкое платье летало вокруг её бёдер. Она явно торопилась по делам, и в этот миг я понял, зачем я прибавил шагу пару минут назад: мне было стыдно показаться ей бездельником, болтающимся по степи просто так, от праздности.
Всю мою молодость, всю мою жизнь я вспоминаю эту встретившуюся мне в степи женщину как символ нескончаемой жизни и молодости мира.
...Мне, слава Богу, довелось поездить по земле. Я исколесил центральную Европу, несколько раз проехал на поезде по жемчужине немецкой природы — по левому извилистому берегу Рейна, мимо загадочных замков за вершинах тёмных тевтонских скал, громоздящихся на его правом берегу; здесь где-то пела златокудрая злодейка Лорелея. Я объехал юг Европы по морю на круизном лайнере, видел тонущие в дымке гористые берега Константинополя и знаменитых проливов, блистающий простор бухты Золотого Рога, живописные обрывы Пирея, силуэт Везувия, далёкий абрис Сицилии, голубые горы Капри и бухты Мальты и Родоса, всходил в священную сень древних колонн Акрополя. Я посетил Святую Землю, омылся в водах Иордана, медленно влекущего свои прозрачные воды вдоль равнинных берегов, густо заросших ивами и смоковницами. Я бродил по коричнево-фиолетовому такыру Центрального Казахстана, ровному, как паркеты в музеях. Солнечным вечером я купался в пограничном Нёмане под Гродно, в знаменитых лесах Полесья собирал под мелким тёплым дождичком землянику и грибы. Много раз бывал и даже живал в лесу нашего Русского Центра. Этот громадный, как сама Россия, лес, породивший Илью Муромца и Льва Толстого, мощен и прекрасен.
Но ничего ближе душе, чем моя крымская степь, я не знаю.
www.bludilin.ru
|
|