Попалась мне книга Валерия Кононова "Воронеж. История города в памятниках и мемориальных досках" (Воронеж, 2005). Воронежцы всё-таки молодцы. Так и чувствуется старый университетский город. Солиднейший справочник воронежских писателей, работа журнала "Подъём" по собиранию своих кадров. И вот эта книга. Очень основательно, всё тактично и исторически и литературно грамотно. Хвалю без зазрения совести, ибо моей фамилии в этой книге нет.
Остановили меня, конечно, фамилии Алексея Прасолова и Анатолия Жигулина. Оба были мои приятели, и некое странное чувство испытываешь, видя их, как говорится, уже и в камне и в бронзе. О Прасолове я писал много, выпускал его первую книгу "День и ночь". Повторяться не буду. Два слова о Жигулине.
Все последние годы и даже десятилетия (о, время!) я избегал этой темы, сейчас станет ясно почему.
Воронеж в конце 50-х — начале 60-х был значительным центром литературной жизни (впрочем, не в первый раз). Здесь были прозаики Г.Н.Троепольский, Ю.Д.Гончаров, В.А.Кораблинов, поэты В.Г.Гордейчев, те же Прасолов, Жигулин, критик А.М.Абрамов и очень многие другие, всех, как вы понимаете, назвать нельзя, а за словом "другие" тут порой кроются тоже значительные имена.
Вернувшись с Колымы, А.В.Жигулин быстро перезнакомился и с местными литстариками, и с молодёжью, в том числе и со мной. Передо мной его первая книжка в Воронежском издательстве "Огни моего города", на ней надпись — "Володе Гусеву — моему первому критику" и так далее. Действительно, я напечатал рецензию, она называлась "Огни" согреют сердце".
Многие последующие годы мы тесно общались как в Воронеже, так и в Москве.
Жигулин был человек иного склада, чем умный, но порою совершенно бесшабашный Прасолов. То ли это было, как говорится, в его генетике, то ли каторга научила его не только мужеству, и и иным способам выживания. Словом, он был с хитрецой, хотя обвинять тут не за что. В Воронеже с начальством не ссорился, в Москве тут же завёл дружбу одновременно с ребятами из ЦК КПСС и с влиятельными "левыми" (для тех времён левыми) кругами, ну и так далее. Замечу, что и сам я в то время был не далёк от тех и других "кругов"… Хотя Жигулин же иногда жаловался на меня начальству…. Но дело даже и не в этом.
Ещё в Воронеже Жигулин и его "подельники" (как они сами себя называли) начали тяжёлую историю против своего же "подельника" поэта Геннадия Луткова, который, по их словам, выдал начальству всю их организацию "Коммунистическая партия молодёжи" (которая считала, что борется за настоящий коммунизм и настоящую советскую власть). К сожалению, история эта перекинулась и в Москву, куда вскоре переехал Жигулин. Кончилось тем, что он напечатал в авторитетном и массовом журнале прозаическую рукопись "Чёрные камни", где под именем Чижова вывел Луткова как подлого предателя и т.д.
Воронежские литераторы к тому времени хорошо знали Луткова — тоже талантливого поэта, диктора на радио, журналиста и т.д. Воронеж — общественно очень активный город, что видно, кстати, и по поведению самого Жигулина. Ребята забегали, прорвались в местное КГБ. Тут ведь всё по-домашнему, здесь не Москва, где никуда не достучишься….. Быстро подняли дело.
И быстро же выяснилось, что не только Лутков, но и все члены организации вели себя на допросах так, как и положено было пятнадцатилетним отрокам, коими они и были. Да ещё к тому же почти все были избалованными детьми местного начальства…. Детьми, на которых обрушилась тяжёлая машина НКВД. Они плакали, рыдали, каялись — и, разумеется, все выдавали друг друга. Причём некоторые старались в этом куда более, чем Лутков.
Что сказать? Да ничего. "Ну и что", как говорил наш ответсекретарь в газете на очередной её провал. Дети играли в хороший коммунизм. Наивная романтика. Потом испугались и так же наивно каялись. Декабристы были не дети, а люди, прошедшие через 1812 год. А каялись ещё похуже этих…. Кстати, один из Раевских, близкий декабристам, — родственник Жигулина по матери.
Всё так, но "повесть"-то пошла в ход. Её подхватили на щит те же влиятельные "левые" круги. Воронежцев, которые любили и поэта Жигулина и поэта Луткова, всё это раздражало.
Но Жигулину, и особенно, конечно, его жене Ирине Викторовне, очень нравилось, что их ввели в "высшие" "светские" круги, что Окуджаву можно звать "Булатик" и т.д.
Отсюда началось "расхождение", и отсюда причины, что я помалкивал все эти годы. Согласитесь, история не из….. не из.
Теперь и Жигулин, и Лутков давно уже умерли. Их счёты, с высоты нынешних лет, давно уж смешны и не достойны считаться счётами, простите за тавтологию.
За эти годы мы видели столько подлости и предательств, произошедших порою и от самых близких людей, произошедших из-за чёрной корысти или и просто по пустякам, — что будем ли обижаться, ну да, на наивных мальчиков, хотевших хорошего коммунизма и не поделивших своих детских обид друг на друга.
А Жигулин?
Я как говорил, так и теперь скажу: главное, что от него останется — его стихи.
"Что будет памятью поэта?
Мундир? Не может быть. Грехи?
Они оброк другого света.
Стихи, друзья мои, стихи".
(Полежаев).
Сдирая с ушанки намёрзший снег,
Смотрю сквозь пламя на гребни гор,
И повторяю: "Костёр — человек.
Жарче пылай, костёр".
А.Жигулин.
Когда-то эти строки неизменно вызывали овацию зала. Сейчас и они кажутся несколько наивными.
Но тогда зал представлял юного изгнанника, пострадавшего за справедливость, атмосферу трагедии и жертвенности.
"Костёр — человек": высокая метафора…..
А стихотворение "Бурундук", — который (сам бурундук!) "тоже у нас — ЗК"?
А вся книжка "Свет предосенний"?..
А…..
Но ладно.
Почему-то хочется лишь вспомнить строки — одни из тех, из-за которых критики потом причислили Жигулина к "направлению тихой лирики":
Революционные
Митинги прошли.
Авиационная —
Гору нарекли.
Жёлтая акация,
Тишь да соловьи.
Где тут авиация,
Милые мои?.....
Такая гора и верно есть в Воронеже — не совсем далеко от того дома, на котором висит мемориальная доска о Жигулине…
Впрочем, и мой бывший дом — рядом.
2 мая 2008.
|
|