Сергей Казначеев
ПРЕРВАННЫЙ ПОБЕГ. Глава из романа
|
СЕНЯ ОЧНУЛСЯ СИДЯЩИМ У ОКНА в полупустом вагоне, летящем в стремительно вечереющем воздухе сквозь березняки и сосняки, мимо карьеров и бочажин, вдоль насыпей и переездов. Тут же пришла мысль о доме, о свидании с близкими и нетерпеливое ожидание, предчувствие встречи заставило Авдеева осмотреться вокруг, дабы привести себя в надлежащий порядок. Он по-быстрому осмотрел одежду, обтряхнул штанины от пыли, пригладил на всякий пожарный волосы, расстегнул молнию сумки, которую прихватил с собой от ритиных щедрот и где лежали два китайских банных полотенца — презент для жены и дочки. В сумке рядом с ярким свертком подарка Сеня обнаружил две бутылочки пивка, которое, как видно, прихватил по дороге к платформе. "Это кстати", — храбро решил он и решительно откупорил одну из них. Холодное "жигулевское" приятно охолодило рот, ссосхшийся во время дремоты. Ему вмиг похорошело, на душе стало весело, и он с интересом обратился к заоконным далям, проносящимся мимо в сумеречном, меркнущем ореоле заката.
Но долго любоваться ландшафтами не пришлось. На противоположное сидение грациозно опустилась миловидная юная девушка с кожаным дамским рюкзачком в руках.
— Вы не против? — мягко осведомилась она, заранее зная, что в таких просьбах не отказывают.
— Да буду просто счастлив, — не удержался от лобового комплимента Авдеев, разглядывая спутницу. Её продолговатое, но не постное личико обрамляла аккуратная стрижечка. Блондинка, и кажется, даже натуральная. А глаза? Глаза — голубые!
Авдееву показалось на миг, что он где-то уже видел эту девицу, но версий никаких не было, и он отогнал прочь все догадки. Он отхлебнул пивка и подумал, что неловко пить в присутствии незнакомки. Чтобы выйти из положения, Сеня не нашел ничего лучшего как предложить пива и ей:
— Вы не думайте ничего дурного. Для вас — у меня ещё одна бутылка есть.
Блондинка испытующе взглянула в глаза Авдееву и неожиданно согласилась:
— Из горла? А что! Давайте-ка с вами попьем пива.
Тот скорее открыл вторую бутылку, протянул ей и представился:
— Сеня.
— Неля.
Проговоренная обоими скороговорка "Очень приятно" прозвучала неожиданно искренне, как будто в дежурную фразу попытались вложить максимум искренности. Чтобы подтвердить сказанное, они тренькнули бутылочка о бутылочку. Неля деликатно и как бы опасливо отхлебнула ячменного напитка.
— Куда направляетесь на ночь глядя, Неля? — спросил Сеня: раз уж знакомство состоялось, не к лицу играть в молчанку.
— К подруге. Она у меня в Панкратове живет.
— В Панкратове? Так вы же не туда сели. Эта электричка туда не идёт.
— Как — не идёт? — усомнилась в его правоте девушка. — Я очень внимательно смотрела.
Теперь пришел черёд сомневаться Авдееву. Он с недоверием воззрился на заоконный пейзаж, но в темноте было толком не разобрать, что к чему. Электричка же как раз с налёту влетала на некую станцию. Когда ход вагонов замедлился, Сеня с трудом разглядел белесоватые буквы названия. Мать честная! Так это же он впёрся не в свой поезд!..
Километрах в тридцати от Москвы железнодорожная ветка раздваивалась, и теперь Авдеева увозили в сторону от дома, куда он рвался весь нынешний вечер, о котором мечтал и чуть ли не грезил. Как видно, свидание с близкими снова откладывается. Первым желанием было вскочить, со всех ног мчаться к выходу и срочно пересаживаться в обратную сторону. Но, пораскинув нетрезвым умишком, Сеня остался сидеть: неизвестно сколько придется куковать на незнакомой платформе, где нет даже билетной кассы, да и поезда в этот час ходят уже редко — в час по чайной ложке. Не приведи господи — дадут по башке местные башибузуки и поминай как звали. Гораздо предпочтительнее был вариант доехать до крупной станции и там дождаться пересадки, ежели таковая еще возможна. К сожалению, угроза заночевать на станции Курбское — именно так прозывался ближайший солидный железнодорожный пункт — становилась весьма и весьма вероятной.
— Да, Неля, ну и обрадовали вы меня!
— Я не хотела вас огорчать.
— Да ладно! — Авдеев отхлебнул добрый глоток пива и тяжело перевёл дух. Ему вдруг подумалось, что все это — не случайно, что в очередной раз Бог наказывает его за невоздержанность. "Казалось бы, расквитался с Ритой, еду домой, но стоило подвернуться смазливой блондинке, как тут же растёкся маслом по сковороде. Так поделом же тебе, старый развратник, получай!".
Сеня с ещё большим, но теперь уже отчасти неприязненным интересом вгляделся в черты девушки, и она показалась теперь ему не просто красивой, но этакой прелестницей-искусительницей, которую силы зла специально послали к нему, чтобы сбить в очередной раз с пути истинного. Неля спокойно сидела напротив, опустив глаза. Если бы в этот момент она призналась, что является подругой Риты и послана, чтобы найти, поймать и вернуть его, он бы ничуточки не удивился. Какое-то безвольное уныние овладело им. Всё бесполезно, и сколько ни рыпайся — всё будет насмарку. Но... чего ж это я так раскис. Ну подумаешь, заехал не туда. Сейчас крутанусь обратно, ну — в худшем случае — заночую в Курбской — там вокзал всю ночь открыт, а на заре — в обратный путь, поезда начинают ходить рано, часа в четыре, так что ещё утром буду дома...
— А вы, Сеня, откуда едете? — невинная интонация нелиного вопроса не сняла впечатления, что он был метко направлен в самую сердцевину его переживаний.
— Да-а... Сложный вопрос. Ну, скажем так, бегу от одной особы — как бы в лоно семьи. Вернее — пытался убежать, да что-то не больно здорово это получается... А вообще, запутался я в себе, — неожиданно Авдеева потянуло на исповедальность и, хотя он довольно отчётливо понимал, что откровенничать перед случайной спутницей — резону нет, его уже понесло: язык развязался и молол не пойми что почти независимо от воли его обладателя. Только теперь Авдеев в полной мере ощутил, насколько несвободен и скован в суждениях он был последнее время. И вот, наконец, постылые оковы пали, ограничения отринуты и он почувствовал себя вправе и в состоянии изрекать любую мысль, любую сентенцию — вплоть до полного бреда — и никто не посмотрит на него косо, ничей презрительно-всепонимающий взгляд не обратит на него своего испепеляющего излучения.
Попутчица молча выслушала его рассказ и, когда Сеня замолчал, сказала:
— По-моему, вы сами не знаете, чего хотите. Вот в чём ваша беда.
— Может, и не знаю. Но почему же беда? Неужели так необходимо жить как по нотам, — он сделал большой глоток пива. — Когда все чётко и размеренно, когда все взвешено и разложено по полочкам, какая ж это жизнь, особенно — для русского человека. Мы же с вами — всё-таки не немцы и даже не поляки, хотя в вашем отношении я не могу этого утверждать наверняка. Или вы считаете, что народ везде одинаковый?
— О! Да вы, я гляжу, убеждённый патриот!
— А почему бы и нет? Это, правда, нынче не модно. Патриотов у нас совсем затравили. Над русскими теперь не изгаляется разве что ленивый. И мы сами в этом тоже виноваты. Горбач и прочие демокретины долго вдалбливали нам, что главное — это личность, а государство, родина, народ — полное фуфло. Но разве может жизнь у нас наладиться, если мы не будем думать о своей стране? Или вы так не считаете? Или вам наплевать на свой народ?
— Народ? А что это такое — народ? Я, например, как-то плохо понимаю смысл этого слова.
— Народ?.. — на минутку задумался Сеня. — Я вам так скажу: народ — это наши родители. Не в том только смысле, что мама с папой, но и предки, родственники, соплеменники. Те, что связаны с нами узами кровного родства. Мы — родня по происхождению и живём на одной земле. А главное — у нас одна история, мы все пережили одни и те же войны, революции, перестройки и прочие катаклизмы...
— Перестройка — это клизма? Хорошо!..
— Да я не о том! Нам не хватает чувства общности, единения, взаимности. Это Мандельштаму когда-то казалось, что они под собой не чуют страны. Тогда-то, кстати, с этим всё было тип-топ и о том чувстве локтя, какое было в СССР, остаётся только мечтать, а вот сегодня действительно. Мы давно не чувствуем себя братьями и сестрами, а без этого страна никогда не достигнет благополучия... Согласны?
Неля же только пожала плечами. Именно в эту секунду, словно жест девушки был своего рода сигналом, к мирно беседующим пассажирам подошли трое стражей порядка — наряд транспортной милиции. Они помялись и затем деловито, по-хозяйски расселись на скамьях рядом с Авдеевым и Нелей. К этому моменту Сеню основательно развезло и, как он ни пытался собрать себя воедино для разговора с незваными гостями, у него это плохо получалось: сознание не то чтобы распадалось, но и кристальной четкостью отнюдь не блистало.
Как водится, представители власти той самой страны, о судьбах которой сейчас так пылко, хотя и сбивчиво рассуждал Авдеев, начали с того, что истребовали документы. Сеня долго копался в карманах, в сумке, перетряхивал весь свой нехитрый скарб, доставал записные книжки и прочую мелкую дребедень, пока вдруг не вспомнил, что как раз паспорта-то у него и нет. Тогда он с достоинством протянул милиционерам пропуск в филиал института, где он числился до последнего времени и билет на электричку.
Те недоверчиво посмотрели на это неубедительное доказательство того, что Авдеев — отнюдь не букашка и даже не верблюд.
— А паспорт?
— Паспорта в данный момент нету. Он в ОВИРе — мне как раз этими днями делают загранпаспорт.
— Это нарушение. Куда же вы следуете в это позднее время?
Сеня сказал, что сел не на тот поезд и едет в Курбскую, чтобы сделать пересадку. Среди милиционеров, державшихся довольно индифферентно, нашёлся один старший сержант, который к своей должности относился не формально, но проявлял наибольшее усердие. Всё, о чем он спрашивал, приобретало характер пристрастного, эмоционального разговора. И Авдеев, несмотря на пьяный кокон, в котором пребывало его сознание, почувствовал, насколько это опасно. С людьми в форме лучше всего общаться официально — как только начались отношения запанибрата, так и жди какой-нибудь пакости.
— Ребята, мужики, — обратился он к ментам. — Я полтора месяца не был дома. Дайте мне спокойно доехать к своей семье.
— Да мы о вас и хотим позаботиться. Вы, Степан... Петрович, находитесь в электропоезде в нетрезвом виде. Более того, — сержант покосился на пивную бутылку, которую Авдеев не догадался упрятать, — распиваете спиртные напитки прямо в вагоне. На Курбской у нас дистанционное отделение. Зайдёте с нами в кабинет, там установим вашу личность и потом решим, что с вами делать — отпустить домой или дать возможность прийти в себя...
Неля все это время сидела молча, опустив свой небесный взор, и как ни старался Авдеев намекнуть ей глазами, чтобы она вступилась за своего попутчика, та лишь тихо вздыхала, делая вид, что всё это её не касается. "Хоть бы слово сказала, что мы вместе, — с обидой думал он. — Тогда они, глядишь бы, и отстали. Хотя... что она может сказать? Не знает же, ни кто я, ни что я. А если бы пересказала то, что я ей наплел про Риту и прочее, то мне и вовсе несдобровать было. Известно, как в милиции относятся к торгашам — ободрали бы, как липку...".
Тем временем поезд, замедляя ход, подкатывал к перрону станции Курбской. Милиционеры, только что обсуждавшие какие-то служебные проблемы и, казалось, забывшие о Сенином существовании, дружно поднялись и старший сержант, погладив усики, ласково обратился к Авдееву:
— Подъём, Степан Петрович, — приехали.
"Эх, чёрт, попался бы ты мне в другой ситуации! Сразу видно — армейский очкист, привык выкаблучиваться перед начальством. Небось, хохол или бульбаш...".
Выйдя на платформу, Авдеев в сопровождении внушительного конвоя проследовал к ярко светящемуся в начавшей сгущаться темноте зданию вокзала. Внутри стеклянного прямоугольного и довольно бестолкового сооружения было почти пусто, если не считать трех припозднившихся пассажиров, дремавших в оранжевых пластиковых креслах, расставленных по периметру зала ожидания. Гулко лязгнула железная дверь, заставившая подпрыгнуть и проснуться кассиршу за окошечком билетной кассы. Четвёрка вошедших пересекла зал ожидания, отдалённо напомнив Авдееву то ли смену караула, то ли некий почётный эскорт и подошла к незаметной двери. Когда остальные входили внутрь, сержант как бы дружески взял Авдеева под руку и вполголоса обратился к нему:
— Степан Петрович, мы видели у вас в лапотнике деньги... Вы... не угостили бы наших ребят водкой?.. А то они после вчерашнего страдают.
"Бог ты мой! — с облегчением помыслил Сеня. — Так вот вам чего, ребята, надо. А я-то думал! Ну и слава богу, что теперь хоть ясность внесли, этак спокойнее", — а сам ответил:
— Да я не против, а где тут у вас можно взять?
— Насчёт этого вы не беспокойтесь. Тут неподалёку ночной киоск, мы мигом туда смотаемся.
— Хорошо. А сколько надо-то?
Милиционер пожал плечами — как это водится у наших людей, он не любил говорить определённо в подобных случаях, надеясь на интуицию и порядочность самого Сени, которому самому нужно было проявить инициативу.
— Полтинника хватит?
— Вполне.
В дистанционной комнате не было никого кроме какого-то задрипанного лейтенанта по фамилии Гнилушкин — именно так обращались коллеги к типу, который с кислым видом сидел за столом и крутил в руках телефонную трубку. Старший сержант подошел к тому, и они о чём-то пошептались. Затем он взял у Авдеева деньги и все, кто привёл сюда Авдеева, живо, по-оперативному исчезли из кабинета. "Вот бы вы так чётко свои прямые обязанности выполняли — у нас давным-давно уже был бы полный марафет и никакой мафии".
Лейтенант предложил Авдееву присесть, тому ничего не оставалось как согласиться. Мент углубился в изучение какой-то паршивой газетенки про секс, а Сеня от нечего делать осмотрелся в ментальном кабинете. В углу стояло какое-то громоздкое устройство связи, мигавшее иногда зелеными и красными лампочками. С одной стороны комнаты стоял старый письменный стол, на котором лежали мятые листки, какой-то замусоленный журнал наподобие вахтенного и форменная фуражка Гнилушкина. Вдоль другой стенки был выстроен ряд разнокалиберных деревянных стульев. Прямо напротив двери находилось большое окно, через которое открывался отличный обзор всей привокзальной площади. Там — вдоль стены, держась за нее руками движется бухой дедок, на которого с остервенением лают две хриплых собачонки. Там — подъехала жёлтая "Нива", и из нее вышли двое деловитых кавказцев. Там — с удивлением обнаружил Авдеев — у входя в вокзал стоит Неля, преспокойно посасывая из бутылки его пиво. "Она же собиралась в Панкратово! Неужто все-таки у нее проснулась совесть, и она решила вступиться за попутчика, которого захомутала милиция? Э-э, а это еще что? К ней подошли двое ментов и они стали оживленно трепаться... Она с ними заодно что ли?" Загадку эту Авдееву разрешить так и не удалось: когда прошло минут пять со времени отправления в путь оперативной группы по закупке выпивки, Гнилушкин оторвался от увлекательного чтения статей с прелестными картинками и предложил Сене:
— Что-то долго они ходят. Давай-ка, пока их нет, мы с тобой вмажем помалёху.
Авдеев развёл руками — я-де не против, да где взять. Лейтенант же выдвинул нижний ящик стола и извлек оттуда два мутных гранёных стакана и бутылку, внутри которой плескалось граммов сто пятьдесят полупрозрачной жидкости. Гнилушкин разлил, они молча чокнулись, и Авдеев одним махом отправил в себя содержимое стакана. В тот же миг в голове его беззвучно разорвалась одуряющая граната — темнота забытья рваными хлопьями затянула и без того помутнённое и ослабленное сознание.
|
|