Стихи слагаются невольно. Иногда и не думаешь о них, а они — вот они рядом. И не дают покоя. И в душу входят и в память. В этой подборке стихи последнего времени — о пережитом, что накопилось за многие годы. Неоднократно пробовал писать прозу и, не давалась она мне, потому что тут же, на обороте листа, выходила складно, стихами. И даже написал как-то: за большое взяться в жизни (я имел в виду прозу ) — не дают стихи.
Вот и предлагаю их, то есть стихи, на суд любителей.
В ЛЕТО ВЕКА НОВОГО
1
Телефон. Старинный стол.
Время жизни смутное.
Набираю цифру 100 —
Три часа с минутою.
Над Капотней виснет чад,
Спят сады зелёные,
Поезда в ночи кричат.
Как одушевленные.
И, как поезду, мне спать
В эту ночь не хочется.
И приятно сознавать
Это одиночество.
2
Может, в городе, где внук,
Может быть на даче той,
Спит и видит сон мой друг,
У картины начатой.
Там отстал пролетный гусь
От своих над прииском,
И летит он, словно груз,
В пруд Екатерининский…
За окошком поле ржи,
И не спится голубю.
Спит Василий, подложив
Пятерню под голову.
3
Где не глушат кипятком
Песнь сверчка за шторкою,
Михаил душа — Катков
Спит в деревне Норкино.
Встанет рано и в поход —
По грибы с корзинкою,
И не с ножиком пойдет
С острою лучинкою.
Пень пленит опят орда,
Груздики под елями,
На колени, как всегда,
Станет перед белыми…
Кто-то скажет, а зачем —
На колени? Лишнее.
Убывает, между тем,
Поколенье Мишино.
Дай-то бог — куда гребем? —
И крутым и крашенным
Не исчезнуть под грибом —
Атомно — оранжевым…
А пред белыми в тиши
Стать-забыть все грустное —
Состояние души,
Может, чисто русское.
ВЕЧЕРНИЙ СВЕТ
Набежала луна на зарю,
Потеряла свой бок, говорю.
И распалась, мерцая, горя,
На отдельные звенья заря.
И возникли под этой зарей
Многоточья огней над Землей,
Залетели в дома, в фонари,
А на небе — остаток зари.
ЗНОЙ С УТРА
Памяти Сергея Алымова
У акулы кариеса нету.
За бортом оставив уйму стран,
Он однажды русскую монету,
Как судьбу, закинул в океан.
И представьте, туша взрыла воды,
Завалилась, высветив живот,
Подняла над зыбью кривень морды
И жуёт, серебреник жуёт!
Он тогда ей кинул жвачку в скулы,
Но акула тут же в глубь ушла,
Не нужна ей жвачка, у акулы,
Что ни зуб, то бел и без дупла.
Зной с утра, но не сидят здесь сиднем,
Берег в шляпах движущихся весь,
В мини — шортах, рядом город Сидней,
В океане стонущая песнь.
В людях важность в пятом поколеньи,
Сытость тоже, недовольных нет,
Говорят, что с первым поселеньем
С трапа Бог сошёл на континент.
Если так, за что, Небесный, холят
Европейцев гордых, а не тех, что
Христа бедней, пустыней ходят,
Не прикрыт порою даже грех…
II
Не уютно здесь, душа в заботе,
Нет поэтов, пишет он домой,
Только я, серебреник в заглоте
Этой жизни, с виду дармовой.
И уже не бриг, не аэробус
И не плот… Чудесный мир суля,
Двухэтажный чистенький автобус
В даль увёз, где белая Земля.
Как её насыпал Прародитель,
Так и дремлет в саване она.
И сказал водитель: — Выходите,
Впереди Туземия — страна.
Я на днях без юбки и босую
Вёз мадам, снимала дикий быт,
Улыбайтесь и не расфасуют,
Не разденут вовсе, может быть…
Подобрал, похожую на пику,
Вровень с ростом палку, как пароль.
И пошёл он по песку, по писку
Разомлевших ящериц порой.
Он еще поведает о том как
Окружили, лишь набрёл на стан,
Разбежались, только в камень торкнул
Палкой той, как в пол жезлом Иван…
Красят лбы и устрашают лица,
Между тем, добры, не редок смех.
Без костра, пробит копьём, дымится
На жаре удав — еда для всех.
III
Вождь снимает пробу, есть верзилы —
Дать пинка, добавки в рот лишить,
Но свобод не меньше, чем в России,
Если тяжко, можно и не жить.
До гостей, подачек и запретов
Голой правдой жили племена.
Дикарей, пустынников, поэтов
Дожирают наши времена.
ЛЮБЛЮ ЧИТАТЬ НА СОН
Матрас наш надувной. На полках надо мной.
Спят вирши в папках лет. Как вытолкнуть их в свет?
В карманах не шумит, и душу мне щемит,
Куда их все девать, кому в слезах отдать…
Мы в комнатке своей, как в клетке для людей,
О папках на стене — нет-нет и скажешь мне,
И грустно так и всласть: "Их некуда уж класть…"
Ну, что ж, повинен в том. И вот мы спим вальтом.
Эх, милый человек, проснуться б через век,
А лучше — через два, где совесть вновь жива,
Где люди — млад и стар — с молитвой на устах,
И в говоре толпы общения теплы.
Где вздрогнет вдруг она, смятения полна:
Средь нищих и калек — с бородкой человек!
Хоть на лице сейчас нет скорби той за нас,
Без посоха, не бос, все закричат: "Христос!!!"
В руке Христа огонь, скрижаль в стихах в другой,
Где крупно:"СВЯТОСЛОВ. ОСНОВА ВСЕХ ОСНОВ".
От этого Посла вся Библия пошла.
Люблю читать на сон Поэзию времен.
МОСКОВСКАЯ ОСЕНЬ
В.Бойковой
Центр. По улице недлинной,
Пролетая и пыля,
Вихрь десницею незримой
Обрывает тополя.
Рядом стройка. МАЗов — умниц
Строй горбат от кирпичей,
Чья-то мать над гулом улиц
Держит месяц на плече.
То как дворник, листья сгрудит
Вихрь у длинных плит седых,
То сорвет с земли и скрутит
В золоченый коврик их.
Кран — чумазый трудоголик! —
Тянет к женщине
блок рам.
Ветру хочется
Свой коврик
Донести к её ногам.
ОПАСЕН МЕРТВЫЙ…
Он революцию ребенком
Году в двадцатом называл,
И в том чистилище жестоком
С водою выплеснуть не дал.
О, человечище, как спится,
Не шевелясь, который год,
Но кто же знал, что так случится,
Пора беспамятства придёт…
Его тишком и в одночасье
Из Мавзолея умыкнут,
Есть понимание в начальстве,
А исполнителей найдут.
Не возразит, хоть был не робок,
Пока лежит Он. Тишина.
И день рождения не громок —
Сто тридцать пятая весна.
РЕМЕСЛО И РОМАНТИКА
Г. Володину
Грамотеи пишут худо,
Что-то им мешает.
Друг уехал жить на хутор,
Где печник Мешалкин.
И оттуда, житель Пресни,
Пишет, между прочим:
"Печки складывать, как песни,
Надо днем и ночью.
Я кирпич свой чищу каждый,
Вроде бы, умело,
Но вздохнет печник и скажет:
" Эх, не в етим дело!"
В чем, однако, сам не знает.
Я хожу кругами,
И молчком слежу, как снайпер,
За его руками…
Завтра я в селе Касьянки
Начинаю дело,
И добьюсь, чтоб у крестьянки
Печь огнем запела".
ЧЕРНЫЕ ПТИЦЫ
"…А мы видали виды!"
А.С.Пушкин
"Крах", да "крах" — кричат они,
Не заснуть бывает,
Словно с крыши у родни,
Дранку обрывают.
В их гортанном крике есть
Что-то от обиды,
Я дремлю и вижу здесь
С русской печки виды.
Ворон ворону с куста:
"Кто ты, брат?"
"Я Сталин.
Вот смотрю, насколько стал
Мой Союз кустарен.
Куст семей… Здесь, в основном,
Ветви предка лиса,
С виду тишь да гладь кругом,
Розовые лица.
Не воюют молодцы
Там, где убивают,
И как деды и отцы,
Многих "обувают".
Куст людской… От новых войн,
От упрямца лиса
Раньше срока в сон иной
Опадают листья.
Нет, не винтики в меру,
Не заклепки даже,
Люди — листья на ветру, —
Было, будет дальше.
Ну а ты, что скажешь мне,
Кто ты, брат?"
"Я Ленин.
Наблюдаю, как вполне
Даже нищий хлебен.
Булки белые несут,
Как несут поленья,
Где ликбез, когда не суд
Этому явленью?
А читают что, глядят? —
Пошлость лишь хвалебна.
Пашут мало, а едят
Архимного хлеба."
Я проснулся, вышел в сад,
Он еще весь в росах,
Птицы черные молчат,
За заплотом роясь.
— Пролетарии! — на них
Крикнул дед с лопатой.
До того бывает лих
Здесь фольклор, хоть падай.
Я ЖИЛ
А.Челнокову
Я долго жил, судьбу верстая,
В стране богатства и сумы,
И походил по ней, врастая
В её туманы и дымы.
Скажу, как в годы дверь открою,
Я, например, зарёю был,
Когда восход над Ангорою
Наискосок её пробил.
Я от зари до пяток в красном,
Закинул сеть в тот сон речной,
Стал выбирать и так прекрасно
Она набухла, Бог ты мой!
Зачем таймень Байкал покинул,
Как в сеть-малютку вполз — кроссворд!
Почти как Миша Евдокимов,
Из русской баньки красноморд…
Однажды я, как небожитель,
Весь в солнце шел. Я снял пальто.
Такое может быть, скажите,
Ты видишь всех, тебя никто?
Так было в тундре. Под сазана
У речки пил в мехах народ,
И только девочка сказала:
"Ой, мама, солнышко идет!"
А Кулунду, на карте точку,
Кондовой помню, без огней.
Я утоптал в низине кочку,
Наладил теплину на ней.
Та степь еще не знала плуга,
Та ночь была от звезд пестра,
Я отдыха при ветре с юга,
Как пласт земли в золе костра…
Когда меня никто не видит,
Люблю глядеть я на огонь,
Как факел викинг,
Той воли дух поры благой.
А город тесен, город — стены,
Хожу в нем с памятью своей,
Где в небольшом саду, у стеллы
Картавит что-то соловей.
А город горд, кто за восстанье,
Кто за врастанье в банкомат…
Пишу в блокнотик. Заверстают.
Зачтется нам, как говорят.
|
|