Одно из красивейших мест на Южном Урале — хребет Таганай, что тянется на север от Златоуста километров на двадцать и возвышается более, чем на тысячу метров над уровнем моря. Сейчас это национальный парк. Ввиду своей доступности и красоты, он привлекает множество туристов. Прямо от северных окраин города начинаются несколько троп, которые тянутся через стройный пихтовый лес параллельно друг другу одни по западному склону — другие по восточному. Сначала они полого спускаются к бурной, но немноговодной речке Тесьме, вьющейся у подножия гор. Затем начинается долгий и утомительный подъём. Хребет имеет три вершины. Первая, Малый Таганай, — покрытая лесом гора с выступающими наверху скалами. Дальше на север через ложбину тянется довольно длинный каменистый гребень, называемый Откликным. Он выше первой вершины и переваливает за тысячу метров. Ещё дальше на север поднимается круглый, как вулкан, конус горы Круглицы. Своей макушкой она чуть-чуть превышает Откликной Гребень. С этих вершин открывается изумительный вид на прилегающие гористые окрестности.
Но замечателен Таганай не только своими красотами. Весь его массив сложен слюдистыми кварцитами — необычной горной породой, состоящей из мелких зёрнышек кварца, перемешанных с такими же мелкими чешуйками слюды. В результате бордовая поверхность камня ярко искрится на солнце. Ювелиры давно используют его в своих поделках и называют авантюрином. Увидев в ювелирном магазине такие маленькие округлые отнюдь не дешёвые вставочки для серег и колец, трудно поверить, что здесь прямо под ногами лежат многие сотни тонн этого камня. Вот только брать его нельзя — всё-таки национальный парк, да и сам Таганай лучше всякого сторожа охраняет свои сокровища: автодорог здесь нет, а в кармане по кручам унесёшь, разве что, небольшой кусочек на память. В некоторых местах толщу авантюрина пересекают пласты кристаллических сланцев, в которых рассеяны большие и хорошо ограненные бурые кристаллы граната, достигающие порой размера с кулак, и сростки чёрных призм ставролита, эффектно врастающих друг в друга под всевозможными углами. Особенно ценятся у любителей геометрически правильные похожие на ордена кресты.
Мне не раз приходилось бывать здесь в юности. Обычно мы с друзьями внизу прятали рюкзаки в пихтовых зарослях и налегке совершали многочасовой подъём к гребню, чтобы затем, полными восторга, карабкаться вверх по вертикальным стенкам, неприступным только с виду, и, стоя на вершинах гигантских останцев, полной грудью вдыхать вольный ветер и наслаждаться величественной панорамой Уральских гор. Здесь мне довелось пережить одни из тех редких чудесных мгновений: взрыв счастья, комком стоящего у горла, с привкусом горечи от сознания невозможности растянуть эти упоительные минуты. Но страшен Таганай в непогоду, когда плотные грозовые тучи окутывают его, и орудия крупного калибра с грохотом прямой наводкой извергают на Откликной гребень шквал огня.
Сегодня мы идём туда с сыном. Ему двенадцать лет. Он вырос в Москве, и этот поход — первое испытание для полного амбиций мальчишеского характера. Утром друзья подвезли нас на машине к границе национального парка, где тоненькие ниточки тропинок начинают свой долгий путь к вершинам. Наша задача: достигнуть гребня, переночевать в палатке, подняться наверх и к условленному часу вернуться в исходную точку. Вот мы уже в объятиях густого леса с его чудесными запахами, загадочными шорохами и птичьей перекличкой. Пашка упорно не верит, что окружающие деревья — это не ёлки и с изумлением ощупывает мягкие пушистые пихтовые ветви. Пока ещё наш путь похож на прогулку. Погода замечательная, дорожка плавно идёт под гору, и мы весело шагаем, болтая и смеясь по любому поводу. Вот, наконец, и Тесьма. Мы выбрали не самую удачную тропу, уходящую на запад, и вместо брода попали на стремнину. Переправа — по стволу упавшей через русло сосны. Восторгу Пашки нет границ. Я удовлетворённо улыбаюсь: ведь это только начало. С некоторым трудом перебираемся на противоположный берег. Отсюда начинается подъём всё по такому же густому лесу. Теперь уже нам не до смеха, и разговоров поубавилось. Дыхание стало частым и напряжённым. Я хочу выйти к восточному подножию гребня: отсюда он, на мой взгляд, выглядит эффектнее. Поэтому мы оставляем нахоженную тропу, берём правее и углубляемся в девственный лес. Почва уже совсем не та, что перед Тесьмой. Прямо под дёрном лежит скала. Влага, обильно выпадающая на склонах, сочится по ней вниз, и сухого места здесь просто нет. Вся поверхность земли, как мокрая тряпка. Тут и там упавшие деревья задрали свои корни высоко вверх, обнажив скрытый дёрном каменный монолит, и под этими мрачными трёхметровыми спрутами стоят, вернее, текут лужи прозрачной воды. Мы предусмотрительно обуты в резиновые сапоги, поэтому влага нам не страшна. Лес стал смешанным. В одном месте на старой берёзе встречаем кап размером с корову. Скоро мы перестаём замечать красоты леса и молча бредём всё в гору и в гору. Выбираемся на нужную тропу и продолжаем наш маршрут вверх на север. Посматриваю на сына: парень держится молодцом. Всё больше накапливается усталость, а тропа становится всё круче. Сколько мы уже прошли за эти часы? Наверно, километров пять-шесть, то есть полпути. Почва стала суше. Сплошная сырость сменилась частыми чистыми ручьями. Они весело бегут вниз, подпитываясь по пути многочисленными родниками. Обращаю Пашкино внимание на то, что деревья стали ниже: мы уже достаточно высоко поднялись. Ещё немного, и начнутся альпийские луга. Вот вдали между деревьями мелькает долгожданный просвет. Неужели дошли!.. Но нет, это ещё просто развал больших валунов, длинным языком спускающийся откуда-то сверху. Тропа упирается в камни и исчезает. Дальше надо перебираться, как придётся. Мшистая каменная поверхность может оказаться предательски скользкой, поэтому нам приходится играть в букашек, используя все четыре конечности. Ширина "языка" — пятьдесят метров. Много веков назад небольшой ледник, сползавший сверху, разбросал здесь эти валуны и гигантским правилом выровнял их в одну наклонную плоскость. Всё это — авантюрин. Камни выглядят белыми, но на самом деле это не так. За тысячи лет дождевая вода вымыла окислы железа из поверхностного слоя, но внутри камень красивого бордового или золотистого цвета. Мой маленький москвич весь трясётся от счастья. Я соображаю, что он в своей жизни пока ещё не видел более циклопического сооружения природы. Эх, сынок, что же ты скажешь, когда мы увидим Откликной Гребень! А он по прежнему укрыт от нас лесными зарослями, лишь скалистая вершина Малого Таганая появилась перед нами с открытого пространства каменной россыпи. Это значит, что идти нам ещё долго. Шагаем дальше. Организм поймал ритм напряжённой ходьбы, и мы уже не ощущаем течения времени. Наверно, через пару часов, перевалив ещё через несколько каменных языков, мы поднялись, наконец, к границе леса. Собственно, лес здесь не кончается. Он тянется до самого гребня обширными перелесками. Травяной покров изменился полностью. Вокруг нас изобилие незнакомых цветов. Появилась кислица — замечательная травка с кисленькими стеблями, настолько сочными, что можно утолить жажду. Здесь её целые заросли. Жирные тяжело нагруженные шмели заняты сбором урожая. Вместе с ними бабочки спешат взять от короткой жизни максимум удовольствия, а стремительные стрекозы заняты собственными важными делами. Малый Таганай позади нас , как на ладони, но Откликной Гребень всё ещё не хочет появляться, спрятаный ближайшим перелеском. С тревогой замечаю, что погода начинает портиться. Подозрительные серые облачка ползут на нас с запада. Только бы не было грозы… Вот мы снова идём по лесу. Стало темнее, солнце спряталось в серой дымке. Как обидно! Ведь нам осталось пройти совсем немного. Скоро сверху падают первые капли мелкого дождя. Вокруг нас густеет туман, и как раз, когда дальние деревья тонут в белом молоке, лес заканчивается, упираясь в сплошной фронт гигантской каменной осыпи, под крутым углом уходящей куда-то вверх и теряющейся в тумане. По сравнению с ней все пройденные нами языки — детские игрушки.
— Ну вот и пришли.
— А где же Откликной Гребень?
— Так он, сынок, прямо над нами, но почему-то не хочет тебе показываться.
— Это не честно! — говорит расстроенный Пашка.
Но слезами делу не поможешь. Уже начинаются сумерки, и нам надо спешить ставить палатку. Кроме того, у нас проблема с питьевой водой. Здесь уже нет её изобилия: все ручьи с чистыми ключами остались далеко внизу. Я ухожу на поиски и по счастью нахожу в пятидесяти метрах крохотный родничок, из которого сочится ручеёк в два пальца шириной. Дождь усилился, но палатка уже стоит, костёр горит, ужин готов. Мы допиваем чай, забираемся в свой новый дом, прячемся в спальные мешки и быстро засыпаем под шум дождя.
Будит нас всё тот же размеренный стук капель. Сквозь потолок струится тусклый свет. Смотрю на часы: уже девять часов. Это значит, что времени у нас в обрез. Весь лес промок насквозь. С неба моросит мелкий дождь, с ветвей срываются капли калибром крупнее, и по-прежнему вокруг — густой туман. Слабая надежда на то, что хоть немного рассеется за время завтрака, не оправдывается. Настроение совершенно испорчено.
— Ну что ж, сын, раз пришли, давай подниматься.
И мы лезем вверх по знакомым мшистым валунам. Осыпь становится всё круче. Через двести-триста метров сквозь белую пелену на нас надвигается тёмная громада отвесных стен.
— А как же мы поднимемся? — спрашивает Пашка.
— Не бойся, путь наверх обязательно будет. Старик Таганай не такой уж сердитый дед, чтобы не пустить нас к себе.
И, действительно, в одной из расселин мы отыскиваем относительно комфортный подъём, где нам не понадобятся альпинистские навыки. Медленно по вертикали ползём вверх. Осыпь давно скрылась в тумане где-то под нами. Вокруг нас одни скалы с отвесными стенками, поросшими серым и рыжим лишайником. Местами попадаются совершенно размазанные ветром по камням кусты можжевельника и какого-то хвойного растения, в котором с большим трудом можно узнать пихту. Можжевельник почему-то совершенно не встречается в лесу ниже уровня альпийских лугов и появляется только ближе к вершине. Кое-где прямо из трещинок растут маленькие красивые цветочки, удивительным образом выросшие на голом камне. Ещё через полчаса мы поднимаемся к последним каменным зубьям. Это вершина гребня. Какой же здесь жуткий холодный ветер, несущий с запада густые струи сырого тумана! Насытившись сознанием своего героизма, мы спускаемся немного ниже и прячемся от ветра за широкой вертикальной плитой. Чувствуем себя победителями, но полного удовлетворения нет. Получается совершенно парадоксальная вещь: мы поднялись на вершину, но самого гребня так и не увидели. Достаю мобильный телефон и обнаруживаю устойчивый сигнал. Пашка немедленно звонит в Москву.
— Мама! Мама! Ты не поверишь, где я сейчас нахожусь!..
Из трубки так и тянет запахом уютной московской квартиры. Я снова смотрю на часы: пора спускаться. Что же, поход не совсем удался, но и то, что было, доставило нам много удовольствия, а мальчишку заставило поверить в собственные силы.
Сверху сквозь густую пелену ярче засветило солнце. Туман под нами вдруг закружился обширным вихрем и на мгновение приоткрыл подножие гребня. Стало явно светлее. Я уже понял, что происходит. Когда-то очень давно это было уже на севере Ильменских гор над озером Ишкуль.
— Пашка, смотри внимательно, что сейчас будет!
Воздух становился всё прозрачнее, появились подножие осыпи, потом кромка леса, крохотный жёлтый квадратик палатки… И вдруг долгожданные солнечные лучи пролились на нас живительным ласковым потоком. В мгновение ока чёрно-белый мир приобрёл цвет, и великолепная панорама горных кряжей Южного Урала появилась перед нами, как рождается фотография в кювете фотографа из белизны бумажного листа.. Туман вокруг нас растаял, отступил на восток и превратился в полосу стремительно удаляющейся облачности.
Мы стояли на краю небольшой площадки и с высоты птичьего полёта взирали на представшие перед нами красоты. Вокруг нас вздымались стены, причудливые останцы и столбы. Прямо под нашими ногами расстилались вчерашние перелески и луга, сползающие вниз по хребту, казавшемуся отсюда совсем пологим, потому что высота и лесной ковёр скрадывали крутизну склонов. Вдали тянулись покрытые лесом всё новые и новые горные цепи, увенчаные кое-где острыми скалами и каменными осыпями, называемыми на Урале "шиханами".
От происшедшей метаморфозы даже у меня, подготовленного человека, перехватило дух. Что же говорить о Пашке. Я буквально слышал, как у мальчишки от возбуждения колотилось сердце. Я тоже чувствовал небывалый прилив сил. Несомненно красота является носителем специфического вида энергии. Недаром она рождает у художника вдохновение, толкающее его к долгому и напряжённому труду. Вспомните хотя бы Микеланджело. При желании эту энергию, выброшенную в пространство , можно даже измерить в джоулях, если рассчитать работу по отсечению от скульптуры излишков мрамора. Красота же первозданной природы оказывает на любого, даже самого городского, человека совершенно особенное действие. Путешествие к лону, из которого все мы вышли, очищает душу, снимает стресс, наполняет мускулы силой. Это — далёкое путешествие во времени по волнам генетической памяти к колыбели человека, и, чем более дика природа, тем глубже в прошлое окунаешся ты. Кого-то оно манит — кого-то отпугивает.
Мы пробыли на вершине ещё некоторое время, перелезая с уступа на уступ, дивясь на всё новые и новые каменные изваяния, воздвигнутые здесь природой. Наконец, совершенно счастливые начали спуск. Время наше вышло. Возле палатки наскоро подкрепились остатками продуктов и стали упаковываться. Мой друг, имеющий отношение к каменному производству, просил меня захватить для него немного авантюрина, так что на обратном пути мой рюкзак значительно потяжелел. Пожалуй, в своём желании отблагодарить друга я несколько переусердствовал, что крайне осложнило мне путь вниз. Всем известно, что спуск труднее подъёма. Лямки врезались в плечи, зрение сфокусировалось на пятачке земли под ногами, отсутствие ритма в ходьбе совершенно выматывало душу, и только капли пота с одинаковыми интервалами падали с бровей. Так, не замечая ничего вокруг, провалившись в вечность, мы медленно пересекли луга и перелески, вошли в область сплошного леса, непонятно как, перевалили через каменные языки и под журчанье ручьёв спустились к подножию хребта. Там, где тропа потеряла, наконец, свою крутизну, мы наткнулись на целый палаточный лагерь. Трещат костры, звенит гитара, весёлые голоса…
— Ребята, давайте к нам, чаёк уже готов.
— Большое спасибо, но спешим: внизу ждут.
— Что так тяжело идёшь, камни там у тебя, что ли?
— Это с непривычки. Сто лет уже не ходил…
Теперь идти стало легче, но и сил наших поубавилось. Несколько раз мы падали от усталости в мягкий мох, и эти минуты доставляли не меньшее счастье, чем пребывание на вершине. А какую бурную радость вызвал у нас долгожданный шум Тесьмы! Здесь она значительно разлилась, но стала совсем мелкой, и мы, почти не замочив ног, по камушкам пересекли водный поток. Дорога пошла в гору, и мы опять почувствовали себя несчастными. Время шло, поворот сменялся поворотом, а конца всё не было видно. Когда перед нами неожиданно всё же появилось шоссе и наша машина на нём, мы уже потеряли способность радоваться и удивляться. Но зато мы удивили других, сняв с плеч и передав им в руки свой груз, и чувство гордости переполняло наши души.
|
|