Татьяна Собещанская __ ВОСТОЧНЫЙ БАЗАР
Московский литератор
 Номер 01, январь, 2007 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Татьяна Собещанская
ВОСТОЧНЫЙ БАЗАР

     
     ***
     Мне как-то раз привиделись во сне
     сухая степь и конница Мамая,
     и я сама на огненном коне,
     мечом коротким звездочку снимая.
     В кромешной тьме последнее "прости"
     шепнула тихо воину лихому.
     — Мой милый друг, расходятся пути,
     я отправляюсь к западному дому,
     где много книг, условностей и тех,
     кто дикий нрав мой,
     может быть, осудит.
     Пусть мало шансов, верю я в успех.
     Я ухожу. Прощай.
     И — будь, что будет.
     У зеркала
     Венецианское стекло
     в ажурной темной старой раме
     меня, как в омут, завлекло
     воспоминанием о маме.
     Она не знала и сама,
     откуда статность, величавость
     в ней пробудились ото сна,
     когда с моим отцом венчалась.
     Мне фотографии не лгут —
     вот черточка монгольской крови
     капризной вздернутостью губ
     явилась так же, как и брови,
     а светлый взор спокойных глаз
     наводит мысли о просторе,
     который выручал не раз
     Россию от стыда и горя.
     Да и во мне переплелись
     желания рабыни царской
     и устремленность взгляда ввысь,
     но только лишь под темной маской.
     
     ***
     Щекочет ноздри кофейный запах:
     восток роскошный стоит в глазах,
     а мишка бурый на задних лапах
     по кругу ходит, и виден страх
     в его движеньях.
     Не робкий, вроде,
     но вот попался случайно в плен.
     Слеза стекает,
     ведь смех в народе
     куда сильнее кирпичных стен.
     Медвежий разум не виден сразу,
     да очень часто на наш похож.
     Ой, любит мишка цыганку Азу,
     гремящий бубен да в поле рожь.
     
     ***
     Где моя родина, где мой очаг,
     тот, что от бури сердитой зачах?
     Где мои корни, питавшие плоть?
     Я не умею стирать и полоть.
     Мне бы сидеть на персидском ковре
     и не дрожать, как всегда, в январе.
     Чувствую силу восточных корней.
     Кто бы о них рассказал поскорей?
     Нетерпелива, но все ж подожду
     рыбку заветную в нашем пруду.
     
     ВОСПОМИНАНИЕ
     Из невольницы — в царицу
     (царства — не видать!),
     а потом — опять в темницу
     (в терем — не пускать!).
     Лбом об стенку!
     Это — мало?
     Звезды с глаз — кругом.
     Я не плакала.
     Стонала.
     Где мой милый дом?
     Обласкали — обобрали.
     — Пленница, молчи,
     позабудь степные дали,
     звонкие ручьи.
     Твой удел — играть кудрями
     грозного царя.
     Не захочешь — в грязной яме
     жить до декабря.
     — Вот он — выбор.
     Значит стану
     завтра же — иной:
     что-нибудь шепну Ивану.
     Вдруг — сбежит со мной?
     
     СОН
     Степи, степи. Изредка — курганы.
     Ветер лижет жарким языком
     черных птиц на бывшем поле бранном,
     словно с ними издавна знаком.
     Здесь гуляли конники Аттилы,
     кровь пуская. Ветер и ковыль.
     Здесь когда-то падали без силы
     после гона тысячи кобыл.
     Степи, степи. Где-то в подсознаньи
     голос шепчет странные слова.
     Я — в плену, в каком-то вражьем стане.
     Ночь. Костер. Больная голова.
     Рыжий хан в роскошной тюбетейке
     брови хмурит, будто бы свекровь.
     Что, мол, мой ковер какой-то липкий,
     чья на нем запекшаяся кровь?
     Сила силу видит. Он боится
     синих глаз прабабушки моей.
     Взмыла к солнцу огненная птица.
     Сон исчез, и я — к перу скорей.
     
     ***
     Скулы мои — монгольские,
     бедра мои — крутые.
     Взгляды, довольно скользкие,
     часто ловлю.
     Батыя
     хочется встретить.
     Где же он,
     сильный и узкоглазый?
     Ходит ли степью выжженной,
     водит чужие МАЗы?
     Нет ни коней, ни конницы:
     время теперь — другое.
     Бабка была невольницей —
     этого я не скрою.
     Вывод известный хочется
     сделать мне из урока:
     женщины — переводчицы
     Запада и Востока.
     
     ***
     Кровь Запада, разбавив кровь Востока,
     во мне течет.
     Я — ветрена, жестока,
     и, в то же время, — тонкою рукою
     пишу сонеты нежные.
     Строкою,
     а правильнее — рифмами играя,
     не ведаю ни ада и ни рая,
     и в пол гляжу, не выучив урока,
     как будто нет позорнее порока.
     Бурлят во мне неведомые страсти.
     Я плачу, но избавиться от власти
     их темной силы, кажется, не смею,
     хоть год от года — проще и смелее
     смотрю на жизнь.
     И новенькое платье
     могу почти спокойно запятнать я.
     Когда-нибудь поймут меня отчасти
     какие-нибудь Марфы или Насти.