Валентина Коростелёва __ И ВЫЖИВЕТ ГОЛОС...
Московский литератор
 Номер 19 октябрь 2006 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Валентина Коростелёва
И ВЫЖИВЕТ ГОЛОС...

     
     КЛЕНОВЫЕ ЛИСТЬЯ
     
     Всё, всё, всё!.. Жизнь кончена. Слёзы текли по лицу Олега. Слава богу, дома никого не было. А дом-то вряд ли был! После гибели в автокатастрофе отца с матерью Олег попал в грязные и пьяные руки двоюродной тётки, которая поедом ела парня, никак не хотевшего собирать бутылки по электричкам. Учиться ему, видите ли, надо! Ломоносов нашёлся!.. Правда, квартиру всю убирал, стирал, ужин исправно готовил... А со стороны было видно, — батрачил... Но всё это — такая ерунда по сравнению с тем, когда жить невозможно!.. И он уйдёт из этого проклятущего времени. Он бросит вызов всем, кто давил в нём человека, он всё-таки их победит — хотя бы так! Хоть на секунду, но он ощутит крылья, а это самое главное! Уж он-то знает, что это такое!
     Когда однажды с ним случилось это несказанное счастье — там, дома у Наташи, — душа его словно парила в небе среди солнца и белоснежных, как платье невесты, облаков...
     Наташа и Олег давно знали друг друга — жили по соседству. Неизвестно, что она нашла в нём — такая симпатичная. Хотя, если глянуть со стороны — вовсе не красавица: и курносый нос, и тонкие рыжие волосы, и обычные светлокарие глаза. А что-то влекло к ней, и баста. И не одного Олега. Кто знает, в чём тут дело, у этих девчонок свои секреты!.. Правда, одета всегда с иголочки, классно играет на гитаре... А он, Олег, — вечно в изношенной куртке, грубых рабочих ботинках, что купила тётка по бросовой цене, да ещё джинсы, потрёпанные до последней степени. Лицо узкое, волосы так себе, и только одна радость для женского взгляда — чистые, почти голубые глаза. Да в сердце — тихая, почти тайная любовь к Наташе. И её явное расположение к нему, которое он не столько знал, сколько чувствовал. Но даже и в самых смелых снах не отваживался заходить так далеко.
     
     В тот день он зашёл к ней после школы взять до завтра учебник биологии. Мать Наташи ещё не вернулась из Сочи, отец был на работе.
     Наташа, как и подобает будущей культурной хозяйке, — напоила его чаем и стала собираться в гости к подруге.
     — Я мигом переоденусь, и вместе выйдем, — сказала она и ушла в свою комнату. Белая пушистая болонка чуть погодя прошествовала вслед, не спеша, деловито потянула на себя дверь — и Олег, машинально проследив за ней взглядом, на миг остолбенел: у зеркала стояла обнажённая — она, Наташа. Как под гипнозом, он стоял, почти разинув от удивлённого восхищения рот...
     — Ой! — вскрикнула она почти испуганно, но дверь закрыть уже не успела. Какая-то незнакомая и светлая сила бросила Олега к ней...
     ... И вот она целовала его глаза, шею, грудь, почти не открывая своих глаз и почти тая от неожиданного и в то же время долгожданного счастья...
     А в квартиру уже входил отец, Николай Геннадьевич по паспорту и "Кол" по прозванию: новоявленный предприниматель забыл утром какие-то бумаги. Увидев у дверей чужие старые ботинки, ещё не веря в худшее, но уже заводясь с пол-оборота, он влетел в комнату дочери, рванул с кушетки Олега и, злобно матерясь, вышвырнул его в прихожую, а потом и за дверь...
     
     Сброшенный с небес на землю, Олег сидел перед окном и смотрел на желтеющий клён, такой красивый и такой нежный... "Как Наташа", — подумал он и чуть не застонал от боли и обиды.
     — Господи, за что ты меня так? — выдохнул он, глядя на маленькую иконку, подаренную ещё матерью. — Что я сделал такого, скажи?
     Ему показалось, что Христос продолжал смотреть на него строго.
     — Понимаю, я ведь даже ни разу в церкви по-хорошему не был. Послушать бы пение, просто побыть, никуда не спеша, ни о чём другом не думая... Может, и не случилось бы такого, и вообще — не так горько бы жилось...
     В дверь постучали. У тётки даже звонок вышел из строя, как сама хозяйка. Олег, не спрашивая, машинально открыл. В дверях стояла "дама с собачкой". Однако наскочила, как обычная вздорная баба:
     — Это ты двери входные поломал? — она стояла, для уверенности расставив ноги, сузив и без того маленькие старушечьи глазки. Однако голос был полон крепкого металла.
     — Какие двери? — Олег ещё не успел "врубиться".
     — Не прикидывайся! Сегодня же в милицию сообщу. Кто сдёрнул пружину, говори! Чьи дружки по этажам шатаются? Молчишь?
     — Откуда я знаю? И дружки это не мои! — в груди его поднималось что-то резкое, отчаянное. — Откуда я знаю? — повторил он, надеясь ещё, что баба, старшая по подъезду, отступит и перестанет вот так, за здорово живёшь, шпарить по мозгам утюгом.
     — А больше некому, хулиган безродный! Потому что под вашим окном гремит это железо!
     — Иди ты!.. — и он толкнул от себя дверь, лишь бы избавиться от очередного кошмара.
     Старуха дёрнулась, собака взвизгнула, Олег закрыл квартиру.
     А вечером явился милиционер, показал старухино заявление, из которого следовало, что он, Олег, чуть её не прикончил.
     — Вам грозит солидный штраф и, конечно, — суд. Свидетелей соседка уже нашла.
     Олег хотел рассказать, как всё было, а главное, что никаких железных дверей он не трогал, сдались они ему; что, между прочим, никакой он не безродный и не хулиган... Но не смог: сжала сердце обида. И, чтобы не разреветься тут же, при мужике этом, протокольном насквозь, ушёл в комнату и захлопнул за собой дверь...
     Тётка объявилась на другой день и, будучи уже в курсе "хулиганского" дела, разошлась не на шутку:
     — Учти, ни копейки не дам на штраф! Совсем обнаглел, на людей уже бросаешься!.. Весь дом говорит! А я что — краснеть за тебя буду? — верещала она с какой-то дикой страстью, складывая в большую сумку чьё-то чужое барахло. — А ужин где, болван паршивый?.. И на кой чёрт я взяла тебя!
     Олег молчал. Открыв для вида учебник, замер, как струна, готовая порваться. Вдруг худой кот Васька, уж точно "без роду, без племени", вскочил ему на колени, стряхнул оцепенение. Рука сама потянулась к единственному родному существу в этом доме, и Васькино тепло прошло по руке, дотянулось до сердца, коснулось напряжённых от боли глаз, — и несколько спасительных слёз упали на серую мордочку преданного друга...
     
     В школе он боялся столкнуться глазами с Наташей и в то же время искал с ней встречи. А когда увидел — не узнал той, что ещё вчера была так прекрасна. Тусклые глаза, опавшие щёки, неуверенность во всём...
     — Наташа, — окликнул он её на перемене. — Прости меня.
     — Бог простит, меня прости, — ответила она как-то взросло и печально. И прошла мимо.
     На пятом уроке историчка, которую за глаза звали "истеричкой", принялась страстно хвалить работу Олега.
     — И ведь что важно, Соснин перекидывает мостик в наш день, в наш — свободный, демократический! И откуда — из девятнадцатого века! Замечательно, Олег. Так держать! Хочешь, помогу подготовиться на истфак?
     — Эй, Сосна, где плаваешь? — окликнул Олега приятель. — Куй железо, пока...
     — Тише! Пусть Олег подумает, время ещё есть. А я очень рада такому ученику, ей-богу, — сказала историчка непривычно просто и серьёзно.
     Но странно, Олегу похвала эта была — как корове седло. По крайней мере сегодня. Зато после уроков, когда увидел за оградой школы Наташу, — чуть не задохнулся от радости.
     ... Они шли старым сквером, уже чуть грустным, остывающим, но ещё радующим роскошной кленовой листвой.
     — Тихо как! — Олег взял подругу за руку.
     — И красиво!.. Ты знаешь, я тут подбирала мелодию к стихам одним, хочешь, прочитаю?
     Ах, время сердито, и даже, и даже
     Не слишком перечит вражде и корысти, —
     Но снова спасут и дорогу укажут
     Кленовые листья, кленовые листья...
     А что же любовь? И сомненья, и споры,
     Бессмысленной ревности ветер неистов,
     Но живы счастливых мгновений узоры —
     Кленовые листья, кленовые листья...
     А что же друзья? Так же бьются, наверно,
     За хлеб и надежду, и скупы на письма, —
     Но вечно хранят нашу дружбу и верность
     Кленовые листья, кленовые листья...
     Так, значит, мы все, хоть немножко, — поэты,
     И выживет голос, влюблённый и чистый,
     И снова светло разлетятся по свету
     Кленовые листья, кленовые листья...
     — Почему люди не видят этого, не дорожат, не становятся лучше?! — почти с отчаянием воскликнул Олег.
     — Потому что они слепые, — сказала по-взрослому глухо Наташа.
     — Тебе... здорово попало? — Олег боялся заглянуть ей в глаза. Он чувствовал себя виноватым, но вины своей так и не знал.
     — Да нет. Он... запретил встречаться с тобой, — всхлипнула вдруг Наташа.— Он и мужа мне уже нашёл: какой-то богатый торгаш...
     Олег молча притянул её к себе, крепко обнял.
     — Наташка, давай уедем отсюда, а? — выдохнул он, целуя её плачущие, но снова счастливые глаза.
     — Давай, Олег! Только подумать надо, куда...
     И вдруг грубая сильная рука дёрнула её в сторону, к кустам шиповника... Наташа вскрикнула, но рядом уже стояла машина, в которую её так же грубо втолкнули. В тот же миг Олега свалил удар по голове, и... очнулся он уже у подъезда тёткиного дома.
     
     — Ишь, пьянь рваная! Да стрелять таких надо! — услышал он мужской голос со скамейки у песочницы. — Всю Россию испоганили!
     — Ничего, на суде-то почистим мозги! — с предвкушением будущего победного спектакля почти пропела "баба с собачкой".
     ... А вечером опять постучали, и, не ожидая, когда откроют дверь, выбили её с ходу, ворвались — трое молодых, здоровых стервятников — и стали избивать Олега.
     Тут свалилась откуда-то тётка, закричала — кто, за что?!
     — Пусть Наташку в покое оставит! — крикнул один из "гостей", выскакивая вон за дружками.
     
     ... Всё, всё, всё!.. Жизнь кончена. (Олег смахнул рукой слёзы). Ну, да, в школу не ходил: к чему? Бежать некуда и незачем. Любовь, желание учиться, даже давняя, почти тайная, тяга к природе — всё растоптано. Сколько можно мучиться? Видимо, не по силам эта жизнь для него. Может, и Наташе легче будет: ещё влюбится и счастливо заживёт... Так он думал, и будто отрывал одно за другим от сердца: любовь, школу, кленовые листья... И всё пустее становилось на душе, и всё легче было решиться на последний шаг...
     Лифт быстро поднял его на четырнадцатый этаж, а там уже — чердак и крыша...
     От неожиданного ветра и высоты Олег едва не потерял равновесие и, присев, ухватился за край кровельного листа.
     — Ну же! — крикнул он себе и, отняв руки от опоры, покатился вниз... Уже пронзил его сердце коварный холодок, уже зажмурил-таки он глаза, — и вдруг старые джинсы зацепились за ржавый излом кровли, и он застрял в каких-то трёх метрах от края крыши...
     И тут у лица своего он ощутил тёплое дыханье... Повернул голову: боже мой, Васька! И ты туда же, дурачок!.. Кто бы знал, что эти старые джинсы, купленные на вырост мамой, — так ещё крепки!..
     А Васька, поняв свою беспомощность в этом деле, сиганул через чердак на лестничную площадку и заорал во всю мощь своей души, будто он и есть — старшой по подъезду. Сбежались люди, кто-то кликнул Наташу.
     — Делайте же что-нибудь! — Наташа потянулась вниз. — Олег! Олежек, милый! Держись! Ухнешь — и я за тобой! Мне тоже нечего терять! — то кричала она, то плакала, глядя на Олега, лежащего круто вниз головой, теряющего сознание...
     И тут треснули хвалёные джинсы, Олег скользнул ниже, и только кромка подогнутых брюк ещё держала его на краю...
     — Господи, да помоги же мне! — очнувшись и в ужасе глянув вниз, прошептал в отчаяньи…
     Снова подуло ветром, и лица Олега коснулось что-то нежное и тёплое, как поцелуй солнца... Он открыл глаза, понял, что это кленовый лист...
     — Олежек! — вдруг услышал он ясно и схватился обеими руками за брошенную сверху верёвку. И в тот же миг в последний раз треснули джинсы...
     
     Слух о местных Ромео и Джульетте разлетелся по городу в мгновенье ока. Николай Геннадьевич, приосанившись, раздавал интервью налево и направо, готовился удивить весь белый свет шикарной свадьбой. В эти дни он услышал немало хорошего о будущем зяте и почти успокоился, помня, что мог вовсе потерять ненаглядную дочку.
     ... А наши влюблённые однажды утром сели в очень дальний и очень скорый поезд, идущий прямо на восток, к солнцу... А ещё с ними был замечательный друг — кот Васька, который буквально таял от счастья, потому что на целом свете не было кота более любимого, чем он...
     И хотя за окном уже вовсю падали листья, кружась на прохладном ветерке, в душах наших героев только разгоралась та дивная музыка, что спасала и будет спасать любого, умеющего её слышать...
     
     ЗАЩИТНИК
     (рассказ-быль)

     1
     Они шли по светлой, красивой улице нового городского района. Чистенькие дома, ровный асфальт с блестящими после дождя лужицами... "Эх, побегать бы босиком!" — подумал Алёшка, осторожно взглянув на мать. Она крепко держала его руку в своей, и что-то тревожное уловил семилетний сын в её лице.
     — Мам, ты чего? — он дёрнул её за руку.
     — А?.. Всё хорошо, сынок, — улыбнулась она, но всё равно невесело.
     Наконец они увидели большое, высокое здание и много детей с цветами в руках и с родителями рядом.
     "Понятно, — подумал Алёшка. — Тоже — в первый класс!" Он был без цветов. На разъезде, где они жили, цветов купить было негде, а растить их матери было некогда. Да и зачем, когда в лугах — сколько хочешь? Правда, к сентябрю даже на лесных полянках их осталось мало, и хотя Алёшка смог бы выбрать кое-что, но постеснялся идти в школу с такими: на книжках и открытках, посвящённых первому сентября, — совсем другие были цветы: необыкновенные.
     Их встречала Анна Ивановна, очень молодая учительница. Глядя на своих будущих товарищей, Алёшка заметил, что одеты они не совсем так, как он. Вроде, такие же тёмные костюмчики, а всё же красивее. Он не мог понять, почему. И всё равно, свой он не променяет ни на какой другой! Сколько вечеров просидела над ним мать, как старалась, справляя ему первую школьную обнову!
     Алёшка заметил, что один мальчишка, как-то по-хозяйски глядя на остальных первышей, шептал что-то своему приятелю, указывая на Алёшку.
     "Ну, да, я же без цветов и одет не так, как они", — понял он, но почему-то заволновался.
     Алёшкина мама, её звали Ксения, волновалась тоже. Она всё больше понимала, как трудно будет её сыну. Выросший в лесу, без сверстников, чуткий душой, он сейчас казался среди них слепым котёнком. Нелёгкая жизнь в семье без отца сделала его раньше времени деловитым, рассудительным, оставив сердце наивным и ранимым.
     Бросив мужа, который начал беспробудно пить, приехала Ксения на разъезд с маленьким Алёшкой, — ей пообещали сразу и жильё, и работу путеремонтника. Воспитывать детей, как пишут в книжках, она не умела, да и было некогда. Не очень-то женская работа забирала у неё много сил, плюс огород, коза, съедавшие всё остальное время...
     2
     — Алёша Попыванов! — Анна Ивановна держала в руках Лёшкину тетрадь. Он не сразу её услышал — разглядывал в окно разноцветное сентябрьское небо.
     Обращаясь ко всему классу, Анна Ивановна заговорила:
     — Вам надо было ответить на три вопроса. Некоторые прекрасно справились с заданием... Итак, Алёша, что на свете быстрее всего?
     — Паровоз, — не задумываясь, повторил уже написанное Алёша. Кто-то хихикнул.
     — А что самое красивое?
     — Паровоз, — так же уверенно продолжал он.
     — И — кем бы ты хотел стать?
     — Водителем паровоза! — отчеканил Алёшка и гордо взглянул на ребят.
     — Анна Ивановна, можно я? — вытянул руку Митька Перваков, тот самый, что ещё в первый день высокомерно поглядывал на Алёшку.
     — Ну, давай, — разрешила учительница.
     — Во-первых, не паровоз, а электровоз, во-вторых, какой же он самый быстрый? А в-третьих, Попыванов ничего не знает! — и, победно взглянув в сторону Нади Смирновой, первой красавицы в классе, сел.
     — На три вопроса — три паровоза! — улыбнулась Анна Ивановна, но дети поняли это как согласие с Перваковым и стали, кто удивлённо, а кто хихикая, смотреть на Алёшку.
     "И чего смешного? — подумал Алёшка. — Ведь я сказал правду!"
     Но это было только началом его сегодняшних приключений. Прозвенел звонок, и к Лёшке тут же, с лёгкой руки Первакова, приклеили прозвище "Три паровоза", и было ясно, что это надолго... Алёшка, как дежурный, широко открыл форточки, стёр с доски. Вдруг в класс залетел воробей. Лёшка стал гнать его на улицу, но прозвенел звонок, сразу стало шумно, а воробей улетать не хотел.
     — Хочешь, попаду в него? — спросил громко Митька Перваков своего приятеля Сашку.
     — А как? — не понял тот.
     — Обыкновенно, — и в ту же секунду в руках у Митьки появилась рогатка.
     — Не тронь птицу! — крикнул Алёшка и подскочил к окну, где на верху форточки сидел перепуганный воробей.
     — Ладно, видали мы... — Митька уже целился. — Тоже мне, "Три паровоза"!..
     — Только попробуй! — Алёшка жалел, что не может прикрыть воробья собой, хотя и взобрался уже на батарею.
     Митька натянул резинку, и в классе раздался крик, но не птицы, а её защитника. "Пуля" попала ему в лоб. Вне себя от боли, обиды и злости, Алёшка бросился на уже признанного всеми вожака и стал его дубасить. Удивительно, но тот почти не сопротивлялся, наверное, от неожиданности. И что ещё удивительнее, — никто за него не вступился...
     — Извините, ребята, меня задержал директор, — Анна Ивановна, спеша, раскрыла журнал.
     — Итак, — подняла она глаза и увидела следы бурной перемены. У Алёшки на лбу сияла голубая шишка, а у Митьки под глазом такой же голубой синяк.
     — Анна Ивановна, — не дожидаясь расспросов учительницы, встал Митька. — Это меня — Попыванов. А я его вовсе не хотел так, просто промахнулся.
     — Так... Хороши, нечего сказать. Завтра же приведите в школу отцов!
     Тут поднял руку Алёшка.
     — Что, Попыванов?
     — У меня... нет... отца.
     3
     — А ещё задаёшься! — крикнула, обгоняя Алёшку на улице, Надя Смирнова. Но Лёшке и без неё было плохо. И всё у него не так, как у ребят! И это разделяло его с ними, а тут ещё этот Перваков! Друзей пока нет, а враг уже настоящий...
     Вечером, рассказав всё матери, Алёшка в первый раз за эти трудные дни дал волю слезам. Мать, как-то бессвязно его уговаривая, разревелась сама. И Алёшке стало её жалко, так жалко, что собственные обиды уже не казались такими весомыми перед большой, ещё не очень понятной ему, бедой матери. Он догадался, что всё дело в отце, которого он смутно помнил. Но сейчас он, Алёшка, уже совсем большой, он даже Первакову не спустил обиды! Осталось отыскать отца и, может быть, что-то поправить. Алёшка знал, что не будет ему покоя, пока видит он слезы матери. Конечно, эта задача посложней тех, что задают в школе, но, что же делать, — надо решать... С этими мыслями Алёшка почти спокойно заснул.