Анатолий Бабак __ ХРАНЮ В ДУШЕ...
Московский литератор
 Номер 13 июль 2006 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Анатолий Бабак
ХРАНЮ В ДУШЕ...

     
     ***
     Стократ оплаканная Русь,
     свой век прожившая в обманах,
     на всё махнув рукою пьяной,
     точит берёзовую грусть.
     
     И я, с распахнутой душой,
     почти не верующий в Бога,
     влачусь с тобой одной дорогой,
     а, может, просто за тобой.
     
     Мне не под стать твои дела
     крестить в грехе большие роды.
     Нет, я не тот, не той породы,
     кого с тобою жизнь свела.
     
     Погрязший в мелочных грехах,
     пытаюсь петь не по канонам,
     но вместо песен только стоны
     скрипят на высохших губах.
     
     Я сам в себе не разберусь
     и в том, что видится, немногом,
     как селянин земли убогий,
     тревожусь, мучаюсь и злюсь.
     
     И видно нет всему конца,
     кричать молитвенно и жарко.
     Молчит задуманная прялка
     у поседевшего крыльца.
     
     ***
     На склоне лет безумных увлечений,
     как в фокус озираешь бытие,
     к которому сквозь частокол сомнений
     проходит всяк себе наедине.
     Чужую боль в душе осознавая,
     живя воспоминаньем о былом,
     я с каждым днём острее понимаю
     свою вину перед людским судом.
     За то, что я крестьянской теплотою
     обласканный в невиданную рань,
     сторожко прикасался к непокою,
     невозвернув отдарковую дань.
     Огрубленный шероховатым веком,
     храня к земле наследие любви,
     я всякий раз подслеповатым веком
     тянусь к цветку, дрожащему в пыли.
     Тянусь к глазам, наполненным любовью,
     к морщинкам, успокоившим лицо,
     и к рубищу, в котором хлебом-солью
     ты так встречать бежала на крыльцо.
     Врачуя хворь несбывшихся пророчеств
     глухим похмельем не в своем пиру,
     пробивши тьму из сонма одиночеств,
     одну тебя в мольбе боготворю.
     
     ***
     Сколько мне отпущено, сколько мне отмерено,
     буду любоваться, не ища начал.
     Краем не ухоженным с хижинами серыми,
     где на речке высохшей брошенный причал.
     
     И в полях заснеженных, на таежной засеке,
     возвращаясь мыслями, где когда-то рос,
     вспоминаю мамины маленькие праздники
     и простое самое трогает до слёз.
     
     Дорогая, милая, широта бескрайняя,
     для тебя не хватит скомканной любви.
     Потому от юности сердце ноет раною
     и душа волнуется до седых глубин.
     
     Перед всей Россиею стыд меня не трогает.
     Я готов, да некогда всё переболеть.
     И люблю неистово только то немногое,
     что с моей беспечностью сможет умереть.
     
     ***
     Вселенский крест грехов, возложенный на плечи,
     который я несу за свой смиренный род,
     даёт надежду мне во всём увековечить
     святую веру в Русь и немотный народ.
     
     Когда пройдёт восторг и в радости щемящей
     утихнет боль души за прожитостью дней,
     я погружусь в исток любви животворящей,
     чтобы испить тепла из родины своей.
     
     Доныне нет душе моей успокоенья.
     вокруг вопят сычи и разъярились псы,
     и видится в любви порок грехопаденья,
     и, кажется, спешат без удержу часы.
     
     Но скоро ветхий чёлн от очага Вселенной
     отчалит в полумгле к безлюдным берегам
     и там приют мне даст далёкий соплеменник,
     и с ним я причащусь к непознанным мирам.
     
     Что станется с душой, исчезнувшей из мира,
     когда живая плоть водораздел пройдёт?
     Возникнет в пенье птиц иль в отзвуках клавира,
     дойдёт ли в полутьме нагроможденьем нот?
     
     О нет! Я жалкий тлен, непризнанный потомком,
     проросток в жёлуде, растоптанный ногой.
     Мою судьбу снесёт стремительным потоком
     и заметёт в полях холодною пургой.
     
     Но в зеркале росы есть слёз второрожденье,
     в дыхании лесов — мой первородный вздох,
     и радостный обман живого воплощенья
     скрещённых мирозданий и эпох.
     
     И ты оставь меня, глухой чревовещатель.
     Я был стреножен век завидною судьбой.
     Прости, что я в грехах перед тобой, Создатель.
     Я на коленях сам в пороках пред собой.
     
     ПРОСТИ
     Жене Рите
     
     Прости меня за скуку и неудаль,
     что не писал по праздникам стихи.
     Прости меня, что жизнь идет на убыль
     и не уходят старые грехи.
     
     Храню в душе и в памяти движенье
     скрещённых рук под водопадом грив.
     Храню лучей хрустальное скольженье
     и линии классический изгиб.
     
     Живу тобой и временем ушедшим.
     Дышу тобой и серебром седин.
     Живу твоим великим совершенством,
     и тем, что я тобой одной любим.
     
     Прости меня. Не поминая всуе,
     с собой возьму, что не озвучил стих.
     Всю теплоту тебе я адресую
     и самое последнее — "Прости".
     
     ***
     Я есть. Я жив. Я ощущаю вкус
     живительных соцветий мирозданья,
     побегов нежных, зоревые рани,
     парение души от возвышенья чувств.
     
     Что значит Бог и расстоянье между
     моим волненье и идущим днём?
     Какая страсть удерживает прежде,
     чем я созрею в помысле своём?
     Я раб души и чувственных волнений,
     они меня влекут во мрак и свет.
     И потому в кругу оцепенений
     не нахожу запрятанный ответ.
     
     Но гложит мрак, хотя Всевышний вряд ли
     на ночь прольет свой благодатный свет,
     как не сменить седеющие пряди
     на всё, что было и чего уж нет.
     
     Я жив. Я есть. Мой вкус не притупился.
     Меня хмелит сиреневая цветь.
     И каждый день, с которым я простился.
     И каждый час, в котором радость есть.
     
     ОТЕЧЕСКИЙ ПРИЮТ
     
     Россия! Русь! Отеческий приют!
     Сольюсь ли я невоскрешённой мыслью
     с тобой, где тени милые живут,
     где птичий гвалт под голубою высью.
     Войду ль с мечтой в заветный светлый храм,
     брожу ли в поле у лесных окраин,
     где каждый холм торжественно печален,
     я поклоняюсь родовым местам.
     У входа в храм я ощущаю взгляд,
     пронзающий меня из ниоткуда,
     и, крест кладя с молитвой невпопад,
     я ожидаю с нетерпеньем чуда.
     Но молчалив весь деисусный чин.
     Я слышу зов с пророческого ряда.
     И, потерявшись в поисках причин,
     ищу в душе своей заблудшей лада.
     Скудеет край на песенный язык.
     Скудеет Русь на доброту и нравы.
     Бездушный век, минуя переправы,
     отсчитывает вёрсты напрямик.
     И я — вослед. Вминая листопад,
     близ большаков и стынущей запруды
     к себе иду полжизни наугад
     и не пойму, зачем я и откуда.
     Россия! Русь! В заоблачном раю
     в долгах к тебе, в безрадостном угаре
     за нелюбовь к себе благодарю
     и за любовь — к тебе неблагодарен.
     
     ***
     Как грустно мне. Как скоротечно время.
     Уж нету тех, с кем начинал идти
     дорогою, неся худое бремя,
     и спотыкался на чужом пути…
     
     Собирал каменья у истоков речек,
     по берегам озёр, по пустырям,
     порой встречая боль нечеловечью,
     обиды, унижения и срам.
     
     Всё миновало. Но волнуют всё же
     огрехи на черствеющей душе.
     Чем дни короче, тем они дороже.
     Да и они отсчитаны уже.
     
     Но в этих днях, найдя весну и лето,
     благодарю, чем Бог вознаградил.
     Какое счастье, если в сердце нету
     обиды тех, кого не долюбил.
     
     И пусть порочен в том, что на земле я
     добром своим немногих приручил,
     я об одном сегодня не жалею,
     что никого в пути не огорчил.
     
     ***
     Душа избита градом потрясений.
     Угас огонь, не переплавив чувств.
     Ушла пора томительных волнений.
     Задули ветры тусклую свечу.
     
     Мне жизнь дана случайно или Богом,
     Не всё ль равно, когда в ней значусь я,
     И потому, тревожась о немногом,
     Живу познаньем сути бытия.
     
     О том, чем эту пору обозначив,
     К тебе придут на встречу торжества
     Друзья с сединами, не знавшие удачи,
     Враги, затихшие у чаши пиршества.
     
     Чтоб среди лиц таких не обознаться,
     Мне нужно в глубину души своей добраться.
     
     ***
     Как трудно жить, не ведая стыда,
     И горько как, не зная состраданий,
     Идти тропой безвестной в никуда
     И не иметь святых воспоминаний.
     
     Как гложет боль. Хоть душу четвертуй.
     Трудиться сердцу не хватает воли.
     И нет желанья преступить черту
     Любви к страданьям ближнего в неволе.
     
     Но напряженье рвущейся души,
     Метанье раздвоённого сознанья
     Толкает руку к благу созиданья,
     А сердце жаждет сладостной тиши.
     
     И ты на зов о помощи идешь,
     Не зная, чем на душу ляжет грош.